В двенадцать лет, когда перешёл в пятый класс 56-ой омской школы, я влюбился в Танечку Панову. Она была хороша собой: крупные чёрные глаза, шелковистые, как смоль, густые волосы и точёная фигурка.
Кроме того, она училась на отлично, и сидела за одной партой со мной, неудачником. После уроков, по поручению нашей классной руководительницы, мы шли к ней домой, где она терпеливо объясняла мне, балбесу, недоступную для меня, как китайская грамота, математику.
Но самое интересное начиналось потом, когда в свободное от уроков время, мы гуляли по нашим зелёным дворам. Там мы собирали, в охотно мною предоставленную сине-коричневую кепку, жёлтые семена клёнов для занятий в классе. Не раз и не два мы заруливали в рядом стоящий Парк Культуры, где нам особенно нравилось быть осенней порой, потому что можно было купаться в тёплом, душистом золоте берёзовых листьев.
Мы перекатывались с боку на бок по устланной лиственным ковром земле, смеялись и озорно бросали друг в друга этими опавшими «червонными монетами», а они медленно кружились, словно не хотели опускаться на неизбежно остывающую землю.
Нам было хорошо вместе.
Но… в начале зимы она увлеклась фигурным катанием. И ей стало не до меня, тугодумного троечника. Я тоже, вслед за ней, пытался твёрдо встать на коньки, но мои «гаги» сидели на ногах как-то непрочно, и я еле-еле ковылял на них, вызывая улыбки и даже усмешки прохожих. Но я всё равно пытался кататься, хоть мои ступни гуляли, словно разболтанные шарниры. Ноги у меня после таких тренировок ныли и болели не переставая.
Большую часть зимы я понуждал себя тренироваться, давая ногам короткие передышки. Уж больно хотелось научиться, хотя бы сносно держаться на коньках. И однажды, ранней весной, в середине марта, солнечным, весёлым деньком, я снова пришёл на каток, где увидел Танечку… Увидел издалека – она уходила со льда в компании смеющихся девчонок и мальчишек.
Я не стал её окликать. Просто въехал на тот самый каток, где они только-только элегантно выкручивали пируэты. И увидел на искрящемся льду пять восьмёрок от их острых фигурных коньков, словно ещё сохраняющих тепло крепких ног. И я тоже попытался прокрутить эти пять восьмёрок на своих «гагах».
Но прямые полозья так и не дали мне закрутить ни одного плавного круга. Предпринимая отчаянные попытки, я несколько раз падал, но так и не добился своей цели. Тогда я крепко загоревал, пребывая, как я понимаю теперь, в состоянии танцора из известной поговорки, которому вечно кто-то или что-то мешает.
На следующий день я опять пришёл на каток, чтобы повторить эксперимент. Жаркое в этот день солнышко топило снег и многочисленные дорожки «восьмёрок» потеряли вчерашний блеск, слегка осунулись, чуть-чуть взбугрились, приобретя влажный, голубовато-фиолетовый тон...
Такими они и остались в памяти моей – яркими ледовыми пятнами той, уже давно отзвучавшей поры, – романтической, чистой, весёлой, – поры моего стоящего на пороге взрослых чувств детства.
***
И промчалось – с грохотом барабанов и медных труб – полвека. Многое изменилось в моём любимом Омске и Парке. Множество разнообразных событий накрутилось на своеобразное веретено моей грешной жизни, в которых незабываемые родные лица друзей, хороших знакомых, драматических, и радостных, горьких и полных ликования и восторга чувств.
Но среди этого пёстрого жизненного калейдоскопа, там, в глубине души, память сердца сохранила образ той симпатичной девочки на коньках – моей землячки…
Да и сейчас мне очень интересно узнать: жива ли она? В каком месте – городе или селе – пустила семейные корешки? Сие мне не ведомо. Потому что к концу пятого класса мы переехали на Иртышскую набережную и след её жизни для меня потерялся…
Но всё равно хочется узнать: что с ней? Как у неё сложилась – или не сложилась жизнь? Есть ли у неё муж, дети, внуки? Счастлива ли она? Или нет?
А может мне не стоит ничего узнавать? Несмотря на то, что при современных технологиях это совсем не сложно. Но что тогда? Радость встречи, вспыхнувшей интерес, и… неизбежно подстерегающая исчерпанность. Ведь у каждого из нас своя жизнь, которая сложилась в оторванности друг от друга. И, как знать, может быть, выйдя из укрытия этой оторванности, не найдут наши жизни точки соприкосновения как тогда, в школьные годы?
А тайна притягивает.
Я часто думаю, что Господь тогда попустил эту разлуку, чтобы не прилепляться мне всем сердцем даже к такому красивому, платоническому чувству. Он оборвал этот романтический шлейф, поменяв пространство моей судьбы. Я оказался в Москве.
И вот через полвека, из моих воспоминаний ранней юности высветился искрящийся хвост когда-то жившей совсем близко – за одной партой со мной – кометы. Незабываемый, согревающий восторг чувств моей юной души, который таился всё это время, чтобы открыться во всей своей ценности именно сейчас, в мои зрелые годы.
И обнаружились эти чувства в моей памяти не перегоревшей спичкой, не осадком на дне испитого стакана, но светлым, нескончаемо искрящимся кометным шлейфом! В пику сегодняшнему насаждающемуся культу секса – «как грамотно, как не грамотно»…
Радость, загадка и удивление живут во мне благодаря Татьяне.
Господь способен возобновить, через огромный для человеков, но ничтожно малый для Бога промежуток времени, народившееся однажды светлое чувство. И если оно не было использовано, израсходовано, сожжено одномоментно, но оторвалось в определённой точке своего созревания, то сохранившись, будет радовать своего обладателя долгие и долгие годы.
Действие такого светлого чувства, по моему мнению, сродни настоящему сокровищу, о котором сказал Господь: «…собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут» (Мф.6:20).
Если бы я не уехал, то обязательно женился бы на Тане. И не стал бы тогда священником… Может, поэтому гаги тогда так настырно не ехали?
Пусть останется неопределённым многоточие на страничке моей памяти о Тане. Ещё и потому, что тогда можно будет хоть каждый день рисовать её жизнь: стала профессиональной фигуристкой (хотя, в Советском Союзе такого понятия даже не было!), или, окончив школу с золотой медалью, поступила в престижный институт, потом аспирантура, учёная степень, открытия, признание коллег, счастливая семья. Или её взлёт прервала трагедия, и она отчаянно боролась за свою жизнь или жизнь своего ребёнка… как много жизненных дорог у человека? И на всех них есть место Господу. И только от человека зависит – отдать Ему это место в своей жизни, или нет... И как горько видеть, если люди сами, без участия Бога в их жизни, ломают копия своих устремлений о равнодушный гранит обстоятельств.
Да, пусть моим последним воспоминанием о Тане Пановой будут лишь те самые пять восьмёрок!