(18+)
Диана
Сэм проснулся от лёгкого удара. Это на станции Кливленда прицепили дополнительный вагон, как раз между тем, в котором ехал Сэм и остальным составом. Первым делом он по привычке посмотрел на часы. Стрелки показывали 11-00. Он судорожно огляделся по сторонам. Начинался такой солнечный и тёплый день. На платформе суетились пассажиры, из вагонов выглядывали проводники. Торговцы пирожками сновали по перрону туда-сюда. В общем, стандартная вокзальная картина.
Сэм ощупал карманы, проверил на месте ли его блокнот. Всё было на месте. Затем он встал и подошёл к двери. Та оказалась заперта. Вероятно, Гарри специально запер её, чтобы важного пассажира никто не беспокоил. Сэм повернул защёлку, и дверь открылась. В вагоне было светло и уютно. Иногда забегали проводники, что-то брали и выбегали на улицу, некоторые из них останавливались и приветствовали Сэма, некоторые интересовались, кто он такой, на что Сэм отвечал, что он приятель Гарри. Узнав это, проводники удалялись, демонстрируя добродушную улыбку.
Ничего из того, что окружало Сэма в этот момент, не говорило об опасности, нависшей над ним, над всею его жизнью. Но он был очень осторожным. Ему нельзя было расслабляться ни на минуту. В любой момент в двери вагона вместо добродушного и весёлого проводника мог войти полицейский или даже несколько, и тогда в жизни Сэма Робертса будет поставлена жирная точка. Это состояние хрупкого равновесия между жизнью и смертью. Эта тонкая грань между прошлым и будущим. Стоит прикоснуться к ней грубыми пальцами и всё, она лопнет, как тонкая стенка мыльного пузыря. И не будет больше никакой гармонии, не будет никакого будущего, не будет никакой жизни…
Несмотря на обстановку и обстоятельства, Сэм выспался достаточно хорошо и ощущал себя бодрым. Он осмотрелся по вагону и, наткнувшись на вполне сносную уборную, тут же вошёл в неё, но поняв, что это не его ванная, вернулся в купе за туалетными принадлежностями. Затем, стоя там перед зеркалом и чистя зубы, Сэм, было, задался привычным вопросом, но тут же одёрнул себя. Ведь в его жизни что-то начало меняться. В лучшую или худшую сторону, этого он пока не знал, но однозначно прежней его жизнь уже не будет, и в глубине души это не могло не радовать его.
Приведя себя в порядок, Сэм вышел в общее помещение, уже одетый по-утреннему в брюки и майку. Держа в одной руке туалетные принадлежности, а второй перекидывая полотенце через плечо, он замер на какой-то момент. За столиком у окна сидела та самая девушка-проводник – Диана. Она завтракала, вначале глядя в окно, но затем обратила взор на Сэма. Она пила такой ароматный кофе, что благовоние его заполнило весь вагон и пробуждало в Сэме такой нечеловеческий аппетит, что он, едва не забыв о манерах, хотел уже присесть рядом с Дианой и присоединиться к её нехитрой трапезе. Но он сдержал порыв, лишь улыбнувшись ей. Она улыбнулась в ответ и приложила пухлые губки к фарфоровой чашке.
На секунду забыв обо всём, кроме её губ и миндального аромата мокко, он замер, и Диана, заметив это, немного смутилась и сменила нежную улыбку на коварный взгляд пантеры. Сэм немного пришёл в себя и поспешил удалиться в своё купе, по дороге несколько раз ударившись плечами о перегородки и поручни.
Войдя в купе, он не смог больше думать ни о чём и ни о ком, кроме этой прекрасной девушки. Не сказать, что он был влюбчивым, но против такого обаяния он устоять не мог. В ней было то, чем, наверное, должна была обладать его муза. Большие светлые глаза, немного хитрая и чарующая улыбка, длинные шёлковые волосы и божественная фигура. В неё невозможно было не влюбиться. «Кто-то из её предков-женщин, наверное, был ведьмой или колдуньей, – подумал Сэм. – Что-то такое в ней есть, околдовывающее… Наверное, она очень коварная, завлекает наивных мужчин в свои сети, а потом съедает их сердца!»
Переодевшись в ту немногочисленную одежду, которую он смог взять с собой, а именно рубашку-поло и джинсы, Сэм на выдохе вышел в вагон. Диана так и сидела возле окна за столиком и соблазнительно наслаждалась горячим утренним мокко с миндалём. Она, конечно, сразу увидела Сэма и улыбнулась. Совершенно точно между ними возникла взаимная симпатия. Иначе не могло быть. Иначе не должно быть! Им обоим это надо было. Сэм, не стал изображать неуместные любезности и сразу подошёл к ней.
– Разрешите присесть…
– Да-да, конечно, Сэмуэль, – она улыбнулась и обнажила свои белоснежные зубки.
– Вы помните моё имя, это приятно.
– Конечно, помню, у меня хорошая память на имена, – она снова улыбнулась.
– Угостите меня кофе? Я к сожалению абсолютно налегке… Простите за наглость, – Сэм как бы застенчиво опустил глаза, но потом резко поднял их и из-под бровей выстрелил взглядом в Диану, как он умел это делать. Тут же Сэм поймал себя на мысли, что впервые за последние десять лет он по-настоящему флиртует с девушкой. И она так близко и нет причин, мешающих этому. Это первый глоток свободы! Этой вынужденной и незапланированной свободы.
Диана, засмеялась и вскочила из-за столика. Посмеиваясь и посматривая на Сэма, она подошла к шкафу, висящему на стене, чтобы достать приборы. Она была несколько неуклюжей, но при этом не лишённой грациозности, видимо, в силу стройности и утончённости фигуры. Она напоминала девушку, в которой были задатки балерины, но которая этой балериной так и не стала.
Диана была светловолосой голубоглазой девушкой, лет двадцати трёх с очень красивой фигурой, как будто её выточили из дерева или камня, правильная, «точёная», как говорят в народе. Длинные ноги в форменных туфлях на среднем каблуке. И форма… Синяя железнодорожная форма… Господи… Это мечта и эротический сон любого мужчины – стюардесса в самолёте или проводница в поезде. Юбка чуть выше колен, шёлковая белая блузка и идеально сидящий пиджак. Она была безупречной, она была самой сексуальностью.
Поставив на стол чашку для Сэма, она сняла пиджак. Медленно, и всё так же улыбаясь ему. Нет ни одного мужчины на земле, который в этот момент думал бы о чём-то не связанном с ней. Диана повесила свой, детского размера, пиджак на спинку стула и принялась готовить кофе. Сэм уже почти не скрывал своего интереса к ней и, заворожённый, наблюдал, как меняются и чередуются формы складок на её блузке. Он никогда раньше не был так увлечён подобным процессом. Он старался не раздевать её глазами, но глаза уже сдались на милость этим шёлковым складкам, которые, то появлялись, то исчезали, когда блузка плотно прилегала к телу и формы становились очевидными, и глазам оставалось только убрать этот белый шёлк и увидеть шёлк телесного цвета. Телесного в данном случае, значит практически белого. О, Всевышний и Творец всего сущего, почему ты так беспощаден к мужчинам!..
Сэму казалось в тот момент, что не аромат миндального кофе раздражает рецепторы его носа, а аромат Дианы, какой-то естественный первобытный аромат. Какой-то феромон, какой-то афродизиак… И любой другой мужчина, вошедший сейчас в вагон не заметил бы ничего, а Сэм сходил с ума от этого запаха. И только принадлежность к «высшему виду» не позволяла ему вскочить из-за стола, затопать ногами, бить себя в грудь и демонстрировать свою мощь перед этой самкой! И крушить всё и убивать всех одним взмахом своих лап и рвать плоть соперников своими клыками, ради того, чтобы единолично и именно сейчас обладать ею. Пусть не будет завтра, пусть не будет ничего вокруг, пусть будет только сегодня и только сейчас и только этот вагон-пещера и он и эта самка-Диана и природа и инстинкты!..
– Сэмуэль, а зачем Вы едите в Ванкувер? – будто молния ударила в пещеру и, осветив окружающую обстановку, вернула Сэма в вагон за столик, и приторный аромат миндального мокко так ударил ему в нос, что тот слегка зачесался.
– Ээ.. Как Вам сказать, Диана… А вообще, с чего Вы решили, что я еду именно туда? – он резко посмотрел ей в глаза, но поняв, что притворяться перед этой женщиной у него не хватит сил, Сэмуэль сдался. – Да… я еду к родственникам в гости. К дяде... Давно его не видел, а тут отпуск… Знаете… – опять, едва не провалившись глазами в шёлковые складки, Сэм одёрнул себя и принял даже немного деловой и серьёзный вид.
Кофе был налит и стоял перед ним. И коробка печенья была раскрыта и сэндвич. Всё было так уютно и мило, почти по-домашнему. Сэм поблагодарил Диану за заботу. Он видел в глазах её ласку и нежность, и понимал, что ухаживает она за ним не из простой вежливости. Она присела напротив и спросила:
– Ну, как кофе?
– Отличный, – быстро ответил Сэм. – Я давно не пил такого.
– Да ладно, не нужно мне льстить! – снова заулыбалась Диана.
– Нисколько не льщу! Кофе действительно шикарный! – гусарским бравым тоном объявил Сэмуэль.
– Чем Вы занимаетесь, Сэмуэль? – как кошка промяукала Диана.
– Диана, может быть, перейдём на «ты»? – продолжал гусар Сэм.
– Хорошо! – улыбнулась Диана и неожиданно протянула Сэму руку для поцелуя. Сэм несколько опешил, но, не выходя из гусарского образа, быстро вытер губы салфеткой и приложился ими к белой шёлковой руке. «Эх, жалко, у меня нет усов в дополнение образа…» – улыбаясь про себя, подумал Сэмуэль Робертс. Он не хотел выпускать её ладонь из своей руки, но Диана кокетливо одёрнула её. Сэм посмотрел на её лицо. Щёки покрыл, едва заметный, румянец смущения.
– Давно мне так не целовали руку, – промяукала она снова и направила взгляд прямо в глаза Сэму.
– Ну вот, теперь ты мне льстишь, Диана! – сквозь счастливую улыбку произнёс Сэмуэль.
И оба засмеялись негромким счастливым смехом, таким, которым обычно смеются друзья, которые давно не виделись и, наконец, встретились.
– Диана, а ты давно работаешь проводником?
– Три года. Вообще-то я бухгалтер, но по специальности в моём маленьком городишке устроиться сложно, да и платят немного, вот и пришлось идти на железную дорогу. Здесь хорошие зарплаты и вообще, мне интересно путешествовать! У меня ведь маленький ребёнок… Дочка.
– А с кем она сидит? Бедняжка… Не видит тебя месяцами наверное.
– Да нет, у нас рейсы, как правило, несколько дней, а потом на неделю домой. Она не сильно скучает. Мои родители с ней нянчатся.
– А муж? Извини за нескромный вопрос...
– Да ничего. Мы развелись два года назад, когда Элис было три года. Элис это моя малышка. Она скоро пойдёт в школу.
Диана умилённо улыбнулась, наверное, представив, как она заплетает дочке косички перед отправкой в школу.
– А, почему мы так долго стоим здесь? – как бы придя в чувства, спросил Сэм.
– Это Кливленд, здесь мы всегда стоим пару часов. Перецепляют вагоны. Зато дальше, почти до конца поедем быстро. Кстати, я бы на твоём месте вышла и прогулялась. Здесь очень красивый вокзал.
Диана определяла красоту городов по красоте их вокзалов. Вот, например, вокзал Кливленда ей очень нравился, хотя, в принципе, ничего примечательного в нём не было. Вокзал, как вокзал. Какими вообще бывают вокзалы? Грязными, серыми, с постоянной суетой, с толкающимся сбродом, съехавшимся со всех краёв страны, с полицейскими, которые совсем не такие учтивые, как в городе. Такое ощущение, что им платят намного меньше, чем коллегам из уличных патрулей, поэтому они такие озлобленные. Выдёргивают людей из толпы, скалят зубы, требуют документы… Не по себе от этого становится интеллигентному человеку, не уютно. Да ещё и карманные воришки так и норовят запустить свои липкие руки тебе за пазуху, прямо на глазах у этих озлобленных на жизнь копов. Такое ощущение, что они работают в команде…
Открою вам небольшую тайну. Вокзалы кажутся такими, потому что мы сами так к ним относимся. Это мы суетливые, серые, злые транзитные пассажиры. И нас раздражает всё в этом месте, потому что мы хотим поскорее выйти отсюда, поскорее попасть в город и пойти по своим делам. А вы попробуйте хоть раз задержаться на вокзале хотя бы на часок. Оставьте свои надоевшие чемоданы в камере хранения и просто прогуляйтесь, как гуляют по парку или по музею! Ведь здесь столько интересного! Вы посмотрите, какие здесь высокие потолки, эти своды, как во дворце! Как украшены стены, какой, в конце концов, фантастически красивой плиткой выложен пол у вас под ногами! Ведь люди, которые строили эти здания, были гениальными архитекторами и настоящими художниками, разве иначе им доверили бы строить главное здание в городе! Да-да, именно вокзал это главное здание в городе! Ведь с него он начинается для любого из нас. И иногда заканчивается им же… Присядьте на скамейку в зале ожидания и внимательно посмотрите вокруг. Вы нигде больше не увидите такой концентрации людских характеров и судеб, ни в одном театре. Такое разнообразие и хаос, и вместе с тем абсолютная общность и абсолютный порядок. Ведь одно движение и один порыв объединяют всех этих совершенно разных людей. И все они одинаковы и равны в своей оторванности от дома, в своём подвешенном между небом и землёй состоянии. И здесь не важно, кем ты был там, за дверями с надписью «В город» и абсолютно не важно, кем ты будешь за другими дверями, с надписью «К поездам» или «К платформам», то есть не важно, кем или чем ты являешься во внешнем мире. Здесь ты пассажир. Здесь ты и хозяин и гость. Здесь ты всё и здесь ты никто. И нет смысла притворяться. Поэтому именно здесь и открывают люди страшные тайны первым встречным, и на душе у них становится легче от этого, и они забывают, что есть что-то за пределами этих дверей на какое-то время. Может быть, самое счастливое время для кого-то из них…
И Диана была счастлива, потому что видела это, чувствовала это. Хотела чувствовать это! Дома её не ждало ничего интересного и светлого, кроме её любимой дочки. Серый провинциальный городок, где все друг друга знают до тошноты, родители, давно разочаровавшиеся в жизни, друзья, которых нет… Которые давно разъехались кто куда. Она мечтала поскорее заработать каких-то денег, забрать дочь и уехать оттуда. И непременно влюбиться, обязательно и по-настоящему влюбиться! В своего принца! Она была неплохо побита и научена жизнью, но верила. Чёрт возьми, верила! В любовь, в счастье, в этого принца… Но всё никак не приходила она - эта любовь, и не забирал её этот принц.
И каждое утро, глядя во всё то же стандартное и без изысков зеркало в уборной своего вагона, надевала на свою явно королевскую белую шёлковую кожу, почти столь же белую шёлковую блузку с эмблемой «Амтрэк» эта голубоглазая и сказочно красивая принцесса-проводница Диана…
Сэм смотрел на неё и буквально забывал обо всём. Раньше он, конечно, испытывал подобные чувства к женщинам, но они не были такими. Такими, от которых перехватывало дыхание, от которых пересыхало в горле. Безумные чувства. И адские и райские одновременно.
– Спасибо, Диана, я лучше побуду с тобой. Да и скоро всё равно тронемся, ещё потеряюсь, отстану от поезда, – Сэм улыбнулся, и на лице его отразилась даже какая-то растерянность. Диана совершенно точно уже держала его в кулаке, точнее в своих нежных кошачьих кулачках, и отпускать, по всей видимости, не собиралась.
– Ну, как хочешь, а мне пора бежать! Я всё-таки, в отличие от тебя, здесь работаю, – она улыбнулась и как бы подалась всею собой к Сэму, но отпрянула, оставив ему лишь шлейф аромата своего парфюма с нотками своих феромонов…
Сэм, было, подался навстречу, но не успел и остался сидеть в невидимом облаке её ароматов. Она торопливо накинула пиджак и выбежала в дверь вагона, напоследок выстрелив в Сэма своей смертельной, убийственной улыбкой, сражающей наповал и обезоруживающей любого мужчину.
Он допивал свой мокко, наслаждаясь им как никогда. С этого дня любой ароматный кофе ассоциировался у него с этим божественным и безумным завтраком и с этой принцессой-проводницей.
За окнами вагона засуетились люди. Засновали туда-сюда носильщики с тележками, синие пиджаки и фуражки железнодорожников замелькали в толпе. В вагон вошёл Гарри, откашливаясь, как будто только что проснулся.
– О, Сэм! Привет! Как спалось?
– Отлично, Гарри, спасибо тебе за всё. Я давно так хорошо не спал и так приятно не завтракал.
– Приятно? Как можно приятно завтракать не дома? Ты с ума сошёл, Сэм? – Гарри рассмеялся и непонимающе посмотрел на Сэма.
– Ну, всё зависит от компании и атмосферы, если ты понимаешь, – с хитринкой в глазах парировал Сэмуэль.
– А кто это составил тебе тут компанию, если не секрет? Кто-то из этих чертовок-проводниц?
– Ну, я могу говорить только за одну, остальных я не видел. Но эта была вовсе не чертовкой, а очень даже милой и скромной девушкой. Диана из пятого вагона.
– О-о! Даже не думай! Скорее ты добьёшься дочки самого чёрта, чем Диану. Эта недотрога ещё та! – Гарри состроил такое лицо, как будто сам миллион раз пытался её добиться, но в каждый из этого миллиона раз терпел сокрушительное поражение. – Оставь эту идею. Ты, конечно, парень солидный, видный, но она это дохлый номер. Обрати лучше внимание на Барбару из девятого. Лично советую… – и, подмигнув так театрально, как только можно, Гарри, продолжая смеяться и откашливаться, в отличном расположении духа вывалился из вагона.
– Я учту твой совет, Гарри! – крикнул Сэм ему в след – «Но никакая Барбара теперь мне точно не нужна…» – уже про себя произнёс он, ставя чашку на стол, и поглаживая её пальцами, как будто гладил руку Дианы.
Поезд тронулся, и поплыл перрон мимо окна, возле которого сидел Сэм, еле сдерживаясь от безумного смеха счастья! Он даже не обращал внимания на полицейских, то там, то здесь прогуливающихся по платформе, а ведь ещё вчера он дал себе чёткую установку сторониться их и вообще поменьше высовываться. Эти несоблюдения элементарных мер осторожности были так не похожи на солидного и уважаемого адвоката Сэмуэля Робертса…
Кливленд оставался позади, уплывал из поля зрения пассажиров, глядящих в окна сквозь белые занавески. Оставался позади Эри с его туманами, а впереди ждал Мичиган с бескрайней водной гладью, больше похожий на океан, чем на озеро. Люди из других частей Америки, приезжая в Чикаго, восхищённо кричат: «Боже! Мы не знали, что у вас тут есть океан!» Но до Чикаго было ещё далеко. Ещё был весь Огайо и вся Индиана. Долгие мили пути. Но это расстояние теперь скрашивается для Сэма приятными мыслями и фантазиями. Но иногда всё же воображение рисует совсем неоптимистичные картины.
Глядя в окно на уходящий из под железных колёс Кливленд, Сэм думал обо всём сразу. О Бостоне, о приятелях, подставивших его, об этой прекрасной осени, из-за которой он не торопился домой, о Майкле, который сейчас, наверное, суетится, чтобы узнать как можно больше деталей этого дела. Вы спросите – а как же Сюзанна? О ней он старался не думать, так как при одной только мысли о том, как она лежит сейчас в больнице и страдает, у него разрывалось сердце и на глаза наворачивались слёзы. И он старался рисовать позитивные картины о том, как она поправляется, и Майкл носит ей фрукты, говоря, что Сэму срочно пришлось уехать, так как он участвует в секретной операции, и она улыбается. Представляя это, Сэм сам начинал улыбаться. О, Боже, только бы это стало правдой!
Мысли… Разрывающиеся осколочные гранаты в человеческом мозгу. Хамские, наглые, они не приходят по расписанию, они не просят разрешения, чтобы войти. Они выламывают двери вместе с петлями и врываются к тебе в самый ненужный момент. А самая их подлая черта заключается в том, что они врываются к тебе толпой, и каждый требует внимания, и каждый норовит довести тебя до нервного срыва. Хамские, наглые, недалёкие создания. Как деревенские хулиганы, ворвавшиеся в тихое романтичное кафе. От них нет спасения. Либо ты принимаешь их, выслушиваешь, либо блокируешь двери, поджигаешь кафе и погибаешь вместе с ними.
Сэму нельзя было погибать, и он выслушивал каждую из этих наглых тварей, терпел их бесцеремонности и невежество. Мозг разбивался на куски, разлетался и, с грохотом ударяясь о стенки черепной коробки, осыпался градом осколков на самое её дно…
Не хотелось Сэму думать о плохом, ему хотелось думать о дороге, которая уже начинала нравиться ему, о городах и землях, через которые ему предстоит проехать, о людях, с которыми непременно должна свести его судьба. Сидя в своём купе, он смотрел в окно и улыбался. Поводов для этого было мало, но он улыбался. Эта улыбка пробивалась сквозь дремучие дебри депрессии и усталости. Она была еле заметной, но она была, и внутри его души она имела гораздо большие размеры и более чёткое выражение. Лицо Сэма передавало тоску и депрессию, но душа улыбалась. Истерически, безумно улыбалась. Если б какой-нибудь человек увидел сейчас Сэма, он подумал бы, что тот немного страдает тихим помешательством.
На часах без четверти четыре, и город уже совершенно исчез из вида. За окном плыли леса и луга, иногда небольшие озерки и речки. Сэму страшно захотелось есть и он вышел в общее помещение вагона поискать какую-нибудь еду. «Надо было выйти на станции и купить чего-нибудь…» – пришла запоздалая мысль. Но поезд уже двигался в Чикаго, и до ближайшей станции было ещё миль сто. А желудок напоминал о себе всё настойчивее.
Сэм запер купе и решил пройтись по составу. Первый вагон после служебного был роскошным. Стены отделаны какими-то дорогими тканями, небольшой бар с очень респектабельными напитками и закусками и несколько купе класса «люкс». Одно из них оказалось открытым, и Сэм увидел тот шикарный интерьер, который был там устроен. Мягкие кресла, телевизор, холодильник, дорогая душевая кабина, туалет. Никакого пластика и алюминия, только дорогие ткани и дерево. «Наверное, VIP-вагон, – подумал Сэм. – Вряд ли здесь я найду что-нибудь поесть». Бросив взгляд на цены в уютном баре, который располагался ровно посередине, Сэм с округлившимися глазами пошёл дальше. Возле бара беседовали крайне солидные и, судя по всему, очень важные мужчины и женщины разных возрастов. Может быть, среди них даже была парочка конгрессменов или губернаторов. Сэм не любил этих пафосных высокомерных людей и поспешил покинуть это место.
Следующим был вагон-ресторан. Обстановка его радикально отличалась от предыдущей. Пластмассовые с алюминием столики, белые и синие занавески на окнах, линолеум на полу. Но в целом, достаточно светлое и уютное помещение с улыбчивыми дружелюбными сотрудниками, по большей части темнокожими. За столиками в разных частях ресторана сидели разные люди, но по виду, достаточно интеллигентные, хоть и не богатые. Сэму здесь было комфортнее.
Здесь не было пафоса и высокомерных взглядов в твою сторону. Здесь были искренние улыбки, а не дипломатические. Здесь звучал заразительный смех из одного угла, а из другого в это же время, как пули из ствола, вылетала очередь нецензурных слов. Но это было без агрессии и это было настоящим, искренним. Честным. За барной стойкой протирала стаканы полотенцем пышная темнокожая женщина, как маяк, освещая вагон-ресторан своей белоснежной улыбкой. Сэм присел у стойки и заказал гамбургер с кофе. Женщина ловко сделала бутерброд, засунув жирную сочную котлету между слоёв помидора и салата в разрезанную кунжутную булку и щедро залив всё это каким-то карибским соусом. Сэм смотрел на этот процесс с вожделением и адским аппетитом. Когда гамбургер был, наконец, готов и призывно лежал на тарелке, женщина-маяк развернулась к кофе-машине и принялась готовить американо в большом стакане. Сэм, не дожидаясь готовности кофе, набросился на гамбургер, который чуть не выскользнул у него из рук, так как был чрезвычайно сочным и обильно политым соусом. Вообще, американскую еду невозможно употребить, не испачкавшись. «Мм… Эта женщина наверное колдунья с Гаити… Гамбургер просто волшебный…» – думал Сэмуэль, поглощая шедевр фаст-фудного искусства.
– Ваш кофе, сэр… – с гордостью объявила колдунья фаст-фуда.
– Спасибо огромное! – чавкая жирной котлетой, с неподдельной искренностью ответил Сэм. – Никогда в жизни не ел такого божественного гамбургера!
– Вы ещё не пробовали моего куриного супа, сэр! – даже немного обидевшись, как бы возразила женщина, махнув полотенцем.
Сэм ел гамбургер и пил кофе, забыв на эти минуты обо всём плохом и обо всём хорошем, глядя то на женщину-бармена, то на посетителей, сидящих в разных углах вагона-ресторана. И в тот момент, когда он в очередной раз подносил стакан с кофе ко рту, одно из того самого «хорошего» неожиданно появилось перед его глазами. Читая сообщения в телефоне, выпрямившись как гитарная струна, в вагон-ресторан вошла Диана. Она не заметила Сэма, так как была увлечена чтением чего-то, и расстояние от входа до барной стойки было не меньше шести метров. Сэм напротив, замер со стаканом у рта, увидев этого ангела с пышными светлыми волосами, как будто она только что вышла из парикмахерской. Он не знал, что будет в следующую минуту и как Диана отреагирует на него, если заметит. «Может быть, позвать её? – пришло ему в голову. – Нет, слишком вульгарно. Лучше дождусь, когда она сама меня заметит».
И она заметила… Заметила, замерев также, как замер Сэм. Улыбнулась… Улыбнулась так, что улыбка женщины-маяка померкла, как маленькая лампочка рядом с прожектором. Сэм не знал, что делать. Ему хотелось подбежать к ней, обнять её, закружить её в танце. Но он сидел, как прибитый гвоздями и не мог шевельнуться. Женщина-маяк и кто-то из посетителей по очереди поприветствовали Диану и оба, умилённо улыбаясь, продолжили смотреть на неё. Она не растерялась, она вообще казалась расторопнее Сэма, и подошла к нему. Не сводя с него взгляда, она попросила женщину-бармена сделать кофе и сэндвич с ветчиной. Гаитянская колдунья, посмотрев на обоих молодых людей, сидящих перед ней за стойкой, и, ухмыльнувшись, принялась делать кофе.
Диана была ещё очаровательнее, чем в прошлый раз. Сэм смотрел на неё настолько пристально, насколько только мог, совершенно не стесняясь, и забыв про нормы приличия. И по всему было видно, что ей это нравится. Она даже пыталась как бы ещё больше открыться ему, чтобы он смог лучше рассмотреть её. Она чувствовала прикосновения его взгляда на себе, как прикосновения рук, и она не хотела закрывать себя для него. Кофе был готов и пьянящим ароматом манил Диану. Она, впервые отведя взгляд от Сэма, посмотрела на горячий стакан с чёрным напитком и коснулась его своей хрупкой белой ладонью. Стакан был горячим, и она слегка одёрнула ладонь, даже немного вздрогнув.
Сэма возбуждало это, ведь так вздрагивает женщина, когда сильная мужская ладонь коснётся её горячего тела. Это был секс. Секс, для которого не нужна постель, для которого не нужно прикасаться друг к другу, для которого даже не нужно раздеваться. Это секс, который происходит прилюдно, которого никто, кроме тех, кто занят им, не замечает. Это настоящий секс. Сэм горел, и не один ледник не смог бы сейчас охладить его. Он хотел её больше всего на свете. И глаза её говорили, нет, кричали о том же! Казалось, даже горячей гаитянке за барной стойкой стало не по себе от жара, исходящего от их глаз, от их мыслей; она тактично протирала стаканы и не вмешивалась в их, так сказать, беседу.
Сэм старался держать себя в руках и не подавать вида, но невозможно было уже держать этот огонь внутри и он, не отрывая от неё глаз, произнёс:
– Ты сегодня божественно красива, Диана…
– Спасибо, Сэмуэль… – она засмущалась, конечно. Она засмущалась бы, какой бы раскованной она не была! Вся её раскованность в момент улетучилась куда-то как пар от её, уже остывающего, кофе. Она немного покраснела, ведь этот комплимент звучал не дежурно, не по-дружески, это было выражением желания. Сэм сказал этими словами, что желает её. Сказал не двусмысленно, сказал нагло… Она обхватила ладонью стакан, и Сэм в ту же секунду положил на неё свою ладонь. Он старался сделать это максимально нежно и как бы незаметно, как будто хотел, чтобы она этого не почувствовала. Конечно, она всё чувствовала... Для неё это было так, как будто он прикоснулся не к руке, а ко всему её телу. Как будто ладонь его размером с неё, и она вся оказалась в ней. Всё в ней сжалось и так приятно напряглось, но тут же ещё более приятно расслабилось, и она улыбнулась сквозь смущение. Это была улыбка невинного ангела, которого искушает демон. Когда окаменелость отпустила Сэма, он попытался погладить руку Дианы своей ладонью. Гладя своими твёрдыми немного смуглыми пальцами её нежную белую кожу, он вдруг случайно проник к ней под манжет. Кожа там была ещё нежнее. Диана вздрогнула, но не одёрнула руку. Сэм задержался там на несколько секунд и продолжил.
– Диана, ты умеешь читать по губам? – вдруг спросил он.
– Немного умею, надо пробовать, – улыбнулась принцесса.
– Прочитаешь, что я сейчас скажу?
– Я попробую…
И Сэм произнёс беззвучно, стараясь максимально точно шевелить губами: «I want to kiss you…» Он произнёс это максимально медленно и правильно, чтобы она точно поняла, даже если не умеет читать по губам; но себе он старался внушить, что она не сможет.
Всегда, когда ты стоишь у черты осуществления своего желания, ты боишься её переступить, боишься сделать самый последний шаг через эту черту...
Но она поняла. Она была намного умнее и сообразительнее, чем он думал, и разбиралась в людях не хуже него. Она, конечно, смутилась, но увидев его смущение, немного расслабилась и улыбнулась. Затем взяла его ладонь и пальцем вывела на ней по очереди буквы: «A», «G», «R» и две «E». «Agree» – было её ответом на его вопрос. Ком подступил к горлу Сэма. Он получил согласие, но не знал, как именно реагировать в данную минуту. Женщина-бармен, поняв важность момента, отвернулась к шкафчикам, висящим на стене, как будто ей нужно что-то найти там. Сэм прочитал этот её благодушный жест и, бегло оглянувшись по сторонам, ловким движением ноги придвинул свою банкетку ближе к Диане, погрузил левую руку в её густые волосы и чуть-чуть подал её голову к себе. Диана горела и вздрагивала от его прикосновений, но в целом вела себя уверенно.
Она не сопротивлялась, ведь она уже дала согласие на это. Сэм приблизился насколько мог к её лицу, затем кончиком своего носа коснулся кончика её ангельского носика. Она сделала томный прерывистый вдох и приоткрыла ротик. Её пухлые губки вздрогнули и, налившись кровью, сделались ещё более сочными и красными. Это уже совершенно точно было преодолением черты, и нет обратного пути, и думать уже было некогда и не о чем. И он сделал это последнее движение. Сначала нежно тронув её губы своими, Сэм постарался в полной мере насладиться её нежностью и запахом её кожи, он не торопился, он смаковал каждый момент. Затем их губы, как будто не подчиняясь уже более своим хозяевам, впились друг в друга настолько жадно, насколько только могли. Сэм чувствовал всю нежность и всю сочность этих губ. Таких ощущений он ещё не испытывал… Он жадно сжимал её и проникал в неё языком настолько глубоко, насколько мог позволить ему язык. Она была в его власти, и он пользовался этой властью в полной мере.
«Кхе-кхе…» – устала рыться в шкафчиках и повернулась пышная темнокожая женщина за стойкой.
И они отпрянули друг от друга, как будто пробудились от райского сна. Отрываясь от её губ, он почувствовал, что отделяется от чего-то родного и близкого, от части себя. И последним движением они как бы оттолкнулись друг от друга губами. Замерли. Теперь они смотрели друг на друга иначе. Теперь они, наверное, любили друг друга…
Вокзал «Юнион Стэйшн» это один из самых грандиозных и легендарных вокзалов в мире. Он был построен в сложное для Америки время, но воплотил в себе эту великую американскую черту – делать всё максимально роскошным даже в самые сложные времена. Он был построен в стиле французских Оперы Гарнье, Гран-Пале и вокзала Орсе, но поистине с американским размахом. Этот величественный зал с огромным, висящим на стене звёздно-полосатым полотнищем и, конечно, знаменитая парадная лестница, на которой было снято столько сцен для легендарных фильмов про мафию.
Чикаго встретил Сэма дождём и прохладой. У большинства людей этот город ассоциируется с серостью грязью и гангстерами. Но это было очень давно. Сегодня это очень красивый, светлый и ультрасовременный город, жители которого терпеть не могут, когда им напоминают о лихом криминальном прошлом. Хотя, здесь сохранились и работают по сей день отели и рестораны, постоянными клиентами которых были Аль Капоне и Фрэнк Нитти, и порох уже навсегда впитался в кирпичи этих старых зданий. Хорошо это или плохо, но того Чикаго больше нет… Есть небоскрёбы вдоль реки, есть Уиллис-Тауэр – самое высокое здание в Соединённых Штатах, есть «Четыре времени года» Шагала, скульптура Пикассо на Дэйли-Плаза. Уютный, красивый город. Один из любимых городов Сэмуэля, в котором он частенько бывал по работе. Жаль, что поезд стоит всего около получаса, иначе Сэм обязательно вышел бы в город и погулял.
Глядя из окна своего купе на перроны вокзала "Юнион Стэйшн", Сэм думал о Диане, которая, наверное, вышла из поезда и бегает где-то среди этих железнодорожников, осматривающих свои вагоны.
Диана действительно была на улице. Она ходила вокруг вагона медленно, не суетясь, как остальные её коллеги. Она осматривала его, проверяла разные параметры и состояние различных систем и устройств, но думала она совершенно не о них. Всё у неё внутри сейчас было нежным, розовым, лёгким, мягким и пушистым. Любовь и нежность наполняли её. Точнее переполняли. Она делала серьёзное и деловое выражение лица, но глаза её не могли скрывать этот розовый мягкий свет, который заполнял её, как свет от яркой лампочки заполняет комнату. Этот свет в её глазах был еле уловим, едва заметен и совсем не видим чёрствым, серым людям, окружавшим её. Она была влюблена настолько сильно и горячо, насколько это вообще предусмотрено природой. Она ждала, когда поезд тронется, и она встретится с ним, с незнакомцем, который упал как снег на голову, с таким мужчиной, которого у Дианы никогда не было. Который зажигал в ней огонь одним только своим присутствием, не говоря уже о взглядах, словах, прикосновениях...
По вокзалу объявили об отправлении поезда и на перроне все забегали. Кто-то спешил ещё раз обнять, провожаемых в путь, своих близких и знакомых, кто-то судорожно искал по карманам свои билеты и документы.
Один мужчина выделялся особенно. Бедняга, он потерял паспорт, а носильщики уже загрузили его вещи в багажный вагон. На него было больно смотреть. Проводник, естественно, не пускал его в вагон, и он, хватаясь за голову и, крича что-то в истерике, смотрел на гудящий поезд, как Нерон смотрел на горящий Рим. Для полного театрального трагизма ему оставалось только закричать «Убейте меня, чтоб я не видел этого ужаса!» Но проводник был холоден, хоть глаза его и выражали сочувствие. Мужчина тряс деньгами, кричал, что он родился в этой стране и что он за всю жизнь свою не зажал ни единого цента для неё, а его не пускают в поезд. Чем закончилась эта история, мы не знаем, так как вскоре шум на перроне утих, и поезд тронулся. Остался этот несчастный на вокзале или начальник поезда сжалился над ним, это уже не имеет значения, всё равно, вряд ли ему было бы комфортно на месте прибытия без документов. Это всё-таки Америка…
Сэм стоял в дверях тамбура своего вагона и дышал воздухом, когда поезд начал трогаться и проводники один за другим принялись закрывать массивные двери.
Двери служебного вагона, в отличие от остальных закрылись автоматически. Сэм отскочил от них и, постояв ещё полминуты в тамбуре, нехотя направился в салон. Он шёл, засунув руки в карманы, он впервые за многие годы просто слонялся без дела и не смотрел на часы. Он был влюблён. Влюблён и беспечен. Преступно влюблён и преступно беспечен. А что если его уже объявили в федеральный розыск, и уже на каждом столбе висят его фотографии? Что если на следующей же станции в вагон войдут полицейские и, вместо свидания с Дианой, Сэм отправится в ближайший участок. Это вы так думаете, это я так думаю. Но не этот человек… Временами на его теле вспыхивали различные очаги пожара. То щёки вдруг начинали гореть, то грудь, то, вообще, уши.
И это выглядело забавно, особенно в сочетании с его хаотичным хождением по вагону, как тигр ходит по своему вольеру в зоопарке. Может, тигр тоже влюблён в свою тигрицу, которая сидит в соседнем вольере? Но у него хотя бы есть густая рыжая шерсть, которая скрывает дурацкое покраснение его ушей. Да-а… Что только не придёт на ум человеку в таком состоянии. Такой порой сюрреализм рисуется, что глаза бы округлились у друзей Фрейда и Дали! Хоть хватай ручку с блокнотом и пиши. Жаль, никогда их нет под рукой в такие моменты…
Врезаясь плечами в проёмы и поручни, шаркая подошвами по полу, нервно шёпотом насвистывая какую-то мелодию, он ходил из угла в угол, как тот тигр из зоопарка. И это природа. Для природы Сэм и тигр это равнозначные существа. И его тигрица сейчас находилась если не в соседнем вольере, то через пару вагонов. И ещё у Сэма было громадное преимущество перед рыжим полосатым товарищем по несчастью. Он не был заперт в клетке.
Когда к Сэму пришло осознание этого, поезд уже мчался на полном ходу в Милуоки и все служащие его давно заняли свои места и Диана, наверное, сейчас сидела в своём купе и ждала его!
Бежать, срочно бежать к ней, выпрыгивать из вольера-вагона и бежать, снося всё на своём пути! Бежать к ней, к своей белой тигрице, пока какой-нибудь снежный барс не увёл её в свою пещеру раньше тебя… И тот тигр из зоопарка, как бы услышав, эти мысли, вселился в Сэма для того, чтобы вырваться сейчас из его горящей груди рыжим пламенем и броситься к ней, и Сэм, как будто почувствовав это, рванул вперёд и, еле сдерживая в себе этого огненного зверя, выламывая двери разделяющие вагоны, проносясь мимо курящих в тамбуре людей, устремился к Диане в пятый вагон. В те джунгли, где среди тюков с постельным бельём и полок со свисающими с них руками и ногами играет сейчас на солнышке своей белой шёлковой шкуркой, нежная кошечка, горячая тигрица…
Одни двери, вторые и богатый вагон, и надменные взгляды, третьи двери и четвертые, и вагон ресторан с нецензурно-интеллигентной бранью и женщиной-маяком, и вот они двери, за которыми он ещё не был и тамбур и ещё последние! И вот они джунгли пятого вагона у его ног, и он теперь их царь, и плевать ему теперь на всех остальных! Где она?! Искать, рвать, пробиваться! Как много пассажиров, Господи, ужасный запах и спёртый воздух. Кто-то играет в карты, кто-то пьёт пиво, кто-то громко смеётся. Вот её купе с надписью «Проводник»! Дверь заперта! К чёрту! Он врывается бесцеремонно, нагло, как те мысли в его голову! Она!!! Она сидит на своей кровати и смотрит ему глаза испуганно, немного растерянно. Но улыбка уже преображает её лицо! Уже закрывает он дверь на защёлку и взлетает она к нему, и не надо больше слов и не надо ничего объяснять! Всё Сэм, всё Диана! Вас больше нет, и вы уже не принимаете здесь решений! Природа теперь хозяйка здесь! И инстинкты, и рефлексы, и феромоны, и афродизиаки! И несчастный форменный пиджак на пол! И нежная шёлковая блузка на пол! И юбка лишняя теперь! Господи, он касается её белья, чтоб секунду насладиться им, и сорвать его! И обнажена она перед ним и летят со стола журналы и пластмассовые кружки! И нет больше границ, и нет больше запретов! Она божественна… Всё происходит молниеносно… Он не успевает насладиться одной её частью, как уже другая оказывается в его руках… Он обжигает её шею губами, и тигр, почти уже совсем вырвавшийся из него, когтями врезается в её плечи и в её бёдра! И клыками он впивается в её шею и в её грудь! Нежно и грубо, мягко и сильно он рвёт её плоть на куски и склеивает обратно своей слюной… Она теперь вся его и он весь её. Они принадлежат друг другу и сами себе не принадлежат…
Описывать её тело мне не хватит слов, не знают ни язык мой ни разум мой тех слов, которыми можно описать это божественное творение! Мало стола и он уже скользкий, и они неловко спускаются на кровать! На это подобие кровати! Но ни размеры её, ни обстановка уже не имеют значения! Он берёт её за волосы и целует так, как будто хочешь вытянуть из неё душу. Потом простирает её перед собой, и она так горячо дышит, что грудь её поднимается, и соски дрожат от возбуждения. Боже, неописуемое зрелище! Она горячая, и, прикусывая указательный пальчик, она откидывает голову чуть назад и в сторону, то сводя ноги, то раскрываясь, не в силах себя контролировать, она лежит перед ним, и тело её кричит: «Бери меня срочно, скорее, иначе я остыну!» И он не даёт ей остыть. Он рухнул на колени, раздвинув её ноги, и она начала жарко, но негромко стонать, ещё не дождавшись, пока он сломает последний рубеж. Её белые, покрасневшие от возбуждения ножки вздрагивают, сердце учащённо бьётся, и грудь поднялась, и соски дрожат как вишни на кусту. Он опёрся на локти и прижался своим горячим животом к её, ещё более горячему. Завёл левую руку к ней за голову и правой ладонью опёрся на её подушку. Диана, продолжая тихо стонать, обхватила его ногами так, чтобы он был к ней максимально близко и, благодаря этому её движению, Сэм в ту же секунду твёрдо, но нежно проник в неё, истекающую соком… Она выгнулась вперёд и вверх, и грудь её оказалась перед его губами! И он стал срывать её вишни одну за другой и впился левой рукой в её длинные густые волосы, и как замок, она ещё сильнее сомкнула свои ноги вокруг него и механизм заработал! И шатуны завертелись, и подшипники закрутились, и в цилиндрах начало гореть топливо и накалилась их сталь до красна и стала глиной. И слились они воедино, как в руках скульптора. Этому механизму не хватало масла, и они получили его сполна, больше чем требовалось и оно льётся через края, и от избытка его хлюпают и вязнут поршни в цилиндрах, и не остановить уже эту машину. Стальную, глиняную, масляную… И пусть стук колёс станет дополняющим и соответствующим этому действу звуковым сопровождением… И пусть этот час кажется им вечностью! И пусть всё перестанет существовать для них, кроме этого купе с надписью «Проводник», и пусть не иссякнет масло, и пусть не застынет глина! Ваяй скульптор Природа! Управляй ими! Им нужно это! Они всю свою жизнь ждали этого…
Когда камни в печи остывают, вода в парной становится холодной и мерзкой. Сэм и Диана лежали, на мокрой постели, прижавшись друг к другу, и завернувшись в тёплое шерстяное одеяло. Они до сих пор с того момента, как Сэм вошёл в купе, не сказали друг другу ни слова. Сэм гладил Диану по волосам, а она целовала его в шею и грудь. Они улыбались, глядя иногда друг другу в глаза. Они не хотели вставать с этой кровати и одеваться. А ведь до ночи было далеко. Сэм бросил взгляд на часы, висящие на боковой стене. Стрелки показывали без четверти семь.
Время было самым подходящим для ужина, к тому же влюблённые, потеряв много энергии, ужасно проголодались. Это приятный голод. Это какое-то обновление для человеческого организма. Перезарядка что ли. Такие перезарядки нужны, но не слишком часто. Для того, чтобы батарея показывала полную свою ёмкость, нужно сначала полностью разрядить её, затем полностью зарядить, и так несколько раз, пока ёмкость не достигнет предела. Тогда ты и откроешь для себя всю полноту возможностей твоего организма… Но во всём этом деле есть одно важное «но». Разрядка должна быть настоящей и максимальной. Никаких половин, никаких компромиссов. Только максимум, только экстрим.
Выходя за рамки привычных состояний, ты развиваешь себя. Всю свою жизнь ты как бы живёшь в пузыре, в шаре. И вначале он такой, что ты едва можешь раскинуть руки и упрёшься в его стенки, но со временем ты должен биться о них, прыгать, отталкиваться от этих стенок, для того, чтобы пузырь растягивался и расширялся. И это не прихоть, это жизненная необходимость, потому что, если ты будешь довольствоваться его стандартными размерами, со временем ты не заметишь, как, вырастая, начинаешь упираться в него уже не раскинутыми руками, а головой и плечами. И вот ты, уже, скрючившись, сидишь на коленях внутри этого пузыря, и стенки его становятся всё менее эластичными, и сил у тебя становится всё меньше, чтобы справиться с их натиском. И ты начинаешь задумываться о том, что время упущено, и не растянешь ты уже его, потому что тверды уже его стенки и дряхлы уже твои мышцы. И как кокон обволакивает уже тебя каменный пузырь твоей неудавшейся жизни, и обездвижен ты, и обречён лишь только на разложение и гниение. Это конец… Конец жизни, так и не прожитой. А ведь когда-то она казалась тебе вечностью непоколебимой. И казалось, что всё идёт по твоему плану. Так, когда же случился этот переломный момент? Когда таймер твой неумолимо запустил обратный отсчёт? Тогда, когда ты успокоился… Когда, решил, что достиг чего-то в жизни, и теперь всё пойдёт по накатанной, что всё уже застраховано и всё уже обеспечено. Это преступно, так думать. Это самоубийственно. Достигая какого-то уровня, нужно обязательно биться о стенки пузыря дальше и дальше. Нужно растягивать его настолько, насколько только есть у тебя возможность и силы, чтобы потом… Нет, не жить вечно, но умирать не обтянутым каменным коконом, а дыша полной грудью и видя свет перед собой. И обязательно, чувствуя удовлетворённость прожитой жизнью…
– Сэм, мне нужно идти… – прошептала Диана. – Уже темнеет, нужно пройтись по вагону и проверить, всё ли в порядке.
– Ты сказочная девушка… – вялым, но игривым голосом отозвался Сэмуэль.
– Спасибо, милый… – она снова улыбнулась той ангельской и невинной улыбкой.
Сэм лежал у стены, а Диана с краю. Она привстала, вздрагивая от холода, хотя, в общем, было тепло, и даже окна немного запотели… Сэм продолжал лежать, смакуя послевкусие этого райского секса.
Диана нащупала ногами тапочки, стоящие у кровати, и, всунув в них ножки, быстро встала, слегка покачиваясь, как будто не стояла на ногах несколько дней. Она снова вытянулась как струна, так же как тогда в ресторане, но сейчас она была обнажённой… Сэм чувствовал себя Адамом в Райском Саду. Перед ним стояла роскошная и нежная Ева, созданная Творцом специально для него. Она встала не спиной к нему, а чуть боком, так, что Сэм видел все её формы. Сейчас у него была возможность рассмотреть их подробно и не торопясь. Они были по-настоящему божественными. Такого идеального тела Сэм никогда ещё в своей жизни не видел. А Диана, как будто, понимая это, крутилась перед ним и дефилировала по купе. Сэм был, что называется, на седьмом небе от счастья.
Пока он смаковал моменты этого триумфа, Диана собирала свою одежду по всему купе и, удивляясь местонахождению каждой из вещей, мило хихикала и поглядывала на Сэма, который лениво и сонно улыбался ей в ответ. Он был счастлив в этот момент, и она была счастлива. И сама Природа, устроившая всё это, казалось, стояла где-то неподалёку и, улыбаясь, удовлетворённо и гордо потирала руки.
Диана оделась и, улыбаясь, выпорхнула из купе. Часы показывали половину восьмого, и Сэм нехотя стал подниматься с мокрой постели и искать свои, разбросанные по всему купе вещи. Нашёл джинсы и быстро влез в них, затем поднял с пола рубашку, но она оказалась грязной и испачканной каким-то джемом. Сэм тяжело вздохнул и, просто сжав её рукой, открыл дверь и пошёл по вагону с обнажённым торсом.
Туда-сюда ходили пассажиры. Женщины то и дело поглядывали на Сэма и умилённо улыбались. Они всегда чувствуют запах ещё не остывшего мужского тела. Сэм чувствовал себя царём этих зверей. Этих самцов и самок.
Он увидел, как в конце вагона Диана собирает в тюк постельное белье с нескольких спальных мест. Он поспешил к ней. Она улыбнулась, увидев его, и сказала:
– Не спится, Сэмуэль?..
– Рано ещё, ночь ещё впереди… – подмигивая, ответил Сэм.
– О, да! – рассмеялась Диана.
Сэм дождался, пока она соберёт всё бельё и завернёт в одну простынь, затем на ту руку, которой она взялась за узел, он положил свою. Проникновенно посмотрев в её большие светлые глаза, взял её руку и поднёс к губам. Поцеловал так нежно, как никогда, и Диана смущённо отвела глаза. Затем он взял тюк и поднял его так, что мышцы его торса и рук напряглись. Топ-лесс оказался очень кстати…
– Куда нести? – спросил он волевым голосом.
– Возле моего купе есть кладовка. Вот туда, – немного испуганно ответила Диана.
И он понёс этот тюк через весь вагон так вызывающе, что женщины и девушки, видящие это, раскрыли рты и забыли про всех своих мужей и любовников. Сэм чувствовал себя победителем, и он показывал Диане всем своим видом – «Смотри, всё это только твоё. Я только твой. Пусть остальные самки завидуют тебе…»
Кладовка возле купе проводника оказалась достаточно тесной, так, что только постельное бельё, да швабра с ведром могли там поместиться. Сэм аккуратно и, не торопясь, внёс туда тюк и закрыл дверь. Может быть, кому-то всё это действие покажется неприметным, но для этих двух людей подсознательно это было чем-то таким семейным что ли. Какая-то имитация отношений мужа и жены. Хоть какая-то… И Диане было приятно это, и Сэм ещё никогда не чувствовал себя таким хорошим мужем. Пусть это будет. Пусть это продлится подольше. Пусть поезд катится помедленнее и пусть никто не вмешивается в их счастье…
Сэм повернулся к Диане и обнял её за талию. Прижал к себе и поцеловал. Кто-то из пассажиров, увидев это, замер. Наверное, он завидовал Сэму.
– Пойду пока к себе. Проверю, что там. Поужинаем в ресторане?
– Я согласна. Где-то, через полчаса? – она улыбнулась и посмотрела в глаза Сэму.