(18+)
Станция "Прошлое", следующая станция "Будущее"
Сэм вошёл в своё купе и сел у окна, не пытаясь скрыть улыбку. Сегодня, наверное, поворотный день. Наверное, он встретил свою настоящую любовь. Разные мысли посещали его голову. Но всех их объединяло одно, счастье и радость. Сэм не хотел думать о том, что скоро он приедет в Ванкувер и, почти наверняка, на этом его роман с Дианой закончится. Да и вообще, у него, наверное, такое непредсказуемое будущее – вечно скитаться и прятаться, жить не своей жизнью, что вряд ли она захочет быть с ним. Тем более у неё маленький ребёнок. Элис ведь нужен отец, а Диане муж. А Сэм вряд ли сейчас подходил на эти роли. Он скорее годился на роль неуловимого агента 007, который завтракает на одном континенте, а обедает на другом, разумеется, в компании разных женщин, коварных врагов и изощрённых шпионских схем. Весело всё это звучит, но смешного мало…
Сэм смотрел то в окно, то на часы. Тут ему, как раз, пришла в голову идея одеться поприличнее. К сожалению, богатого гардероба Бонда у Сэма не было и выбирать оказалось не из чего, учитывая, что более или менее приличную одежду он уже использовал только что и теперь ей дорога в стиральную машину. Вытряхнув сумку, Сэм увидел какие-то лёгкие полу-джинсы полу-брюки, неизвестно каким образом оказавшиеся там. «Наверное, когда собирался в спешке, случайно захватил вместе с рубашкой, – подумал он. – Ну, и отлично, зато теперь есть, что надеть в ресторан!» И с неподдельной радостью он расправил их и поднял перед собой.
К огромному разочарованию, брюки оказались безнадёжно мятыми. Не растерявшись, Сэм быстро вспомнил приёмы холостяцкой молодости и, подбежав к чайнику, включил его. Воды в нём оказалось немного, и он быстро закипел, произведя огромное количество пара, которым Сэм щедро обдал мятые брюки, после чего слегка разгладил их ладонью и, ву-а-ля, они как новые!
Солидный адвокат надел брюки, лёгкие туфли и серую рубашку-поло, щедро приправил себя дорогим парфюмом и, покрутившись пару минут перед зеркалом, вышел из купе.
Люди в VIP-вагоне посмотрели на него несколько иначе, чем в первый раз. Может быть, дорогой аромат так на них подействовал, а может флюиды счастья, которые Сэм излучал. Снобы отвлеклись на несколько секунд от своих скучных разговоров и взглядами проводили Сэма по вагону. За следующими дверями вагон-ресторан, и Сэм надеялся прийти раньше Дианы.
Войдя, он бегло осмотрелся и заметил, что за одним из центральных столиков сидит Диана, а рядом с ней двое молодых людей в морской форме. Сэм несколько опешил, но тут же взял себя в руки и подошёл. Диана, увидев его, встала и направилась к нему, чтобы обнять. Сэм обнял её, не сводя глаз с моряков. Те, переглядываясь, улыбались. Сэм уже морально и физически подготовил себя к драке. Напряг мышцы пресса и несколько раз сжал кулаки. Диана шепнула ему на ухо, что эти двое настойчиво пытаются познакомиться с ней, и, может быть, нужно пересесть за другой столик. «Ни в коем случае», – мыслями и взглядом ответил ей Сэм. Для него, как для «самца», это был момент "Х". Он, не сводя глаз с моряков, объявил им вежливым, но жёстким тоном:
– Какие у вас вопросы к моей девушке?
Моряки переглянулись, и один из них, тот, что выглядел более дерзким, ответил:
– На ней не написано, что она твоя девушка. Мы на флоте привыкли, что всё общее.
И выжидающе уставился на Сэма.
– По-моему мы не на флоте, – более чем уверенно ответил тот. – И девушка эта моя, а не общая. И, вообще, люди общими не бывают, так что, если можно, мы займём наш столик.
Моряки, немного сбитые с толку, непривычной для себя наглостью и твёрдостью гражданского человека, встали, и тот, что самый дерзкий подал всё своё массивное тело в сторону Сэма, как бы пытаясь напугать его, но тот не поддался, устоял. Даже казалось, что Сэм сделал встречное движение, и они вот-вот столкнутся как две гориллы в борьбе за самку. Но моряк не стал развивать конфликт, может в силу своей, пока ещё, трезвости, а может и неожиданно твёрдого отпора Сэма. Он лишь бросил высокомерный взгляд на влюблённых и, громко поприветствовав кого-то из посетителей, видимо, тоже моряка, удалился со своим другом прочь.
– За этими моряками глаз да глаз! – разрядил обстановку Сэм.
– Да уж. На флоте, наверное, девушек нет, вот они и становятся такими отчаянными, – улыбнулась Диана.
Сэм отодвинул стул и Диана, улыбаясь, присела. Эта сцена с моряками сыграла даже на руку. В глазах возлюбленной он теперь выглядел более мужественным и привлекательным. Плюс дорогой парфюм и стильная одежда… И вот, наконец-то, они за столиком, и смотрят друг другу в глаза. Сэм попросил бармена сделать один американо с молоком и один миндальный мокко. Женщина-маяк, улыбаясь и поглядывая на Диану, вежливо произнесла:
– Один момент, сэр…
Она отвернулась к шкафчикам с посудой, но в этот раз для того, чтобы действительно что-то оттуда достать. Одновременно с этим она нажала кнопку на кофе-машине и вода в ней закипела, и, как огнедышащий дракон, адская машина зашипела, выпуская пар.
Сэм взял Диану за руку и, наконец, завёл тот разговор, с которого у обычных людей и начинается знакомство.
– Расскажи мне о себе. О своём детстве, о своих увлечениях, о своих родителях. Мне всё о тебе интересно!
– Да рассказывать особо и нечего. Я самая обычная девушка из города Спрингфилд, штат Иллинойс. Училась в средней школе, затем в колледже. Училась хорошо, но мне было скучно. Скучно мне было это уныние небольшого городка, эти провинциальные нравы местных жителей, это спокойствие… После колледжа хотела уехать в Чикаго, но родители отговорили. Эх… сейчас бы я их не послушала. Не провела бы следующие четыре года в серой шкуре домохозяйки и жены провинциального парня, с которым кроме как о бейсболе и соседских сплетнях, больше, и поговорить не о чем.
– Но зато у тебя теперь есть дочь.
– Да, Сэм… Это единственная моя радость в жизни. Когда родилась Элис, всё, вроде, шло хорошо. Но через пару лет Роджер начал часто выпивать с друзьями и ночами пропадать где-то. Я думала, со мной этого не произойдёт, в моей семье этого не произойдёт. Но происходит всегда то, чего меньше всего ожидаешь. И это произошло. В один прекрасный день он пришёл домой пьяный и в ответ на мои упрёки, принялся бить меня. Несильно, но неприятно… И на следующий день соседи увидели меня с синяками. Одним из них был мистер Пауэлл. Ветеран, настоящий мужчина. Он всегда очень хорошо относился ко мне и нянчился с Элис, как со своей собственной внучкой, когда мне нужно было куда-нибудь уехать по делам. Я его всегда очень любила, как родного дядю, а он меня как племянницу. Так вот в тот день, когда я вышла в супермаркет за продуктами, он сидел возле своего дома и увидел синяки на моём лице. Он ничего не сказал по поводу них, а только поприветствовал меня и спросил, как Элис. Я ответила, что она у моих родителей, и направилась дальше, а он так и продолжал сидеть на крыльце. Я даже немного удивилась, я думала, он обязательно спросит про синяки. Он всегда вёл себя мужественно и строго по отношению к обидчикам слабых, и, поэтому, меня удивило его спокойствие. Но возвращаясь из супермаркета, я всё поняла и логика выстроилась у меня в голове. Мистера Пауэлла уже не было на крыльце, а дверь нашего дома была настежь открыта. Я вошла и увидела беспорядок, как будто здесь только что была драка. Роджера не было дома, зато в кресле посреди гостиной сидел мистер Пауэлл с бутылкой пива в руке. Ему даже не надо было ничего мне говорить, я всё прочитала в его глазах, но он, тяжело вздохнув, всё-таки произнёс своим бархатным, но твёрдым голосом: «Диана, этот человек больше не твой муж, и ты его больше никогда не увидишь».
Я, помню, сделала какое-то глупое выражение лица и не нашла, что ответить, а он медленно поднялся и, похлопав меня по плечу, отправился к себе домой.
За всю свою жизнь мистер Пауэлл не произнёс зря ни единого слова. И в этот раз его слова оказались правдой. Я на самом деле больше не увидела Роджера с того дня ни разу. Только наши адвокаты общались во время бракоразводного процесса. Знакомые и родственники потом рассказывали мне, как видели Роджера в компании каких-то сомнительных молодых людей и девиц. А потом кто-то из общих знакомых позвонил мне и сказал, что его поймали на торговле наркотиками и теперь ему светит полжизни провести за решёткой. С тех пор я ничего не слышала о бывшем муже. Видимо, всё-таки есть в мире справедливость и порядок, и всё рано или поздно оказываются на своих местах. Мои родители были рады, что я наконец-то избавилась от него. Родители мои небогатые, но очень приличные и образованные люди. И, конечно, они были рады тому, что мы с Элис переедем к ним. И мы, конечно, сразу же продали дом и переехали. Во всей этой ситуации лично для меня было два плюса. Во-первых, Элис теперь была под надёжным присмотром моих родителей, а во-вторых, у меня наконец-то появилось много свободного времени, и я поехала в Чикаго на курсы проводников.
– Да уж… Вот это история, – без паузы, только немного вздохнув, подхватил Сэм. – По тебе и не скажешь, что жизнь так побила тебя. Ты кажешься такой нетронутой, как бы, не задетой этим жестоким миром. Что рассказать о себе… Я родился и всю жизнь прожил в Бостоне. Семья моя среднего достатка, но родители всегда были предприимчивыми и работящими, поэтому мы никогда не нуждались. У нас хороший дом в простом, но уютном районе, недалеко от бухты. Родители старались дать мне всё самое лучшее. Игрушки, одежду, образование. У меня ещё есть старший брат, но он, как только достиг совершеннолетия, уехал в Европу. После средней школы я поступил в Гарвардскую Школу Права, где и получил своё юридическое образование. Обычно у нас в стране юристами становятся по настоянию родителей, или для продолжения династии. Но моё решение было обусловлено исключительно моими желаниями. Родители, вообще, рано дали мне независимость в принятии решений, при этом, конечно, держали меня под контролем. Они, вообще, самые мудрые люди, которых я когда-либо знал. И за это - за своё воспитание - я очень благодарен им. У меня много родственников, разбросанных по всему миру. И вот к одному из них я еду сейчас в Канаду. Это мой дядя по отцу. Я его не видел с детства. Не знаю, может быть, его уже и в живых нет. Насколько я всегда знал, он вёл сомнительный образ жизни. Можно сказать, что еду в неизвестность...
– А, почему ты вообще решил ехать? Ты так и не сказал. Что-то случилось?
Сэм, было, раскрыл рот, чтобы впасть в откровения, но вовремя остановил себя. Нельзя было этого говорить. Даже ей. Откуда он знает, кто она такая. Может быть, всё это тщательно спланированная операция. Никому сейчас нельзя доверять, даже этому ангелу.
За разговором, чуть не просидели Милуоки. Поезд, как специально, резко остановился и Диана, вскочив из-за стола, засуетилась. Сэм быстро поднялся и, понимающе, принялся успокаивать Диану. Она извинилась, быстро поцеловала его в щёку и побежала в свой вагон. Сэм, умиротворённо потянувшись, допил кофе и, посмотрев в окна, направился в тамбур.
В тамбуре было оживлённо. Туда-сюда сновали пассажиры. Кое-где мелькали синие пиджаки проводников. Атмосфера была суетливой, но не напрягающей.
Сэм, манимый тёплым свежим воздухом, чуть было не выскочил из дверей вагона на перрон, но вовремя остановившись, повис в проходе на широко раскинутых руках, и, отпружинив, вернулся обратно.
Диана растворилась где-то среди этой сине-серой массы железнодорожников и пассажиров. Вот уже по вокзалу объявляют отправку, и перрон пустеет, а её нет в поле зрения. Это чувство собственности, мужское первобытное чувство, уже выходит на сцену и читает монолог. Коварное, жадное, беспринципное, но, наверное, одно из самых важных в мужчине.
Двери вагона сомкнулись под действием безотказных механизмов и состав тронулся. Сэм продолжал стоять в тамбуре, абсолютно отрешённо, и, потерявшись во времени и пространстве. Он думал о Диане, вспоминал нежность её волос, и запах её кожи никак не хотел выветриваться из его носа. Да и некуда ему было спешить. И суеты он больше не хотел, и никаких дел ему больше не надо было. Вся суета и все дела остались где-то там далеко, на его родном куске земли, и вся жизнь теперь, казалось, ждала его там, на другом её куске. Так ему казалось, и он хотел в это верить. Заслуживал ли он этого, это уже другой вопрос. Это известно только Богу. Но мы-то с вами уже немного знаем, о том человеке, который сидит внутри этого «правильно живущего» юриста! И может быть у того человека всё ещё есть шанс!
Сэм не уходил из тамбура, он стоял, прислонившись плечом к стене, и смотрел в окно на бегущие деревья, дороги, заправки, магазины, мотели и прочие неизменные атрибуты американских пейзажей. Временами, правда, они совсем исчезали и за окном плыли поля, играя волной на горизонте. И стук колёс… Когда едешь поездом достаточно долго, то уже перестаёшь замечать его. Он как бы сливается с твоим ритмом, и когда сходишь на землю, появляется ощущение, схожее с тем, когда сходишь на землю с корабля, и тебя потом шатает ещё какое-то время. Только здесь ты слегка покачиваешься, а в ушах продолжается это «тук-тук тук-тук… тук-тук тук-тук.
Казалось, что до самого Сент-Пола он стоял у окна тамбура. Кто-то входил, курил, беседовал, громко смеялся, затем уходил. Потом, видимо, приходил ещё раз, и всё повторялось… Смех, разговоры, табачный дым. Скорее всего, предметом этих разговоров и смеха становился уже сам Сэмуэль, но ему было всё равно. Он кайфовал, простите за жаргонное слово, но оно, как нельзя лучше характеризует это состояние. И, кто испытывал его, тот поймёт.
Унеси меня, ты дорога, вдаль,
Забери мою, ты, тоску-печаль.
И разбей её, ты, колёсами,
И спусти её, ты, откосами.
И оставь её на обочине.
Не попутчица она больше мне…
Прошло около трёх-четырёх часов. Плечо затекло, и Сэм едва смог оторвать его от стены. Ещё раз, прильнув к холодному стеклу окна, он глубоко вздохнул и побрёл в свой вагон.
А поезд мчался вперёд, как латунная собачка по замку-молнии. Но не понятно было пока, соединяет она сейчас или разъединяет. Поезд летел, и из-под колёс его летели искры, когда они стучали о стыки рельсов. Эти рельсы казались бесконечными. Они как будто вырастали перед локомотивом, и растворялись шлейфом позади состава. Сэм не спал эту ночь. Он размышлял над тем, что эти рельсы в его судьбе. К чему они ведут его? Куда несёт его состав? А, может быть, они не ведут его прямо, может быть, они вообще не несут в себе никакого движения? А что, если это движение не прямо, а поперёк? Если они режут сейчас его жизнь на две половины…
И Диана… Что он будет делать с ней? Взять её с собой? С его нынешней биографией? Может быть, ему самому теперь суждено до конца дней скитаться по грязным, холодным и провонявшим рыбой, рабочим окраинам холодного серого Ванкувера, в котором он, можно сказать, и не был ещё. Она, что, должна теперь скитаться с ним? А вдруг, его там уже «встречает» ФБР, и ему придётся прямо с поезда бежать куда-нибудь в горы и прятаться от людей? Разные мысли терзали голову бедного Сэмуэля, и ни одна из них не становилась основной, как и всегда… В одном они сходились – брать её с собой нельзя, по крайней мере, сейчас. Потом, когда всё уляжется, когда он освоится на месте! Эх, дыхание спёрло у Сэма от этого проблеска надежды на хороший исход ситуации! Главное, не потеряться с ней. Главное не потерять её!
Сэм начал было засыпать, когда почувствовал визг тормозов и объявление какой-то небольшой станции. И свет… Свет утренней зари ударил в его сонные глаза. «Неужели ночь уже закончилась…» – подумал он, чуть не произнеся это вслух. Ночь закончилась, практически не начавшись. Опять началась суета, но Сэма она уже не привлекала. Привык, наверное. Или чувствовал, приближающуюся развязку путешествия… Добрая половина пути была позади. Впереди Монтана, Скалистые Горы, крюк в Портленд и Сиэтл и, наконец, Канада. И надо было что-то решить, надо было думать, и надо было не забывать о тех, кто остался в Бостоне…
Сэм старался гнать от себя мысли о доме, о Сюзанне, о Майкле, о Лиззи… Особенно, о Сюзанне. Слёзы наворачивались на его глаза, когда он представлял её, лежащей в больнице и плачущей ночами в холодном, безлюдном одиночестве своей палаты. На людях она, наверное, старается быть бодрой и жизнерадостной. Сильной… Но, оставаясь наедине с собой, она совершенно точно плакала. Бедняжка… Сэму было жалко её, жалко той его жалостью, если вы помните. Господи, как разрывалась его душа при мысли об этом!
«Бедняжка! Бедная моя девочка! Как я смог оставить тебя! Будь я проклят!!» – вырывалась из его души, и иногда настолько сильно, что губы его обозначали эти слова трясущимися колебаниями.
В Бостонской бухте было уже достаточно прохладно, и вовсю хозяйничал холодный северный ветер. Майкл стоял, как обычно, опёршись на дверь своей машины, и курил. Курил медленно, и, казалось, настолько абстрагировано от этого места, что даже не ощущал ни дыма, ни вкуса табака.
Он смотрел вдаль, на океан. Смотрел так, как будто Сэм уплыл туда на корабле, а не уехал на поезде в совершенно противоположную сторону. С Сэмом уехала какая-то его часть. Уехала, возможно, навсегда. Сэмуэль сидел сейчас в своём купе и мечтал о горячих ночах с Дианой и об авантюрах и приключениях, которые, скорее всего, ждут его, а его самый близкий друг на родине пытался спасти остатки его рассыпающейся жизни. А жизнь Сэма в Бостоне рассыпалась, как карточный домик. Тщательно и старательно, строящийся годами, это домик, а точнее дворец, терял стену за стеной; свод за сводом, с грохотом рушился на пол, пробивая его, и увлекая за собой перекрытия. Несущий каркас ещё держался и, искажённый, кривой, грязный, он стоял. Стоял, во многом благодаря Майклу.
Практически, одиночный бой Майкла Бонетти с правосудием штата Массачусетс подходил к своей кульминации, к развязке. Сэм не знал, что в его квартире был обыск, не знал, что полицейские уже допрашивали Сюзанну, не знал, что прокурор штата уже в шаге от заявления в Интерпол. И только, благодаря тому, что Сал (Сальваторе) Фаринелли являлся не только прокурором штата, но и уроженцем той же итальянской деревни, недалеко от Неаполя, что и Майкл (Микеле) Бонетти, Сэмуэль Робертс всё ещё ехал в поезде, а не был снят на первой же станции людьми в штатском… Но даже такие сильные связи не могли спасать ситуацию бесконечно, и нужно было что-то предпринимать. Это понимал старый и мудрый Фаринелли, это понимал и молодой, но наученный жизнью Майкл. И вот стоял он на пирсе, опёршись на дверь своего служебного «Форда», и смотрел в океан, будто умоляя его дать ему ответ на все эти вопросы, или хотя бы намекнуть, направить на нужную тропинку в этих дебрях…
Сюзанна пригласила к себе сестру из Квебека, чтобы было не так скучно и тоскливо. Майкл, естественно, часто встречался с ней и созванивался, и она была в курсе всех событий. Это успокаивало её. Ведь нет ничего хуже информационного голода. Сюзанна знала, что дело сфабриковано, что её мужа подставили, что он честный человек и, что ему пришлось так срочно уехать ради спасения. В принципе, она была спокойна. Состояние у неё было немного лучше, чем рисовал себе Сэм. Но правда никогда не бывает прозрачной, иначе она стала бы невидимой.
Сюзанна не знала, не догадывалась и даже не подозревала, что Сэм влюблён в другую девушку и даже спал с ней, а Сэм в свою очередь не знал, что за Сюзанной пытается ухаживать какой-то спортсмен с соседней улицы.
В общем, судьба справедлива, и она контролирует, так сказать, уровень осведомлённости людей друг о друге. Ведь им обоим так легче, вы согласны? Сюзанна не знала, что Сэм, будучи влюблённым в Диану, терзает себя и разрывает свою душу изнутри, и слёзы, временами, просачиваются сквозь, кажется, всё его лицо. Не знала она, что Сэм каждый вечер, засыпая, представляет её немощной, бледной, лежащей в одинокой и холодной палате, мучаясь от страшной болезни. Ему было намного сложнее и больнее, чем ей. Ведь она знала, что он вернётся. А он знал, что нет…
Добравшись до своего купе, Сэм медленно разделся и с абсолютно ледяным взглядом взбил подушку и лёг. Было не холодно, и он не накрывался, хотя раньше не мог уснуть без одеяла. Он лёг на живот и уткнулся лицом в белую подушку. Она была мягкой и глубокой, словно руки самого Морфея. Но только Сэм закрывал глаза и растворялся во сне, как тут же под ним открывалась чёрная дверь, и он смотрел уже не в белую подушку, а в холодную чёрную могильную яму, ведущую прямиком в ад. И казалось Сэму, что как только он сомкнёт глаза, тотчас невидимая плёнка лопнет, и ледяная чёрная бездна поглотит его…
Которую ночь его раздирал один и тот же кошмар, будто он вместе с Сюзанной лежит в какой-то холодной яме, но потом встаёт и пытается уйти, а его любимая не может двигаться и только хватает у неё сил, чтобы протянуть ему руку и заледеневшими губами шептать ему: «Не оставляй меня… Мне холодно… Холодно… Любимый… Останься… Останься…». А он улыбается ей, но встаёт, и медленно отстраняется, кончиками пальцев, только продолжая держаться за неё. А она уже совсем бледная и ужас горячей птицей пытается пробиться из ледяных глаз её к нему, но слишком тверды они уже… Он только смотрит ей в глаза и улыбается, а она, уже почти вросшая в землю в одном ночном белом платье, продолжает смотреть на него, и холодный пар исходит изо рта её со словами «Останься… Мне холодно… Не оставляй меня… Мне холодно… Останься……»
Сэм каждое утро вскакивал от пробуждения и тяжело дышал. С омерзением он отрывал себя от мокрой ледяной постели, и подушка его была насквозь пропитана потом и слезами. Он ненавидел эти ночи, ненавидел моменты, в которые он оставался наедине с собой и со своими кошмарами. Он был верующим христианином и почти смирился со своей участью вечно мучиться за свой грех. За то, что он сделал с Сюзанной.
Эх, если бы хоть на минуту ему переместиться в Бостон и увидеть, что происходит там с ней, может быть он и не страдал бы так. Но бездна отделяла его сейчас от дома и, пожираемая совестью, душа рвалась на части, и воображение рисовало ужасающие картины. И не крылья вырастали за спиной у Сэма, а тяжёлый крест из ливанского кедра разбухал от пота страдальца, несущего его, и вбирал в себя кровь от стёртой спины. И влачился этот крест по раскалённой земле, и под ним, изнывая от жары, но исполненный последним долгом своим, медленно перебирая ноги, и, не сводя глаз с вершины горы, шёл этот грешник на свою Голгофу. И долгим представлялся ему этот путь, почти бесконечным. И не сбросить уже ему этот крест, слишком крепко врос он в спину, да и вряд ли она уже когда-нибудь распрямиться, поэтому нет смысла уже избавляться от этой ноши. Лучше уж нести крест и быть мучеником в глазах людей, чем быть горбуном и слышать насмешки и издёвки в свою сторону.
Сэм понимал, что его путь к Голгофе будет долог и тернист, и иногда ему даже казалось, что слишком он драматизирует ситуацию и, возможно, на половине изнурительного пути спустится к нему Серафим, и разобьёт тяжёлый крест огненным мечём. И заберёт его в Эдемский сад, где на набережной лазурного моря растут пальмы, и орхидеи благоухают на клумбах, и ангелы летают, и никого не удивляет это, и улыбки не сходят с лиц людей; и Великий Бог с пышной белой бородой восседает на троне из облаков на самой вершине снежной горы, и озаряет всех благодатным чистым и тёплым светом своих глаз...