Сентябрь застал меня в родных местах. Бабье лето разогнало дожди и разливалось приятным золотистым теплом, но меня ничто не радовало: ни старый дом, в котором прошло мое детство, ни поля, где я гулял когда-то. Теперь всякий раз, когда я поднимал голову, ожидая увидеть бесконечную лазурь италийского неба, моему взору открывалось небо низкое, словно бы прилегшее на крыши старых изб. Не подпираемое ни высокими зданиями, ни крестами соборов, оно казалось невероятно близким, словно стоило только протянуть руку, и можно было бы к нему прикоснуться. Неброская красота родных краев больше не трогала меня. Теперь моя душа жаждала чего-то неземного, возвышенного, как писал Цоллингер:
Величие безбрежной пустоты, всеобъемлющее спокойствие
Цветущей синевы. О океан,
Несущий нас
Нежнейшей дорогой
Свободных волн небесных горизонтов,
Напоминающих нам о существовании иного мира…
Здесь же этого не было. Невероятно скучно проходили дни. И я уже собирался уезжать, как обо мне вдруг вспомнили мои старые друзья. Прежней компанией они собирались в старой усадьбе и позвали меня.
- Рената обещает устроить спиритический сеанс, - говорил Виктор, стоя в полутемной прихожей моего дома. – Такое никак нельзя пропустить. Будут все: и Корина, и Александр, и Марк. Как прежде. Только Анна не смогла приехать.
- А что, - спросил я, - Александр все пишет свои мрачные картины?
- О да, - Виктор задумчиво кивнул, - и с каждым годом они становятся все мрачнее.
В назначенный день, чтобы скоротать время, я решил пересмотреть оставшиеся в моей библиотеке книги. Некоторые из них хранили строки, которые я некогда знал наизусть, между страницами иных я находил засушенные цветы и хрупкие кленовые листья, положенные туда явно не мной. Какие-то книги я открыл для себя заново: за время своих путешествий я успел забыть об их существовании. Я снова перечитал «Прекрасную Абигайль» Хейзе и всегда казавшийся мне забавным сборник рассказов Мопассана с неблагозвучным названием «Орля». Так, незаметно подкрался вечер. Часы пробили семь, я встрепенулся и поспешил в усадьбу.
Одолев половину пути, я понял, что безнадежно опаздываю. И тогда передо мной встал выбор: пройти по аллее, привычным путем, или же более коротким - через Парк Помещика? Мой выбор пал на второй вариант. Я ступил на выцветшую тропинку, над которой, еще зеленые, клонились липы, и углубился в парк.
Сначала тропинка была широка, а заросли не очень густы, но скоро я заметил, что тропинка становится все уже. Я спешил, стараясь не заблудиться, ветви орешника цеплялись за мою одежду. В итоге я вышел к небольшому пруду: когда-то в нем, наверное, разводили рыб для барского стола, но теперь, как и парк, он был забыт и заброшен. Я остановился, чтобы отдышаться, и осмотрелся. Прохладный воздух был напитан запахом папоротников и прелой листвы, что хранила влагу прошедших дождей, лучи заходящего солнца тянулись сквозь поредевшие кроны, вязко ложась на спокойные воды пруда. Из-под куста спорхнула какая-то птица. Я проводил ее взглядом и тут же краем глаза заметил, что навстречу мне кто-то идет, должно быть, женщина. Длинный плащ с едва различимым шорохом касался земли, а капюшон скрывал лицо.
- Приятно встретить старого знакомого, - послышался голос. Женщина позволила капюшону соскользнуть с головы.
- Марта, - воскликнул я, - рад вас видеть.
Марта слабо улыбнулась. Она была задумчива и бледна, но, казалось, время не тронуло ее. И неудивительно: она была музой многих знакомых мне художников и поэтов и наверняка жила их вдохновением. Мы же с ней никогда не были особенно дружны: раньше Марта всегда держалась высокомерно и общалась только с людьми искусства. Несмотря на то, что нашей компании она не уделяла внимания, я определенно видел ее черты на некоторых картинах Александра.
- Вы в усадьбу? – спросила она, глядя на меня дружелюбно.
- Да. А вы, я так полагаю, возвращаетесь как раз оттуда?
Марта покачала головой.
- Вот, - она протянула мне конверт, - передайте, пожалуйста, Александру.
Я согласился. Марта, тепло мне улыбнувшись, прошла дальше и скоро пропала из виду.
Первым, кого я увидел, когда, наконец, добрался до усадьбы, была Рената. Она стояла, облокотившись о дверной косяк и скрестив на груди тонкие руки. Ее аквамариновые глаза, густо подведенные черным, холодно поблескивали, ни тени улыбки не было на тонких губах. Мне она чем-то напомнила Медею с афиши Альфонса Мухи, и я невольно усмехнулся, когда она предложила мне пройти в гостиную. Почти все шторы были задернуты, так что света в комнате было мало, на столе уже лежала планшетка и блюдце со стрелкой. Но мрачный дух развеялся быстро от теплых приветствий Корины и Марка. Александр, сидевший в кресле, лишь холодно кивнул мне.
Кое-как высвободившись из объятий дорогой Корины, я подошел к Александру и протянул ему конверт.
- Я встретил Марту в Парке Помещика, - сказал я. – Она просила передать.
Александр медленно взял конверт. Я не сразу заметил тишину, воцарившуюся в комнате, но почувствовал, что все взгляды обращены на меня.
Корина поднесла руку к губам, словно от удивления и смотрела на меня так, будто не верила своим глазам; Марк стоял, сдвинув брови, а Рената всем своим безумным выражением лица была точь-в-точь «Медея» Мухи.
- Ты, должно быть, не знаешь, - с усилием выговорила она, - но Марту похоронили неделю назад. Ее дух мы собирались позвать.