ЧАСТЬ АЛЬФА. ПРЕДАНИЕ. ПЕРВЫЙ ПРИЗНАК. КЛИН ВРЕМЕНИ
- Давным-давно, - сказывала Андревна, - человек со шрамами на ягодице и маузером на поясе приехал в село устанавливать новые порядки. А один маленький мальчик кинул в него какашкой во время агитации, и побежал. Когда представитель власти догнал сорванца, то отшлепал.
На защиту мальчика бросилась поначалу собака, но кто-то метнул в нее камнем, чтобы не тратить патроны, собака громко заскулила, давая понять о своей беде, и влетела ласточкой под сарай. А вот уже за эту самую собаку и заступилась моя бабка, - продолжала вещание Андревна. - Бабке этой имя не давали специально, чтобы не возникало привязанности. Потому ее между собой звали как Баба «Ветер и Вода», складывая при этих звуках указательные и большие пальцы рук в треугольник, и направляя его в землю вершиной.
- Вот, - сложила пальцы треугольником Андревна. – А потом связали красноармейцы бабку мою, хотели, было, увести, чтобы заточить или надругаться, а она возьми, да и пукни с умственного и телесного напряжения! И собрались тучи, и пошли стрелы тоски через все живое, и нападал град, и поднимали его, и настала Тишина, но никто не знал как она пришла, и пробили цифру 15 часы на городской башне, и не могли остановить назначенную дату освобождения ни слово острое, ни штык тупой. Тут закончилась власть мирская, революционная, в нашем селе, толком еще не начавшись. – Опустила палец средний Андревна и договорила. – Бабка моя, «Ветер и Вода», воспользовалась случайно образовавшейся трещиной между прошлым и будущим, и забила в нее, так называемый, клин времени. Бабка ползала по траве, громко выла, лепетала, и противно взывала к совести. Поначалу злые, было, бойцы, плохо скрывая свою неопределенность, принялись часто поплевывать на дорогу, ну, а вскоре нервно так засмеялись, стали тоже попердывать от стресса и плохого питания (сами знаете как тогда было с регулярным приемом пищи в Красной Армии). Баба «Ветер и Вода» провела рукой по подолу и порвало группу бойцов на отдельных бойцов, и накрыла село сила такая, что заржали все, как кони, бегущие от разрывов снарядов, побаиваясь воспоминаний своих о любови плотской, распутной, и о Мамоне, царе всех мертвых, и о серьезности переписки Канта с Гегелем, не опускаясь до цитат. И решили тогда эти вооруженные люди никогда больше не ввязываться в вооруженные конфликты и не переть против шелеста истины, почуяв мурашки на спине. Лишь один красноармеец тощий (толстых тогда не было) отпихнул прикладом бабку мою, и попятились все от ее и своих уже мыслей. И сказала собака, вылезшая из сарая, голосом мужским, приятным, что, мол, зажжется все, чему суждено сгореть, и подымется от этого адское пламя и серная вонь, - и выпадут, откуда надо, челюсти вставные и кирпичи из кладки администрации ворованные.
ЧАСТЬ БЕТА. ГОЛОДОМОР. ОСВОБОЖДЕНИЕ
Мстительный худой сынишка пукнул за столом. Зрачки его на секунду расширились, забегали, он скосил голову и принялся скрести ногтем дубовый стол.
Отец резко выдвинул голову вперед, вслушался, обернулся, посмотрел под ноги, задрал лицо к потолку, тихо прикрыл веки, втянув ноздрями воздух, поиграл желваками. И раскрыл свои глазищи, повел ими, как палкой по забору, по всем сидящим за трапезой, слева направо, встал, подошел к своему отпрыску, занес уж, было, широкую ладонь, чтобы отмочить густой подзатыльник, да и пернул сам.
По комнате запрыгали лягушки сдавленного смеха.
Отец схватил свою штанину сзади на шве, меж ягодиц, вывернул ее на бок, чтобы подтвердить или опровергнуть идею прорехи.
И в этот момент пес Варфоломей тоже испортил воздух. Трехцветный кобель продолжал стоять у ног хозяйки, как ни в чем ни бывало, виляя хвостом в ожидании подачки.
Пес добил тишину окончательно – вся семья залилась какофонией звуков. Болезненный хохот звучал оголтело, безудержно. Кто-то из присутствующих специально производил флатуленцию в короткие невыносимые затишья, и семья снова подрывалась скалить зубы, издавать ха-ха, сгибаться, держась за живот, и вытирать увлажненные глаза рукавами.
Строгие черты хозяина тоже обмякли и округлились: губы его вытянулись параллельно полу, он стал почесывать себе щеку, ощущая, как полное ведро гулкого дикого ржания поднимается по колодцу его пищевода в сторону рта.
Теперь даже малышня уловила перемены в настроении отца - и заверещала во все тональности.
- Что же мы ели-то?! – давясь смехом, выговорила хозяйка.
- Что же мы ели-то?! – подхватили остальные.
Некоторым домочадцам уже мерещилось, что из попы аквариумной рыбки вырывались белые бусинки пузырьков, будто бы, бздела коза, привязанная к изгородке, что в далеком поле выпускал газы конь, жующий пук травы, абсолютно не обращающий внимания на то, как прикольно с ним рядом роняли свои лепешки коровы. Ну, а младшенькая дочурка, посещающая уроки музыки, сообщила на полном серьезе, что, на самом деле, жаворонки, залетающие высоко в небо, именно попой, а не ртом, издают свои уникальные трели. Так, мол, им и говорила училка на этой сраной продленке.
И на дом строгих нравов снизошел долгожданный катарсис. Маленькие и большие тела, уже мало похожие на человеческие, сотрясались, лица дразнили лица, подливая ароматные масла в очищающее пламя.
А потом резко стихло. Стоп! Показалось, что листья в лесу обвалились все разом, день стал ясным и простым.
В этой паузе явлено было, что, если кто-то решил еще жить, нужно снова найти кислород. И народ ошалело рванул к двери сруба, толкая в спину впереди идущего, стремясь поскорее выбраться на целебное крыльцо.
- Что же мы ели-то?! Что же мы ели-то?! – снова бубнила шумная семейка мантру освобождения.
Из окон повылезали головы и плечи довольных соседей – вся деревня интуитивно реагировала на людей, внезапно отключенных от мыслительной деятельности.
Волны терапевтического синтеза беспорядочно шли по местности, набирая мощь, выплескиваясь ее за пределы. Мужики с бабами, в предвкушении какого-то лучшего дня, бегали, поколачивая в каждые запертые ворота, разбрасывая шапки и платки. Народ явно сходил с ума, в хорошем смысле этого слова - граждане отметали любые попытки грустить или искать в этом хаосе свою уникальную роль.
Граница условностей и восприятий была взорвана неведомым динамитом, что-то выперло с трех сторон и надулось, как шар, с четвертой, налетела дрожь на все редкие металлические объекты. И когда дурь развеялась, все ощутили разом, что бутон какого-то большого и светлого цветка раскрывался над их головами, что лучи солнца залили дальние углы, и что скотство жителей таяло, и обиды на близких катились с холма, на котором стояло село, не оставляя явных следов учения.
ЧАСТЬ ЭПСИЛОН. НАШИ ДНИ
До встречи, брат! Береги его, сестра.