rasskaz
Спустя двадцать дней после завершения этого рассказа
при трагичных обстоятельствах погиб президент Польши Лех Качински.
И я пришел к решению
посвятить данный рассказ
памяти этого свободолюбивого человека. Случайно вышло так,
что мать покойного президента
тоже зовут Ядвига. Но я прошу у читающих эти строки
прочесть слова «посвящаю памяти» про себя – ведь пани
Ядвига не знает, что у нее умер сын.
Автор
Он вошел в комнату в кромешной тьме. Прямо при входе он на что-то наткнулся и упал. Удержался от ругани и отправил руку в карман, чтобы достать спички. На корточках он достал спички, осторожно открыл коробок, достал спичку, зажег, комната осветилась. Первое, что бросилось в глаза – то, на что он напоролся: кожаный портфель кофейного цвета, который он всегда прятал за вьюком. От удивления и изумления глаза полезли на лоб. «Если дети знали что в нем находится, почему не забрали? Если не знали… Что это я болтаю!? А ну-ка… не видать бы белого света тому, кто вырубил свет!». Спичка засветилась последней искрой и погасла, обжигая пальцы мужчине. Он снова отправил руку в карман за новой спичкой и продолжал размышлять: «Ты ведь рискуя проделал такой долгий путь именно из-за этой сумки. В противном случае, выйдя с работы, прямиком отправился бы на берег Араза, к своим детям, как и остальные железнодорожники… Чего еще ждешь? Давай, открывай эту хрень… Если унесли – то унесли, а если нет, то…»
Этому портфелю было уже тридцать пять лет. Он купил его в Баку, когда работал на нефтяной скважине. После возвращения в деревню портфель стал его кассой. Он тогда работал на железной дороге, в начале и середине месяца получал «аванс» и «получку», и бросал в этот портфель лишние деньги, оставшиеся после покупок на дом, после всяких мелких расходов – на черный день. Не учитывая деноминацию, к содержимому он не притрагивался. В последние годы пару раз хотелось сесть и пересчитать, но не хватило смелости. Перед тем, как зажечь спичку, он нащупал в темноте замок портфеля. Обрадовался – замок был целёхонек. Он немедленно зажег спичку, пошарил в кармане и нашел ключ (он помнил наизусть, где тот находится), вставил в замок портфеля, повернул в замке. В ту же секунду спичка погасла. Прямо во тьме он засунул руку в портфель. Когда пальцы прикоснулись к аккуратно собранным в пачки купюрам, на душе стало легче.
Ему захотелось прихватить портфель и выйти. Он замер на секунду. Прямо во мраке он замер посреди дома. Снова зажег спичку и повернулся к холодильнику. Обратился к нему с речью, будто говорил с человеком:
- Да, брат, ты должен меня простить, вот уже целую вечность я беспрерывно тебя использую. Между нами говоря, ты оказался стойким, как настоящий мужчина, работал без устали. Как было сложно тебя покупать! Продавец-Рашид не уступал, сказал – тебе не положено, ты мало работал на железной дороге, а мне ветеранам еще нужно дать. Я дал ему на лапу красную десятку, так он и заткнулся. Да, знаешь почему я тебя люблю? Ведь ты первый местный холодильник в нашем доме! Да-да, холодильник «Баку». Эх, чертов мир!
Он бросил на пол давно потухшую спичку, зажег новую, увидел при ее вспышке первым делом телевизор, но направился к детской люльке посреди комнаты, провел ладонью по ее резным доскам.
- Да, когда покупал тебя, мне казалось, весь мир – мой. После трех дочерей родился сын, но он оказался… Что я мог поделать?.. Но и ты сколько хватало сил одарял меня приятными минутами… Так что, я на тебя не в обиде. Спасибо.
Он обернулся к телевизору, чтобы «поговорить» и с ним, но в эту секунду последний всполох спички обжег пальцы. Он попытался зажечь новую – не вышло. Еще одну – всё так же. Третья попытка оказалась удачной. Он подошел к телевизору.
- Помнишь, я купил тебя в Мегри. Начальник станции Жора поручил продавщице Ануш. А Ануш была той еще девкой! Однажды ночью она так зажала меня между своих ляжек, что сердце готово было остановиться. Ну и ну! Я, черт бы меня побрал, одно время половину того, что зарабатывал спускал на нее. (Повернулся к портфелю.) В те годы я тебя не открывал. Ведь твоя доля уходила на Ануш. (Посмотрел в направлении телевизора.) Да, брат, как только ты переступил наш порог – стал членом семьи. Утро привечали вместе с тобой, вечер провожали вместе с тобой. Если не брать в счет пару твоих поломок, ты оказался настоящим другом. С честью нам прослужил. Хази не слышал что ты говоришь, но обожал смотреть на твои картинки. Давай простимся.
Он потерся щекой об экран телевизора. Наощупь (спичка давно погасла) нашел старый шифоньер. Постоял рядком, зажег спичку и обнял как женщину эту уже опустевшую старую вещь (дети забрали всё содержимое), обнял и заплакал. Говорить было невмоготу, поэтому он бормотал про себя. «Теща Гюллю дала тебя в качестве приданого своей дочери, моей Ядвиге… Гюллю была безграмотной, но очень бойкой. Никто не был способен собирать хлопок так ловко, как она. Но бедняжке не везло. После того, как ее муж Ганвой вернулся с войны, у них родилась дочь, назвали ее Ядвига. Моя Ядвига! Его спрашивали что это за имя, он отвечал: «Это имя супруги польского короля, она была прерасной женщиной, красивой и человеколюбивой… Кроме того… В Польше фашисты готовы были сжечь меня вместе с евреями, если б не полячка по имени Ядвига. Я, как и вы, спросил у той девушки что значит имя Ядвига? Вот она и рассказала мне о жене короля…». Эти слова вылетели изо рта Ганвоя, как воробей, и влетели в окно КГБ, беднягу сослали в Сибирь. Гюллю осталась одна-одинешенька с Ядвигой в четырех стенах. «Другие мужья привезли из Сибири мыло, золото внутри мыла, солдатские шинели, а мой муж ничего кроме кашля да распроклятого имени Ядвига с собой не принес», – говорила она, сгорая от горя. Да, милый мой шифоньер, в тебя мы складывали красивые платья, которые я покупал Ядвиге. Как были мы счастливы в первые свои годы! Я даже посвятил ей стихотворенье. (всхлипывает) Doda;; bald; Yadviqa, Yana;; ald; Yadviqa, Buxa;; xald; Yadviqa, B;s harda qald; Yadviqa?.. И вправду, где же Ядвига, где? Ой-ой-ой… Эхе-эхе-хэ… (плачет всё громче) Я – ишак сын ишака, повелся на тутовку Ануш и на ее толстые ляжки, заморил свою Ядвигу. Появлялся раз в году, да и то приходил, как лиса к капкану, чтобы скорее уйти в Мегри. Таким ходом бедная Ядвига родила ровно трех девочек и Хази. Хази для меня стал божьей карой. Вай, сердце горит в груди! Постой-ка, ведь за этим шифоньером у меня заначка, балон тутовки».
Он нашарил во тьме балон. Открыл резиновую крышку и опрокинул содержимое в себя. Отпив довольно немало, шумно выдохнул и сполз на пол. Провалявшись так некоторое время, он поднялся на ноги, и пьяно покачиваясь остановился перед зеркалом на окне. Дрожащими пальцами он чиркнул спичкой, нагнулся и обнял узорчатое трюмо. Он принялся причитать понятным лишь ему самому голосом, похожим на вой сучки, вырвавшейся из лап целой своры псов, голосом похожим на стон вдовы, оставшейся без мужа.
«Ты тоже одно из приятных воспоминаний моей попусту растраченной жизни. Помнишь, как царственно восседала перед тобой Ядвига? Я привез ей из Баку духи «Красная Москва». Во всей деревне такие духи были лишь у моей королевы. Когда она душилась этими духами перед выходом из дому, когда, к примеру, отправлялась на свадьбу или праздник, деревенские женщины с ума сходили. Я на людях никогда с ней рядом не стоял. Ведь она была выше меня на целую голову. Я еще переживал по поводу ее высокого роста. Ядвига об этом догадалась и потому никогда не надевала те туфли на высоких каблуках, которые я для нее купил. Она ненавидела свою мать за то, что та родила ее высокой. (Ее мать была самой высокой женщиной в деревне.) Никогда не забуду. Однажды я так напился на одной свадьбе, что впервые в жизни заказал музыку, пригласил Ядвигу на танец. Бедная знала: если выйдет со мной танцевать – обязательно побью ее, когда очнусь, а если не выйдет танцевать – побью прямо сейчас, испорчу людям праздничное настроение. Оставшись в безвыходной ситуации, она принимается со мной танцевать. А я танцую всегда под «Кинто», это все в деревне знают. Не каждому хватит духу станцевать «Кинто». Справлялись лишь бедняга Рустам да Исмихан. В общем, я начал танцевать и принялся читать свою известную мейхану:
Alasan rus q;z;n;, ;st-ba;;n; ;ist el;y;,
Alasan erm;ni q;z; ;z;n; saa dost el;y;,
Alasan az;ri q;z; ;irin can;na q;sd el;y;…
Не ты мою, а я твою забрал душу, Ядвига. Я пустил на ветер твою драгоценную жизнь. За это Бог меня наказал. Дал мне в сыновья этого несчастного Хази. (Плачет) Ядвига, о Ядвига! После тебя моя жизнь – не жизнь. Что поделать, не осталось у меня никого. Ни отца, ни матери. Будь у меня отец иль мать, я бы вообще не сунулся из Баку в эту проклятую деревню. Если бы доучился в Нефтяном техникуме, теперь был бы уважаемым человеком. Может, даже поступил бы в институт… Ты, всё ты виновата! Чего мне было искать в этом захолустье? Днем работал на скважине, вечером в техникуме, а субботу и воскресенье проводил в библиотеках да городских дискотеках. Однажды я, несчастный, приехал из города в родную деревню и увидал тебя возле родника Ашагыбулаг. Ты стала настоящей красавицей! Полные губы, тугие косы, высокий рост. А глаза, глаза! Разве не эти глаза меня окончательно пленили? А то в Баку высоких девушек полно… В женском общежитии напротив нашей общаги таких было как кур нерезаных. Но таких глаз ни у кого не было. Не было и не будет! Даже через тысячу лет не будет. Всё, что в тебе было, Ядвига, отзывалось в сердце! Резало, как сварка режет железо. Никто не мог взглянуть в твои глаза, как невозможно смотреть на сварку. Но я стерпел, досмотрел до конца. И пленился этими глазами. А еще твое имя! Я ведь много книг прочел. В одной из них (теперь забыл и название этой книги, и автора) писалось, что пани Ядвига очень любила крестьян, просила своего мужа, польского короля, чтобы тот хорошо с ними обращался. А король выполнял просьбу своей благоверной. Как только я увидел тебя у родника – понял: ты должна быть моей. В деревне все знали мой характер. Знали, что хотя я, сирота, слонялся по многим углам, но на деле принципиален, откладывать задуманное не по мне, способен овладеть тем, что желаю. Это, по сути, долгая история. Вкратце скажу, что директор наш Сархад муаллим не давал мне семилетний аттестат, потому что я на уроке поцеловал ее дочь. В конце-концов, я написал в райком, написал, что я поступил неразумно, поцеловал дочь этого человека, (но, ей-богу, первой полезла она), я допустил ошибку, больше не буду. Прошу, объясните это нашему директору, пусть он даст мне мой аттестат. Пришли, проверили, меня заново экзаменовали. Написали оценку, дали аттестат. Но Сархад муаллима тоже исключили с работы. А я с тех пор и покинул деревню. Лучше б не возвращался. Вернулся будто лишь для того, чтобы увидеть тебя у родника и застрять навеки в этом проклятом захолустье».
Пошарив рукой по полу, он нашел полный водки балон, поднес ко рту, глотнул. Странно, но на сей раз хмель словно куда-то улетучился. Захотел зажечь спичку, чтобы найти упавшую на пол крышку. Он на секунду замер, подумал про себя «ты ведь умный человек, знаешь, что спирт горюч», затем отправил коробок обратно в карман. Нащупал во тьме крышку и закрыл балон. Потом потерся щекой о зеркало и сказал:
- Моя королева, Ядышка, Ядвига! Жди меня, я вернусь к тебе, ведь я должен проститься в этом доме с еще одной вещью…
Он кое-как доплелся до книжного шкафа. Зажег спичку, протянул руку и наугад выхватил первую попавшуюся книгу, раскрыл посередине и принялся читать при свете спички:
Запомни и ты каждое мое слово,
Они станут советом живущим,
Чья жизнь до пристанища под именем «смерть».
Когда будешь описывать свое путешествие
Непременно напиши, какое дерево здесь нашел,
Напиши, что его дважды обобрали…
Свет спички дрогнул и погас. «Божественная комедия» - с шлепком закрывая книгу сказал он и опустился на колени перед полками.
- Ядышка, наши звезды быстро зажглись и быстро погасли. А знаешь что стало одной из причин? Вот эта полка, эти книги. Ты смотрела на эти книги, как на врагов. Как только я брал в руки книгу, ты принималась за свое! «Что ты нашел в этой чертовщине? Что, ученым собираешься стать? Лучше встань и прикрепи колючки к ограде, чтобы козлята в грядки не заходили. Принеси дрова, хватит бездельничать!» Поначалу я отшучивался, думал, ревнуешь меня к книгам. Когда я тянул тебя к себе, ты кричала. «Ночью уже сделал, а теперь делом займись. Посмотри что делают другие мужики и займись тем же самым». А я не хотел быть, как другие мужики. После тяжелой работы на железнодорожной станции мне хотелось отдохнуть, заняться любовью со своей красивой женой, а потом полистать свои любимые книги. Но ты меня не понимала. Твердила лишь одно: «встань, займись делом». Ведь я получал хорошую зарплату. Зачем мне еще засевать? У нас были две коровы, вот и хватит. Остальное можно было купить за деньги. Но ты никак не хотела этого понять. Однажды я искал второй том «Отверженных» и вдруг увидал, что он лежит под пахталкой, а ты пахтаешь. Книга развалилась надвое. Тогда я впервые поднял на тебя руку. И впервые за время женитьбы тебе изменил. (До нашей свадьбы я много чего вытворял в Баку, этого я не касаюсь) После работы в Мегри я пошел к Ануш, под предлогом взять книгу. Сучка читала по-русски. К тому же многое, что она читала не было переведено на наш язык. Я взял у нее и прочел на русском последние романы Чингиза Айтматова. Она мне дала и «Закон вечности» Нодара Думбадзе. В тот день Ануш мне дала и себя. Занимаясь любовью до самого утра, мы приводили друг другу цитаты из прочитанных книг, заново забирались в постель, не могли друг от друга отойти. Ты, Ядышка, так не могла! Ты, Ядышка, ненавидела мои книги!»
Кружилась голова. Мутило. Он крепко схватился за полку, чтобы не грохнуться. Он снова нашарил балон, отпил глоток и вновь вернулся к полкам. Зажег спичку. В ту же секунду полыхнуло и погасло зеленое пламя. Он понял, что это загорелся в воздухе его напитавшийся спиртом выдох. Он остановился перед полками. Погладил ладонью книги на полках.
- Вы дали мне в этой жизни безмерную радость. Наряду с мукой. Радости было так много, что я задохнулся от ее безмерности. Человек испытывает и радость, и горе. Но вы заставили меня забыть мою сиротливость, возвращение в эту деревню после неоконченного техникума, удары, которые я получил от своей бесконечно любимой Ядвиги, взамен вы дали мне много-много радости. Такую радость, которая хватила бы на целый полк таких, как я. Благодаря вам я узнал Робинзона Крузо, Гулливера, Худаяр бея, Мамедгасана киши. Еще я узнал поэта Адама Мицкевича, родившегося на родине тезок Ядвиги, прочел его прекрасные стихи. (Он ударил ладонью по книгам) Вы отдалили Ядвигу от меня, вы заставили мою королеву зачахнуть, вы уничтожили мою жизнь… Вы…Вы…
Он зарыдал. Нашел балон и в последений раз отпил. Затем о чем-то задумался, опрыскал остатком водки полки, шкаф, достал коробок из кармана, открыл, чтобы достать спичку да так и замер, как вкопанный. Осталась одна спичка. «Что я буду делать, если она не загорится? Нееет, если не зажжется, я с ума сойду. Бог в помощь!» Спичка моментально загорелась, огонь тут же охватил весь дом. Он радостно прихватил коричневый кожаный портфель, собираясь выбежать из дома, но тут среди языков пламени послышался голос:
- Э-бе! Бэ-бэ-бэ!
Это был Хази. Он сжался в комочек в углу комнаты. Как он пришел, когда он пришел – отец ничего не заметил. Наверно, железнодорожники на берегу Араза сказали, что отец, выйдя с работы, вернулся в деревню, и вот бедняга прибежал за ним.
- Хази! – закричал он и бросился к нему.
Отец и сын, опаленные пламенем, выбежали из дверей. Хази удалось в последний момент выхватить выпавший из рук отца коричневый портфель.
***
Когда они дошли до кладбища Мирза Хашим в полыхающем доме что-то взрывалось, как снаряд. «Это балоны с солениями, которые дети заготовили на зиму», - подумал он и застегнул пуговицы надетого поверх пиджака толстого кителя железнодорожников, чтобы защититься от холодного ноябрьского ветра. Они остановились у одной свежепобеленной могилы, заметной даже во тьме. Муж хотел проститься с женой, но Хази потянул отца за рукав, повел руками в манере понятной лишь им двоим, затем указал на их горящий дом и будто обращаясь с вопросом промычал свое привычное «э-бэ-бэ». Отец был довольно пьян, к тому же в темноте жестов сына было не разобрать. Но, собравшись, он кое-как понял, что хочет сказать сын. Хази спрашивал примерно следующее: «Мужики сказали, что через пару дней мы вернемся в деревню, наша армия перейдет в наступление и прогонит армян. Почему ты спалил наш дом?»
Мужчина горько усмехнулся, объяснился с сыном жестами, а потом сказал так громко, будто хотел, чтобы его слова услышали все спящие в могилах мертвецы, и в особенности Ядвига:
- Да врут они все! Разве до сих пор мы забирали обратно то, что отдавали!? Вечно пинок под зад получали…
Некоторое время спустя армяно-русские танки двинулись в сторону горящей деревни.
Март, 2010
Перевод с азербайджанского Ниджата Мамедова