У неё глаза ребёнка. Добрые-добрые. Хитрые-хитрые. Иногда. А часто грустные-грустные. Такие грустные, что кажется будто бы вся вселенская тоска в этих глазах. Но более всего глаза её именно по- детски наивные и испуганные. И, может, следовало бы говорить- взгляд... но от чего- то говорю глаза. От того, может, ещё, что они редкостной красоты синего, нет,- голубого... не знаю... цвета. И впрямь цвета небес в час от ночи к рассвету, или в час от грозы к прояснению. Или же и то, и другое. И... чертовски наоборот. Люблю её глаза. Когда они смеются и, когда - плачут. И, конечно, когда глядят на меня. И, впрочем, на кого бы они ни глядели... Я за того обязательно порадуюсь. И буду мучиться, что я сейчас - не он. Но, будто бы буду ощущать на себе её взгляд только вдвойне- втройне яснее, сильнее. Всей кожей.
Ещё очень хочу рассказать про её рот. Он невероятно трепетен, ал, нежен. Верхняя губа выступает над нижней более особенно, чем это обыкновенно встречается в типажах. От того ещё, наверное, что верхние зубы хорошо выступают над нижними. Не знаю. Губы у неё приятной пухлости, аккуратные, совершенно прелестные. Когда они сложены, то похожи на трепетный диковинный цветок. Когда растягиваются в улыбке, на них появляется блеск. Когда раскрываются в улыбке, - то это совершенно очаровательная, обворожительная белозубая улыбка. Очень милая. Люблю её рот, её улыбку. Больше её поцелуев. Люблю её поцелуи. Но это другое. Спрашиваю себя: могу ли я без этого, без её поцелуев? Могу. Пусть целует меня, когда захочет. Пусть целует не меня. Но я так люблю, когда рот у неё чуть приоткрыт, и видны её зубы. И она такая хорошенькая, беззащитная, как- будто бы совсем маленькая. Не могу не любоваться. Не могу налюбоваться.
Портрет её невозможен без хотя бы самой попытки описать её голос. Хотя попытка эта, наверное, тщетна. Голос у неё тонкий-тонкий, звонкий-звонкий. И он, точно бы, дрожит. И, вспоминая сейчас её голос, в голове у меня всплывает выражение про то, что глаза- зеркало души. Да,- почему- то именно теперь. И невольно я продолжаю: голос- музыка души. У неё такая печальная, светлая музыка. И такая красивая. Звук её голоса похож на ангельский голос, если бы его дали человеку. Думаю, такое сравнение более других уместно, если пытаться объяснить: какой у неё голос. Голос её, однако, имеет способность менять привычное звучание. Когда она тревожна, голос её становится грубее, он, точно бы, меняет тембр, и ты можешь ощутить всю его мощь и глубину. Она не кричит, но говорит тогда с надрывом на грани хрипа. И, если при спокойном её состоянии, ощущение, что с тобой человек говорит голосом ангела, то теперь ловишь себя на мысли, что перед тобой нечто демоническое в ангельском обличие. Ты видишь- ангела, но слышишь- его потайённую тёмную сторону. В любом случае- люблю её голос. Он напоминает мне о том, что душа человеческая полна Бога и греха.
Люблю её волосы. Они роскошные. Чёрные. Иногда в них, точно бы, вплетена дымка. Или, точно бы, в волосах у неё разлилось ночное морозное небо. Сложно объяснить их цвет. Можно, наверное, вспомнить Белоснежку, с её волосами цвета вороньего крыла, но всё- таки опасаюсь, что такое сравнение только уведёт от достоверного описания. Одно могу сказать наверняка: цвет её волос не только вижу, но и ощущаю его. Завораживающее, почти магическое чувство, передать которое едва ли возможно. Сами же они на ощупь шелковистые, мягкие-мягкие. Они, точно, струятся, ласкают, когда до них дотрагиваешься. Если дотронуться до них, то непременно захочешь прильнуть к ним, ощутить их запах, окунуться в них. Хочется ощущать их ласку и хочется ласкать их. Длинна у них такая, что они спускаются на плечи и укрывают небольшую часть спины (по ширине плеч). Иногда она собирает волосы в не тугой пышный пучок, и тогда видна её прелестная стройная шея. Такая причёска ещё, как бы, обрамляет её идеальное узкое лицо, с его острыми скулами; делает его контуры ещё более заострёнными, черты ещё более изящными и милыми. И тут отмечу, что у неё прелестный прямой с едва- едва вздёрнутым и тоже заострённым кончиком нос. Аккуратный, тоненький. С близко посаженными друг к другу петельками ноздрей, которые чувственно раздуваются в минуты сильных эмоций. Вообще, внешность её можно назвать аристократической. Столько в ней природной утончённости. Аристократическая строгость, однако, и детская ранимость соседствуют в ней.
Фигура у неё совершенно чудесная. Всегда прямая спина, хрупкие кокетливые плечи, трепетные руки. Волнующие узенькие запястья, нежные ладони, тонкие пальцы. Я так люблю её руки, её пальцы. Я хочу к ним, когда мне страшно, и в минуты счастия. Всегда, всюду. Я люблю повторять, что она держит моё сердце у себя в ладонях. Бледная чувственная грудь, хорошо оформившаяся, но небольшая, аккуратненькая. С широкими каралового цвета ориолами и твёрдыми сосками. Упругий стан, стройная талия. Восхитительные, очень соблазнительные бёдра, длинные ноги. Когда она идёт, невозможно не засмотреться на её попу и ноги. Ещё очень люблю её колени. Они меня немыслимо к себе влекут. Склонившись у них, забываю обо всём, от всего спасена. Каждая линия, каждый изгиб, каждая клеточка её не совершенного, потому, что не бывает совершенного человека на земле, тела- совершенны. Потому, что не совершенная красота совершенна, если сердце любит, если душа срастается с душой. Для меня она вся совершенна. Близкая и далёкая, моя и чужая, светлая и порочная. И думаю про неё: поэт непременно бы её воспел, художник захотел бы написать её портрет, музыкант бы назвал её самой музыкой. А я просто люблю её.
Если бы у неё был член, я любила бы её вместе с её членом. Но я всем сердцем люблю отсутствие у неё члена. Люблю, что в ней нет ничего мужского. Люблю, что она- женщина. Я люблю её не потому, что она- женщина, но я люблю в ней женщину. И я люблю её всю.