У Антонины Гелескоптер отчаянно поднимались руки. Кулаки и пухлые предплечья белели из засученных рукавов и тяжёлыми кеглями падали на пригнувшуюся голову мужа.
- Опять налакался, гадина!
Из шепелявой головы Петра Исаича при каждом ударе выпрыгивало по слову: Тёмка… котёнка… идём-ка… Томка… потомка… котомка…
Дети слушали, дети внимали. Тёмка молчал, прикусив губу клешнёй сувенирного черноморского краба, Томка – колупая на своей прыщик герпеса. Песок из дворовой песочницы бурым полумесяцем просвечивал из-под ковыряющего болячку ноготка. Они не были детьми Антонины Гелескоптер. Их настоящая мать заблудилась в лесу (со слов отца, по крайней мере). Мачеха, как ни странно, полюбила чужих детей, а вот нового мужа (их отца) возненавидела. И было за что. Пётр Исаич не пил только по праздникам. Ненавидела, но терпела ради его детей и жилплощади. Жили тесно, с матерью и братом Петра Исаича. Однако, у Антонины Гелескоптер выбор был не велик: либо так, либо улица.
Дядя Липат пронзительно застонал из-за двери с фанерными окошками, откуда вот уже минут двадцать пробивался перестук кроватной спинки о боковую панель стоящего вплотную к ней гардероба, соревнуясь с ритмическим, доносящимся с кухни, скрипом стола, на котором шинковала капусту баба Гения. Дети слушали, дети внимали.
- Тёмка… котёнка… идём-ка… Томка… потомка… котомка…- звал на помощь детей пьяный батюшка, обещая Тёмке в подарок за заступничество котёнка, а Томке ещё одного братика и дамскую сумочку для самых маленьких. Тёмка, действительно, на прошлой неделе просительно предложил: «Пап, а давай заведём котика». Но он-то говорил о часах, тех самых часах из кладовки, замшелых от пыли, с гирьками, маятником и мордочкой кота, умеющих, по свидетельству отца, когда-то мяукать. А Томка не реагировала на посулы родителя, потому что по малолетству не знала ещё таких слов как «потомок» и «котомка». Томка не понимала. Тёмку не понимали. Дети слушали. Дети внимали.
Но тут внезапно всё их внимание обратила на себя баба Гения. И не только их. Даже Антонина прекратила колотьбу мужа, а из комнаты дяди Липата вылупилась полуголая цыпа. Сам дядя Липат был прикован к кровати наручниками, но тоже заинтригован случившимся вопросительно гавкнул: Что там? Вскоре цыпа вернулась к нему и всё рассказала. Оказывается, баба Гения порезала палец, напоров его на нож шинковального устройства. Лезвие вошло глубоко в подушечку, раскололо ноготь пополам. Кровавый кетчуп обильно сдобрил капустную стружку в тазу, прежде чем удалось ликвидировать течь. Но слишком много крови успело покинуть старушку за это время, словно бы спешила не остаться, не застыть навсегда в мёртвом окоченевшем мясе. Пётр Исаич как старший сын высосал из пальца матери её последнюю волю. Мать велела сыну отправится в Клайпеду и встретиться там с её институтской подругой, Миррой Андреевной Зря, которая подарила ей когда-то настенные часы в виде кота, мяукающие раз в полчаса и два раза в час. Ровно 65 лет назад, день в день, Мирра Андреевна привела её в часовую мастерскую своего деда Витольда Танатосыча, поразив молодую Гению минутной стрелкой в подушечку большого пальца. Потом она выдавила из прокола рубиновую росинку, произвела забор крови в стеклянную трубочку с резиновой грушей на обратном конце, брызнула немного на стекло, прижали сверху более тонким стёклышком, зарядила в микроскоп, навела резкость, дала посмотреть Гении. Гения увидела там всю свою будущую жизнь до настоящей минуты. Стрелку, уколовшую палец Гении, Мирра Андреевна насадила на штырь циферблата с головой кота, завела ключом, протянула Гении со словами: Держи! Считай часы до смерти! Тебе осталось ровно 65 лет. Но после твоей смерти твой старший сын должен вернуть их мне. Я на ту пору буду в Клайпеде. Точный адрес – под крышкой часов. Вскрыть её можно только осколком твоего почерневшего ногтя.
Дальше цыпа слушать не стала, а дети слушали, дети внимали. И если Томка слушала не понимая, то Тёмка всё понимал и утрачивал волю, заочно подчиняя её Мирре Андреевне Зря. После похорон отец уехал в Клайпеду и не вернулся. Тёмка рос в сомнамбулическом вакууме, инерция чьей-то посторонней силы вела его по жизни. Он полагался на неё, как слепой на поводыря, не замечая, как окончил школу, отучился на психолога, лечил несуществующие болезни за дверью с табличкой: Психотерпевтический шаман Артём Петрович Гаруспиков. Пока однажды в эту дверь не постучали, и не вошла она. Лысая, моложавая, с глазами, в которых плавилось карее золото.
- Как же ты хороша! Господи, боже мой, как же ты хороша! Как же ты хороша!- Теперь она могла делать с ним что давно хотела.
дальше http://www.proza.ru/2015/03/27/791