Исчезновение
Низкий свет в окне.
Правый угол вместе с этажеркой уже исчез, и только умирающий синий блик граненой вазы еще висит в воздухе.
Еще видна поверхность стола, низ которого уже погрузился во мрак. Стол блестит в том месте, где рука стерла серую пыль.
Слева от стола еле различимый силуэт, видна только освещенная низким светом рука, лежащая на столе ладонью вниз. В скверном освещении видна еще часть ноги, покачивающая замшевой туфлей без пятки. Голова его, судя по блеску очков, повернута в сторону исчезающего блика высокой граненой вазы синего стекла.
Свет переместился вправо.
Синий блик погас, а от стола остался только угол вместе с кистью руки, на серой поверхности теперь в низком свете можно различить круги от тарелки или блюдца, которое переставляли с места на место.
Еле покачивается стопа ноги в стоптаном шлепанце без пятки. Голова его повернута вправо, к мутному зеркалу, на стене в котором отразился длинный блик кроватной спинки вместе с углом ковра, прибитого к стене гвоздями с широкими медными шляпками.
Рисунок ковра напоминает план странного восточного города, где мне известны все улицы, переулки и тупики, где я могу с закрытыми глазами найти самую короткую дорогу, теперь тьма накрывает восточный город, и рушатся, и падают стены и башни его, превращаясь в щебень и пыль.
Стол исчез, длинный блеск ушел за раму. Еще можно различить силуэт покачивающий ногой, он видит как исчезает фаянсовая собака охот-ничей породы над черным провалом бывшего комода. Собака, разбитая мною когда-то и неумело склееная. Я смотрел на осколки, завороженый неотвратимостью наказания, надвигавшегося неумолимо как гроза. Вслед за собакой исчезали: шкатулка вишневого дерева с запахом лекарств, прямоугольные и овальные рамочки с порыжевшими фото-графиями, последний раз фосфорически блеснула перламутровая раковина, хрус-тальная пепельница в виде кленового листа, запол-ненная булавками, скрепками, кнопками.
Силуэт исчез, но я знаю, что видит он зияющий черный провал в самом таинственном углу комнаты, там где стоял шкаф огромный как скала с ужасно скрипучей дверью. Я всегда, замирая, ждал этого скрипа, но всегда дверь открывалась неожидано, словно впуская кого-то, пахну-щего старыми обвисшими шубами и нафталином. Скрип начинался том-ным стоном, переходившим в звук раздираемой тряпки и закан-чивался прерывистым кряхтением, от которого твердело все вокруг и станови-лось трудно дышать.
Обтекая старые шлепанцы, ускользал последний блеск на полу.
Во тьме кто-то шарил руками, не находя вещей, натыкался только на пустоту без запахов и звуков плотную и упругую как губка. Все эти исчезновения приносили какое-то невыносимое облегчение, сладкую оторопь полета.
О, если бы мне удалось уловить лишь смутное, ничего кроме смутного, горсть пыли или праха...
Тьма.