Утро выдалось ярким, солнечным. Терем боярина Алавая сверкал узорными наличниками и раскрашенными шатрами крыши. В просторной горнице на огромной кровати сидел и морщился от света солнца сам боярин. На его лице выделялся крупный нос торчавший поверх пышных чёрных усов и бороды. Маленькие острые глаза блестели из под кустистых бровей.
Горница была почти вся завешана узорчатыми коврами явно работы иностранных мастеров. На полках и столах стояли золотые, серебрянные и костяные фигурки. Заморские божества и герои бесстрастно наблюдали как Алавай встал и подошел к большому тяжёлому столу из морёного дуба.
Боярин поправил золотую фигурку пузатого человека, так чтобы она была точно в ряд с остальными, перебрал несколько берестяных грамот и взял свёрнутый в свиток папирус.
- Проська, принеси квасу! - крикнул Алавай не отрываясь от чтения.
Через минуту Прасковья, молодая румяная девушка в простом крестьянском платье, уже поднималась по лестнице, держа в руках кувшин с квасом. Её глазам открылась поистине эпическая картина. В ярких лучах утреннего солнца в длиной рубахе по колено Алавай стоял посреди горницы держа свиток на вытянутых вперёд руках. Его прищуренные глаза выдавали слабость зрения хозяина, но удивительно гармонировали с глубокими философскими морщинами на высоком лбе. Коренастая фигура с выдающимся животом стояла в позе подходящей для бронзового изваяния.
- Ох, вылитый царь! - негромко произнесла Прасковья подходя к столу.
Заметив Прасковью Алавай свернул пергамент и отпил несколько глотков из принесённого кувшина.
- Какие буквы незнакомые… И как вы, барин, в этой грамоте разбираетесь? - Прасковья чуть кокетливо подбоченилась и провела пальцем по краю папируса.
- Это, Проська, важный документ, а не поросячий хвостик. Дело особой государственной важности!
- Я вот смотрю на вас, барин, и удивляюсь. Вы такой статный мужчина, благородный, грамотный. А отчего-то один живёте, не женитесь. - девушка чуть отвернулась и искоса следила за реакцией Алавая. - Я думаю, за вас любая из дворянских бы пошла, и вообще…
- Окстись, Проська. Никого нет в целом мире, чтобы сравнилась с моей бедной Варварой. - Алавай глянул на маленький портретик на деревянном основании, стоящий в окружении золотых статуэток. Боярин вздохнул, поморщился и допил квас.
- Так, хватит болтать. Возьми эту грамоту и серебряную полушку… - боярин протянул Проське свиток и монету, - дуй прямо к писарю Тимофею, пусть сделает мне список. Да поживее!
Алавай повернул за плечи Прасковью и звонко хлопнул её по филейной части для придания ускорения.
Когда она вышла из горницы Алавай принялся сортировать берестяные грамоты. Он открыл огромный сундук, стоящий в углу. Сундук был разделён внутри на ящички, которые были почти полностью заполнены такими же неровными кусками бересты. Этот сундук был главным богатством боярина. В нём было всё: жизнь и смерть ремесленников города, позор и разорение дворянства, полная власть над доброй половиной жителей города. Алавай мог часами перебирать долговые расписки, раскладывать их по отделениям, сортировать по важности должника или по количеству одолженного. Так и сейчас, он внимательно перечитывал каждую новую грамоту и находил для неё место в том или ином отделении сундука.
Примерно через час под звонкое птичье пение боярин вышел на крыльцо терема. Почёсывая бороду Алавай оглядывал обнесённую высоким забором усадьбу. От его острого взгляда из под густых бровей не могла утаиться ни одна мелочь. Вот Авдотья, грузная пожилая женщина, идёт через двор на кухню. Где-то слышится звук топора, верно Прохор дрова колет.
Вдруг стайка воробьёв вспорхнула из кустов сирени и с щебетом пронеслась над крыльцом. Кусты зашевелились и в ветвях показались чьи-то руки.
- Эй, кто там? - крикнул боярин перегнувшись через резные перила.
Из кустов стремительно выбежал чумазый мальчуган и роняя яблоки из подола рубахи припустился по двору.
- Прохор, сюда! Лови стервеца! - закричал Алавай. Он выпучил глаза и грозил кулаком вслед нахальному мальчишке. Из-за дровяного сарая выскочил сухонький старичок, плешивый и загорелый, - Что случилось, барин? - спросил он дрожащим голосом.
- Прохор, он туда побежал, лови мальчишку! - боярин брызжа слюной махал рукой вслед воришке. Тот ловко обогнул растерявшегося Прохора, чуть не сбил с ног кухарку Авдотью и уже скрылся из виду за конюшней.
В это время из кустов сирени показалась рыжая веснушчатая голова. Прикинув расстояние до Прохора и Алавая голова приняла решение и вот уже второй мальчишка, чуть меньше первого, бежит поперёк двора спотыкаясь и роняя яблоки.
- Уж я вас, проклятущие! - заревел Алавай. Прохор схватил жердину и прихрамывая побежал за вторым воришкой. Но куда там! Забежав за баню тот уже карабкался на забор, его голые пятки молотили воздух пока руки подтягивались на высокой перекладине. Яблоки раскатились по траве. Растерявший весь свой улов, но всё же не пойманный, рыжий мальчуган скрылся на той стороне.
- Ты куда смотришь, старый дурак! - Алавай с кулаками налетел на запыхавшегося Прохора.
- Не видишь, что у тебя под носом имущество расхищают?! Я всё с твоего жалования вычту, будешь знать как за порядком следить!
Прохор, с трудом переводя дыхание, старался увернуться и не попасть под тяжёлый кулак боярина.
- Что-ж мне делать с ними, окаянными, - причитал он, - яблоки таскают, отвернуться нельзя. Я уж и так все дыры в заборе залатал, они всё одно - лезут.
Алавай схватил Прохора за жидкую седую бородёнку и притянул его лицо к себе. Чёрные брови боярина слились в одну грозную полоску, под которой блестели раскосые с прищуром глаза.
- Я тебя видно зря кормлю, Прохор. Ты забыл верно, кому всем обязан? Последний раз предупреждаю, ещё раз увижу кого чужого во дворе - вышвырну тебя вон, по миру пущу!
- Я это… понял, барин. Не извольте сомневаться. - Прохора затрясло крупной дрожью. Его ноги подкосились и старик бухнулся на траву.
Алавай гордо выпрямился, отёр руки о край рубахи и зашагал в терем. Его живот в такт подрагивал, иссиня-чёрная борода воинственно топорщилась в стороны. Обернувшись на крыльце боярин крикнул Прохору: «Коней запряги и Клима разбуди, небось ещё дрыхнет, стервец. К князю поеду…»
Когда Алавай снова появился на крыльце его было не узнать. Усы и борода аккуратно причёсаны, спокойное и отрешённое лицо венчалось шапкой из соболиного меха. Красный расшитый золотом кафтан делал фигуру боярина стройнее и благороднее. Золотые пуговицы на кафтане блестели в лучах солнца.
Прохор уже раскрыл ворота, а белобрысый охранник Клим, в кольчуге и при оружии, ожидал боярина у крыльца держа под уздцы двух белых коней в дорогой упряжи.
- Здравствуйте, дяденька Мурзень!
Прямо за воротами стояла девчушка лет десяти-двенадцати с ведром в руке.
- Кыш! Ну ка иди отсюда! - зашипел было на неё Прохор, но было поздно.
Алавай обернулся к ней и грозно нахмурил брови.
- Как ты меня назвала, девочка?
- Мурзень. Так все вас называют. - ответила она.
- Кто это все? - боярин подошёл на несколько шагов и упёр руки в бока. - Кто меня так называет? Отвечай, несносная девчёнка!
Девочка сделала шаг назад, запнулась и уселась со всего маху на землю.
- А ну брысь отседова! - прикрикнул на неё Прохор и топнул ногой для убедительности. Девочка вскочила и припустилась бежать вдоль по улице гремя ведром и сверкая босыми пятками.
Алавай фыркнул и поправил шапку. Попытавшись вернуть лицу отрешённый и невозмутимый вид он вскочил на коня и выехал за ворота. Следом за ним последовал Клим. Прохор ещё минуту смотрел им вслед, затем тяжело вздохнул, перекрестился и стал закрывать ворота.