Начало
http://proza.ru/2015/03/26/93
Коммуналка.
Прошло почти три месяца службы на Камчатке. Я по-прежнему стоял на допштате, но теперь уже четко знал, чего жду. Соревнование закончилось победой - меня взяли в экипаж К-242.
Но "взяли" еще не значит "назначили". Это на вахту легко назначить - быстро и вне очереди, или на выход в море прикомандировать на соседний корпус прямо с пирса, или в автономку вместо кого-то отправить внезапно, без возможности не то, что с семьей попрощаться, но даже щетку зубную с собой взять. Были и такие случаи.
После них рождались байки, а может и не байки вовсе, про то, например, как в квартире офицера, неожиданно отправленного в море, оставался запертым кот, который съедал от голода все, что можно было съесть, начиная от аквариумных рыбок вместе с водорослями и заканчивая комнатными растениями и репчатым луком в сетке-авоське, висевшей на кухне.
В другой истории два мичмана-холостяка держали в комнате общаги пару кроликов и тоже внезапно ушли на боевую службу, не успев никому поручить своих питомцев. Когда через три месяца они вернулись на берег, дома их ждала печальная картина. По периметру комнаты до той высоты, куда смогли дотянуться несчастные животные, они погрызли буквально все: линолеум, плинтус, мебель, обои и одежду, которая, за неимением шкафа, просто висела на вбитых в стену гвоздях. В центре комнаты на куче мелких обрывков лежали две мумифицированные тушки. Коту повезло больше - он выжил, его хозяин отсутствовал всего две недели...
Так что, военнослужащего куда-нибудь послать - раз плюнуть. Назначить на должность - уже гораздо сложнее, а вот уволить со службы, да еще по сокращению штата, или по состоянию здоровья - очень даже тяжело, долго и муторно.
Поэтому мне и пришлось ждать, когда, наконец, придет приказ об увольнении того самого "пятнадцатилетнего капитана" Куксова, собравшегося на пенсию по здоровью.
Зато в экипаже все было, как надо. Дружный, сплаванный, спаянный, спетый и спитый коллектив. Опытные, мудрые, заслуженные офицеры и мичманы. Грамотные и исполнительные матросы. Вежливое и уважительное отношение друг к другу. Немного мягкий командир, но зато бравый и отчаянный замполит-грузин - настоящий комиссар!
Хорошо было и с боевой, и с политической подготовкой, с дисциплиной и с моральным климатом. Плохо было только с жильем.
Все, что мог предложить замполит, это в 3-х комнатной коммуналке самую маленькую комнату, девяти квадратных метров по документам, но увеличенную предыдущим хозяином за счет коридора на два с половиной метра. Мы с женой звали ее ласково - "наш вагончик". Длинная и узкая она, действительно, напоминала вагон. Детская кроватка стояла напротив полуторного дивана, и когда мы раскладывали его на ночь, между ним и кроваткой можно было протиснуться только бочком.
Но сначала я наотрез отказался от коммуналки, сознавая, что комиссар идет мне навстречу, выделяя жилье лейтенанту, который еще даже на штате не стоит.
Но я также понимал, что согласившись на коммуналку, в отдельное жилье въеду не скоро. Стоило подождать, чтобы получить не комнату, а хотя бы однокомнатную квартиру. Но жена ждать не захотела и приняла волевое решение - отправила на войсковую часть контейнер и взяла билеты на 6 декабря.
До ее приезда я успел сделать ремонт в "вагончике" и заодно отремонтировать коридор, кухню, ванную и туалет. Места общего пользования, похоже, не ремонтировались с постройки дома и выглядели печально.
Соседей по коммуналке я первые несколько дней не наблюдал. В правой крайней комнате жила семья офицера с 25 дивизии. Сам он был в автономке, а жена с ребенком уехали на материк. Старший лейтенант Алексей вернулся с боевой службы в самый разгар ремонта в коридоре. Оглядев поле боя, он дружелюбно заметил:
- Ну, ты, лейтенант, даешь! Нет, я, конечно, с удовольствием помог бы, но дело в том, что сразу после отпуска съезжаю - мне наконец-то дают квартиру. Так что, не обижайся...
- Да ладно... Я для себя делаю, чтобы жена не испугалась, когда приедет...
- Ясно... А Юрка что, не помогает? - сосед кивнул в сторону средней комнаты.
Я недоуменно пожал плечами:
- Там закрыто все время... наверное, нет никого...
Алексей усмехнулся и стал бить в дверь кулаком.
- Юра! Кривошлык! Открывай! Это я, Леха, твой сосед!
Из-за дверей не раздавалось ни звука.
- Я же говорю - пусто... Вторую неделю каждый вечер прихожу ремонт делать и еще ни разу никого не видел.
Алексей снова усмехнулся, достал из сумки, с которой пришел, две бутылки вина и постучал ими друг об друга прямо перед дверью, вызвав характерный перезвон.
- Начхим, открывай! Я с автономки пришел, вина сухого принес, встречу отметим...
К моему удивлению, за дверью раздался сначала глухой стон, потом кашель, потом скрип панцирной сетки, потом звук приближающихся шагов.
Приоткрывшаяся дверь выпустила в коридор целый букет застоявшихся запахов запущенного холостяцкого жилья и явила нам хмурого субъекта с мутным невидящим взглядом, с русыми всклокоченными волосами, в мятой, некогда голубой, а теперь грязно-серой подводницкой разухе и в темно-синих штанах с нанесенными белой краской через трафарет знаком радиационной безопасности на левом бедре и тремя буквами "НХС" на правом.
Ввалившиеся глаза, судорожные, неуверенные движения, нервная дрожь - субъект явно был нездоров, причем, судя по густой щетине, достаточно давно. О причине болезни догадываться не приходилось, и за лекарством далеко ходить не надо было.
Юра ухватил протянутую бутылку и, зажав ее горлом вниз между левой рукой и туловищем, правым кулаком несколько раз резко ударил по донышку. Перевернув бутылку, вытащил зубами выбитую наполовину пробку. Выплюнул ее себе под ноги и, запрокинув голову, стал жадно пить вино. Небритый кадык заходил вверх-вниз, с неприятным глухим бульканьем пропуская в иссохшее нутро порцию за порцией.
Выпитое подействовало мгновенно - тремор прекратился, на бледном лице проступил румянец, движения обрели плавность, а взгляд - осмысленность.
- Здорово, Леха. С автономки, говоришь, вернулся? Молодец... Я вот тоже, вроде того... возвращаюсь... А это кто?
- Сосед новый, лейтенант этого года... Ремонт в нашей берлоге затеял. Говорит, жена скоро приедет, хочет хоромами ее удивить. Ты, если бы всплывал периодически, уже бы с ним познакомился.
- Да я всплывал... Не было никого... Только краской воняло... Ну ладно, давайте за встречу и за знакомство, - Юра снова приложился к бутылке.
Так я познакомился со своими соседями по коммуналке.
Юра Кривошлык служил начальником химической службы на "китёнке" - так ласково называли старую, никуда уже не годную лодку, которая тихо умирала у причала. Атомный корабль нельзя так просто взять и разрезать на иголки. Сначала надо лишить его сердца - реактора, а эта операция непростая. На нее очередь, как в престижную клинику к известному хирургу. И реактор - это не лампочка, которую можно запросто взять и выключить. Ядерная реакция в нем не прекращается ни на секунду, он все время работает, пусть на минимуме своей мощности, но все равно, требуя постоянного обслуживания и контроля.
Вот и стоят отслужившие атомоходы в так называемом отстое по два, по три в ряд. Стоят нередко с опасными кренами и дифферентами из-за неустранимых протечек, с которыми уже не справляются уставшие корабельные помпы. Стоят, тесно прижавшись боками, как будто поддерживая друг друга из последних сил. Они еще в составе Флота, на них еще поднимают по утрам и спускают с заходом солнца военно-морской флаг, в них еще теплится жизнь. Звенят сигналы, звучат команды... Но ставку на них уже никто не делает... В экипажах уже нет минеров и ракетчиков, потому что боезапас давно выгружен. Нет связистов и акустиков, потому что из всей аппаратуры связи работает только береговой телефон, а слушать плеск волн о ржавые борта нет никакой надобности. Нет штурманов, потому что нет смысла прокладывать курс кораблю, который вместо скрипучих швартовых канатов удерживает у пирса надежная крепкая сварка. А что, это ведь так удобно - не оторвется и не утонет.
Остаются на борту только механики и то в минимальном количестве, необходимом для обслуживания реактора и сопутствующих систем, и химики для той же цели. Вахта выставляется одна на несколько корпусов.
Юра Кривошлык служил начхимом на лодке отстоя. Раз в месяц после выдачи спирта, он приходил домой с трехлитровым жбаном C2H5OH, парой буханок хлеба, несколькими луковицами и полдюжиной банок корабельных консервов.
- Меня не беспокоить, - говорил он нам с женой, набирая на кухне воду из-под крана, - я на несколько дней погружаюсь... Если будут искать, вы меня не видели.
И исчезал в своей комнатке. Исчезал буквально. Иногда неделю его было не видно и не слышно. Приходили друзья с желанием стать собутыльниками, прибегали оповестители с приказанием прибыть на службу - все уходили ни с чем. За дверью Юриной комнаты несколько дней не раздавалось ни звука. Потом он "всплывал" - помятый, опухший, трясущийся. Медленно приходил в себя, выздоравливал, возвращался на службу. До следующей выдачи шила...
На флоте говорят "шило", имея в виду спирт, получаемый на технические нужды. Откуда взялось это название, никто толком не знает. По одной версии оно пришло еще с деревянного парусного флота, где морякам ежедневно полагалась чарка водки, которая хранилась в специальных кожаных мешках. Бурдюки эти завязывались сложным морским узлом и запечатывались особой пломбой, так что слить немного водки, не повредив печатей, можно было только одним способом - проткнув кожу мешка тонким острым шилом. Отверстие получалось таким маленьким, что вскоре толстая кожа снова сходилась, и от места прокола не оставалось и следа. Если этого времени не хватало, чтобы слить достаточное количество алкоголя, то кололи новое отверстие. Добытую таким образом водку обзывали "шильная", или просто "шило".
Вполне правдоподобная история, вот только возможно ли, что традиция звать казенный спирт "шилом" сохранилась так долго. Хотя, с другой стороны, именно флот всегда славился своим консерватизмом и приверженностью старым традициям.
По другой версии, спирт называли "шилом" для конспирации. Легко представить, например, такой диалог по переговорному устройству:
- Связисты, штурману!
- Есть, связисты!
- У вас шило в долг есть?
- Есть.
А так как даже на лодках 3 поколения разговор между боевыми постами был слышен всему кораблю, то штурману, спешащему в радиорубку, замполит в центральном посту мог задать резонный вопрос:
- Штурман, а шило тебе зачем?
- Тетрадь для конспектов классиков марксизма-ленинизма прошнуровать, таищ капитан 2 ранга! - бодро отвечал штурман, наблюдая ободряюще-удовлетворенную гримасу зама. И спокойно шел за шилом, то есть, за "шилом" в кавычках.
Есть еще одна версия - спирт стали называть "шилом", потому что принятый внутрь, он как шило в одном месте не дает сидеть спокойно и поэтому, как и шило в мешке, спирт не утаишь.
На самом деле, шило выдавали для наружного применения. В ходе технического обслуживания посеребренные контакты электронных блоков положено чистить с применением этого самого спирта. Ректификат должен быть высокой степени очистки, чтобы на контактах не оставалось никаких частиц. Поэтому в основном выдавался спирт класса "экстра", а для особо точной и капризной аппаратуры даже класса "люкс". Водку делают именно из таких спиртов. Чем больше электроники, тем больше положено шила. В паспорте на каждое изделие указаны нормы расхода C2H5OH, причем в килограммах. В месяц на штурманскую боевую часть должны были выдавать целых одиннадцать килограммов. Но шило нужно всем, и даже тем, и особенно тем, у кого в заведовании нет вообще никакой электроники.
Спирт являлся универсальной конвертируемой валютой. Его можно было обменять на что угодно, им можно было расплатиться почти за все, им можно было отблагодарить и дать взятку, подмазать и задобрить, купить и откупиться. В дальних рыболовецких колхозах за литр шила давали литр отборной красной икры. И все потому, что его можно ПИТЬ! Особенно актуально это стало во время борьбы за трезвость. Пили шило в составе самодельных коктейлей и ликеров, пили в наливках и настойках. Истинные ценители предпочитали чистый продукт. Отдельные гурманы и эстеты готовили настоящую водку по старинным классическим рецептам, но большинство просто разводили шило водой в нужной для крепости пропорции.
Но и здесь были свои тонкости. Воду вливали в спирт, но ни в коем случае не наоборот. После добавления воды бутылку энергично встряхивали, чтобы образовался вихрь, а затем резко били по дну. Жидкость мгновенно становилась мутной и ощутимо теплела. Об окончании реакции смешивания судили по степени просветления раствора, или по звуку. Если постучать по бутылке ножом сразу после соединения воды со спиртом, звук будет глухой, а через некоторое время станет звонким. Как зазвенел - можно пить. Короче, целая наука.
С выдачей тоже не все было просто. Где-то по дороге от склада до лодки килограммы волшебным образом превращались в литры. А уже на борту, в каюте старпома или даже командира, если он предпочитал лично руководить розливом, от одиннадцати штурманских теперь уже литров отнимали два на корабельные нужды.
Оставшиеся девять литров никто не собирался тратить на чистку контактов. "Не трогай механизм, пока он работает!" - золотое правило опытного техника. Если сломался - другое дело.
"А как же профилактика, а как же инструкции и техрегламент?" - неизбежный вопрос новичка, на который ему тут же выдают историю, как однажды, следуя инструкции, штурманские электрики по приказу принципиального и непьющего инженера электронавигационной группы перед выходом в море помыли шилом всю "Медведицу". Суровые, послужившие и повидавшие мичмана вытаскивали блок за блоком из стоек цвета слоновой кости и лили на контакты драгоценное шило пополам со слезами. Неумолимый лейтенант-трезвенник лично руководил процессом вандализма. После этого навигационный комплекс вместо нескольких часов запускали несколько суток. С привлечением гражданских специалистов, с участием штурманов с других лодок, под руководством флагманского штурмана дивизии и под контролем флагманского
флотилии.
"Медведицу" от спирта развезло! Она то пыталась бежать, шатаясь из стороны в сторону, то останавливалась без сил. Лапы подкашивались, она валилась то на один бок, то на другой, падала, засыпала, вскакивала, снова падала...
Выход в море был сорван, все наказаны, а флагманский флотилии бросил в сердцах ретивому инженеру:
- Лучше бы ты пил, лейтенант!
Поэтому, чаще всего, штурманский спирт делился между офицерами и мичманами БЧ-1 согласно субординации. Офицерам по литру, "бычку" - два, боцману и старшине команды - по литру, техникам по ноль пять. Пол-литра - флагманскому в знак глубокого уважения, литр в НЗ, ну и пол-литра в гиропост - на технические нужды. Из одиннадцати килограммов спирта, положенного в месяц на техническое обслуживание штурманского заведования, непосредственно до техники доходило всего пол-литра. Остальное шило благополучно выпивалось. И примерно такое же соотношение по всем боевым частям и службам и по всем кораблям. Может быть, именно поэтому, зная истинное положение вещей, на флот поставлялся продукт такого высокого качества. Своего рода забота о здоровье личного состава.
Но шило еще нужно вынести с территории части. Каждый уважающий себя подводник имел минимум пол-литровую плоскую фляжку из нержавейки с завинчивающейся пробкой и с незатейливым рисунком, выдавленным на лицевой стороне. У кого-то это охотник с ружьем, у кого-то - рак с большими клешнями, у кого-то - солнце с короной из лучей. Такие фляжки приходилось прятать на теле, причем, иногда буквально засовывая в трусы, потому что просто за пазухой их могли обнаружить бдительные охранницы ВОХРа, дежурившие на выходе из Зоны.
Про портфели и сумки я уже и не говорю - их проверяли почти всегда. Но встречались уникальные сосуды для шила, которые не приходилось прятать. У одного моего сослуживца фляга представляла собой книгу с замаскированной пробкой и надписью на обложке "Карл Маркс, КАПИТАЛ". Он небрежно бросал ее в дипломат и спокойно преодолевал все КПП. У другого в сам дипломат была встроена потайная емкость для шила, которая могла выдать себя только бульканьем, если заполнена не под горло.
Как Юра Кривошлык выносил спирт в обычной трехлитровой банке, я узнать не успел - через несколько месяцев после знакомства он исчез из нашей коммуналки навсегда. Сначала мы думали, что у него очередное "погружение", просто в этот раз затянувшееся. Потом, сопоставив те факты, что он не предупреждал, как обычно, и что его никто не ищет, ни друзья, ни оповестители, поняли, что здесь что-то другое. Оказалось, что начхим, просто-напросто, по-английски не прощаясь, съехал.
Капитан-лейтенант Олег, вскоре после исчезновения Юры появившийся в нашей берлоге, сообщил, что, во-первых, "китёнка" погнали в Приморье на утилизацию, а во-вторых, он теперь наш новый сосед. Подтянутый и спортивный, серьезный и целеустремленный, Олег выгодно отличался от предшественника. Тем больше было наше удивление, когда вскоре мы услышали от него такие знакомые слова.
- Меня не беспокоить, - сказал он однажды нам с женой, набирая на кухне воду из-под крана, - я сегодня погружаюсь... Если будут искать, вы меня не видели.
И исчез в своей комнатке.
Мы недоуменно переглянулись, постигая тот факт, что ничего не понимаем в людях...
Но "всплыл" Олег быстро, всего через сутки - с осунувшимся лицом, просветленным взглядом и... в черном кимоно...
Он так бесшумно материализовался за спиной у моей жены, что та от неожиданности вскрикнула, обнаружив его рядом.
- Не бойся, сестра, это я... - не своим, начисто лишенным интонации голосом промолвил Олег.
- Господи, ты что, пьяный? - отшатнулась жена.
- Я не пью... Совсем... Я общаюсь с космосом...
- Ты же сказал, что не беспокоить... что погружаешься... Мы подумали...
- Я занимаюсь восточными единоборствами и медитацией... Раз в месяц погружаюсь на сутки ... Не ем, не сплю... Познаю себя и...
Дальше Олег понес такой непостижимый для обычного человека бред, что моя жена тихо и сочувственно, не глядя ему в глаза, произнесла:
- Лучше бы ты пил, Олежка...
Сосед, увлеченный своим рассказом, этих слов не услышал...
В крайней правой комнате после Алексея поселились два лейтенанта-холостяка одного со мной года выпуска - Боря и Юра. Две противоположности, два антагонизма.
Сначала появился Борис - ракетчик, окончивший училище с красным дипломом, отличник до мозга костей, военный ботаник, если можно так выразиться. В училище таких, как он звали "череп", и это прозвище подходило Боре, как никому другому. Невысокого роста с крупной головой и высоким голым лбом, переходящим в большую блестящую лысину - настоящий Череп. Досконально знающий свою специальность и еще массу заумных вещей, не имеющих никакого практического применения в повседневной жизни. Умеющий в легкую применить в расчетах бином Ньютона и с трудом жарящий себе яичницу. Обращающий внимание на женщин ровно, как на любое другое природное явление: дождь, снег, ветер, восход солнца.
- Что ты ходишь в халате с дыркой на заднице? - укорял я свою молодую, аппетитную женушку, - Здесь, помимо меня, живут еще и другие мужчины.
- Ты кого имеешь в виду, Олега или Бориса? Олег хоть внешне и ничего, но ведь больной на всю голову. А Боря... Я тебя умоляю! Да я голой ходить буду - он не заметит. Так что, не волнуйся, милый, кроме тебя здесь для меня мужчин больше нет.
Потом к Боре подселился реакторщик Юра - высокий и красивый хохмач-бабник. Этот "краснобай и баламут" пил все, что горит и тащил в койку все, что шевелится.
Особенно усердствовал, когда Боря уходил в море, оставляя комнату в полное Юрино распоряжение.
Однажды, воскресным утром жена разбудила меня, вся кипя от возмущения:
- Представляешь, выхожу на кухню, а там какая-то девка на нашей сковороде завтрак готовит! "Доброе утро", - говорит, а из одежды на ней одна Юркина рубашка - только-только зад прикрыт! "Это, - говорит, - наверное, ваша сковородка? Я сейчас быстренько Юре омлет приготовлю и помою ее. Где тут у вас моющее средство?"
- Безобразие! - отвечаю я. - Пойду, гляну на эту нахалку.
- Я тебе гляну! Лежи! Там и смотреть то не на что - кожа да кости.
- Так я в туалет хочу! Что мне уже и выйти нельзя?!
- В туалет можно, а выйти нельзя! Потерпишь, не маленький.
- Да хватит дурью маяться! Пошутил я... Очень надо мне на нее смотреть!
На кухне уже никого не было... Чистая сковородка стояла на плите, и только дразняще аппетитный запах омлета еще висел в воздухе, а из дальней комнаты раздавался приглушенный Юркин голос и звонкий женский смех. И этот бесстыжий смех излучал почти осязаемые волны такого чувственного удовольствия, что мне невыносимо, до сосущей пустоты под ложечкой вдруг захотелось... омлета.
- Все вы, мужики, одинаковые! - почему-то обиделась жена на мое предложение.
В отличие от Юры, Боря всегда мечтал о серьезных отношениях. Непонятно, как он собирался их завязывать, если женщин или не замечал, или стеснялся, или даже побаивался. Но зато часто повторял "Вот когда я женюсь..." и дальше рассуждал о будущей семейной идиллии.
Юра постоянно подтрунивал над старомодностью товарища, а заодно над моим участием в домашних делах. Увидев, как я помогаю жене убираться, стирать, или мыть посуду, он просто блистал красноречием.
- Нет, Борис, ты мне объясни - обязательно нужно жениться? Зачем добровольно хомут на шею вешать! Ты знаешь, что делает с мужчиной семейная жизнь? Посмотри на Володьку - был гордый сын... Владимир, ты кто по национальности? Нет, понятно, что русский, мы все по паспорту русские. Отец у тебя кто? Белорус? Так вот, посмотри - до свадьбы был гордый сын белорусского народа, а после стал кто? Подкаблучник! Наивные особи мужского пола неискушенные в отношениях с женщинами мечтают о семейном счастье... Глупцы! Они думают, что женившись, получат любовницу и домработницу в одном лице. Как бы ни так! Коварные женщины после штампа в паспорте держат мужей на голодном пайке, заставляя в надежде на поощрительный секс выполнять за них всю домашнюю работу. Ты этого хочешь, мой друг? Выбивать по воскресеньям многочисленные ковры, коврики и дорожки, вместо того, чтобы нежиться в постели с очередной прекрасной нимфой? Смотреть по вечерам бесконечные сериалы, вместо того, чтобы с друзьями за кружкой пива болеть за любимую команду? Каждый год ездить в Тулу со своим самоваром, вместо того, чтобы стать легендой среди прекрасной половины южного берега Крыма? И, в конце концов, умереть с пылесосом в руках, зарабатывая пайку пресного семейного секса? Нет, дружище, пока я жив, этому не бывать! Помни, хорошее дело браком не назовут!
- Ты посмотри, как загораются глаза у этого примерного мужа, когда он слышит наши рассказы о беззаботной холостяцкой жизни, - вещал Юра в другой раз, снова указывая на меня. - Глубоко в душе он независимый штурман стремительного парусника с гордым именем "Свобода", а ему приходится прозябать рабом на галере под названием "Кабала"! Он бы и рад свернуть налево, но каждый раз - свист бича, обжигающий удар и грозный окрик надсмотрщика возвращают его на прежний курс. Такова, Боря, счастливая семейная жизнь! Шаг в сторону - расстрел!
Мы с женой только смеялись над этими речами, а Боря все воспринимал всерьез, нервничал и мрачнел, наблюдая, как постепенно тускнеет и меркнет его мечта.
А Юра не унимался. В следующий раз, придя домой хорошо навеселе, он застал меня строчащим на швейной машинке.
- Люди добрые, - запричитал он, картинно всплеснув руками, - что же это делается?! Боевого офицера-подводника жена-злодейка в швею-мотористку превратила! Боря, Боря, иди сюда, погляди, до чего нашего соседа семейная жизнь довела! Володька, за что она тебя так? Бросай это дело, пойдем лучше выпьем!
- Юра, отстань! - только и мог ответить я сквозь смех, а жена добавила:
- Это у тебя только пьянки-гулянки на уме, а Володя ребенку джинсы шьет из своих старых!
- Да я вижу, что шьет... - Юра перестал кривляться и печально вздохнул, - Эх, Володька... Лучше бы ты пил...
Джинсы, кстати, получились неплохо, вот только непропорционально большая ширинка забавно смотрелась на маленьких детских штанишках.
А у Юры вскоре появилась навязчивая идея - затащить в постель соседку сверху, которая, выдержав первый гусарский натиск, не сдалась сразу нашему Казанове. Но и не отказала... Постарше и поумней, она играла, как кошка с мышкой, то распаляя, то охлаждая самоуверенного ловеласа.
Юра потерял сон и аппетит, забросил всех своих подружек, похудел, перестал балагурить и веселиться.
- Какая женщина! Какая женщина! Ух! Не женщина, а мечта! - метался он по коммуналке, как зверь в клетке.
- Женщина, как женщина, - равнодушно заметил Борис, - на мой взгляд, не очень и симпатичная... Я бы даже сказал страшненькая...
- Молчи, несчастный! Что ты понимаешь в женщинах! Страшненькая! - Юра язвительно передразнил друга. - Царица! Клеопатра! Нефертити! Какой взгляд! Какая фигура, какая грудь! А ноги, а бедра! Богиня! Я ее хочу!
- Но ведь она замужем!
- Так это и к лучшему, глупец! Я ведь не жениться собираюсь!
- Ну, не знаю... А как же любовь?
Любовью здесь и не пахло. Это был чисто спортивный интерес, охотничий азарт, страсть коллекционера, уязвленное самолюбие - все, что угодно, только не любовь.
- Не произноси при мне это слово! Любовь - это сказка для романтических девочек и инфантильных мальчиков! Я буду не я, если не пересплю с ней! Вот увидишь!
- В том то и дело, что не увижу, - развел руками Борис, - ты забыл - мне на боевую на днях, а когда вернусь, ты уже будешь в автономке...
- Да, а всплываем мы в Приморье, - подхватил Юра, - наше корыто переводят с Камчатки... И когда мы с тобой встретимся - неизвестно, если вообще когда-нибудь встретимся... Блин, я только сейчас понял, что мы можем больше никогда не увидеться! Иди сюда, брат!
Соседи обнялись и печально замерли на мгновение - два юных лейтенанта, которым Родина доверила атомные подлодки с ядерным оружием на борту.
- А все-таки я ее трахну! - Юра снова улыбнулся во все тридцать два зуба. - Вот увидишь! Увидишь-увидишь, не спорь! Я тебе знак оставлю. Какой? Еще не знаю... Но если, придя с автономки, найдешь его, значит, все у меня получилось!
- А если не найду? - не сдавался Борис.
- Тогда ищи лучше, или я ничего не понимаю в женщинах!
Так совпало, что Борис и я ушли на боевую службу почти одновременно. Он на горбатом стратеге в постоянной готовности к залпу баллистическими ракетами по территории вероятного противника, а я на своей торпедной "Щуке" в его ближайшем охранении. Мы вышли первыми, прощупали маршрут развертывания, обеспечили скрытный выход ракетоносца, перешли в район БС, отутюжили его вдоль и поперек и через два с лишним месяца проводили Борю до точки всплытия, а сами еще полторы недели болтались в полигоне боевой подготовки, обрубая "хвосты".
На пирсе меня встречали сын и красавица жена - такая своя, родная, любимая и одновременно немного чужая, другая, отвыкшая. Пока мы с ней, неловко столкнувшись носами, целовались, сынок обхватил меня руками чуть выше колена и прижался к моей ноге что было сил. И ни в какую не хотел отпускать.
Дома жена рассказала, как Боря вернулся с автономки.
- Пришел поздно вечером, какой-то странный... Он и раньше был немного не от мира сего, а тут вообще странный-престранный... Почти все время молчит и смотрит так, исподлобья. Я поесть ему предложила... Поел молча... Пыталась как-то разговорить, расспросить, что да как - отвечает односложно, тормозит... Ну, думаю, устал человек, поспать надо, отдохнуть... Утром то же самое - мрачный взгляд, молчание, и ходит за мной, как приклеенный. Натыкаюсь везде на него и на его пристальный взгляд. Мне даже как-то не по себе стало. "Боря, что с тобой? - спрашиваю. - Ты какой-то не такой". А он в ответ: "Выходи за меня замуж! Ты такая красивая, такая домашняя, мне как раз такая жена и нужна! Я, - говорит, - раньше этого не замечал, а сейчас понял, что мы с тобой будем идеальной парой!" - "Боря, ты что, сбрендил там, в своей автономке? - отвечаю я. - Ничего, что я замужем, муж вот-вот тоже с моря вернется, сыну три года?" - "Ничего, - говорит, - ничего... через неделю у меня отпуск - поехали со мной на Украину. И сына твоего с собой заберем... Познакомлю тебя с мамой, вы друг другу понравитесь... Она такие вкусные галушки готовит - пальчики оближешь! Поехали! Пожалуйста!" - и бух передо мной на колени! Тут уж я не выдержала и как начала хохотать! Ну, ты знаешь, как я могу смеяться. А он обиделся...
- Ну, вот, стоило ненадолго в море задержаться - чуть жену не увели, - изобразил я ревность, на самом деле не совсем понимая, как правильно реагировать. - А ты говорила, что голой ходить будешь - Боря не заметит. А тут вон как... Замуж позвал, соседушка... Где он, кстати?
- Укатил в отпуск. Я ему говорю: "Боря, ты на улицу выйди, прогуляйся, проветрись. На других женщин посмотри. Да-да, на свете есть еще женщины, кроме меня. А то ты с автономки прямиком домой примчался, а тут выходные, и ты дома сидишь, а тебе двигаться надо. Это я тебе, как медик говорю. Три месяца в прочном корпусе - радиация, гипоксия, гиподинамия, недостаток дневного света и спермотоксикоз в придачу. Кто же выдержит?!"
- А он что?
- Послушался. Сначала дулся еще немного, а через пару дней отпустило. Извинился даже. И в отпуск заторопился. “А то, - говорит, - Вовка скоро вернется, как я ему в глаза смотреть буду? Стыдно”. Сейчас, наверное, уже горилку пьет и галушками закусывает.
- Извинился - это хорошо... Но неужели, действительно, автономка на него так подействовала?
- Мне кажется, тут все вместе: и автономка, и инфантильность, и Юркин знак...
- Какой знак? - я уже и забыл про этот уговор.
А жена, сняв с крючка ключ от комнаты соседей, повела меня за собой.
- Боря хотел убрать, но я попросила оставить, чтобы тебе показать. Вот, полюбуйся!
Мы вошли в комнату и в глаза сразу бросились ажурные женские трусики, распятые на дверце шкафа. Мелкие гвозди вбиты по краям, а в середине торчит огромный гвоздь-двадцатка.
- Вот маньяк! Где он такой гвоздь здоровенный взял?
- Да, что гвоздь?! Зачем он такие красивые трусики испортил?
- И шкаф.
- Да, и шкаф тоже!
- Нет, гвоздь, все-таки, классный... Может, пока сын гуляет, пойдем, поваляемся?
- Все вы, мужики, одинаковые... Пойдем...
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/03/26/95