К юбилею Победы.
Главы из повести офицера-фронтовика, моего отца, Ивана Шелихова.
На фото автор в 1941 году.
ИЮЛЬ 1941 ГОДА. РОСЛАВЛЬ. СМОЛЕНСКАЯ ОБЛАСТЬ.
С двадцатого июля налёты немецкой авиации на Рославль заметно участились. Дни и ночи город горел. Целые улицы из деревянных построек выгорали дотла. Бледно-розовый круг солнца едва просвечивал сквозь плотный полог чёрного дыма.
Движение войск усиливалось. Они тянулись вдоль дороги двумя противоположными потоками. Один, чёткий и строгий - в сторону, откуда доносились приглушённые раскаты орудийной стрельбы.
Второй, встречный – выглядел неорганизованным и мрачным. Красноармейцы в замызганных гимнастёрках шли вразброд. На их бесконечно усталых, небритых лицах лихорадочным огнём горели воспалённые от бессонницы глаза. На многих белели бинтовые повязки. Обращало на себя внимание то, что стрелковое оружие было не у каждого.
На вопросы жителей: «как там дела?» - отвечали по-разному.
- Сходи – и узнаешь! – раздражённо отвечали одни.
- Ой, что творится! – восклицали другие. - Немец прёт без остановки, мы еле вырвались из окружения.
Слова об окружении слышались чаще всего.
Среди населения ходили упорные слухи о «парашютистах», «шпионах», которые имели реальное подтверждение. Немцы засылали в наши тылы и тех, и других – в большом количестве. Активно действовали вражеские группы диверсантов.
О том, что фронт со стороны Кричева быстро приближается к Рославлю, теперь можно было не спрашивать. Доносившаяся оттуда канонада с каждым часом усиливалась.
В этой обстановке о нашем отдельном батальоне, кажется, все забыли. Утром двадцатого июля, комбат Лучкин отправил меня в военкомат:
- Сходи, узнай, какие будут указания относительно нас? А то, без обмундирования и оружия, какой же мы батальон? И сколько нам ещё находиться в таком положении?
В начале десятого я бродил по военкомату в надежде найти хоть кого-то из начальства. Но там царило полное запустение. Вывороченные взрывом оконные рамы со скрипом болтались на ветру. В пустом здании сквозняк гонял по полу листки исписанной, теперь уже никому ненужной, бумаги. И ни одной живой души.
*********
Возвратившись к своим, я никого не обнаружил – батальон ушёл. На месте стоянки валялись пустые консервные банки. Обидно стало, что меня не дождались. Решил догонять ушедших, в одиночку.
При подходе к железнодорожной станции попал под бомбёжку. Над городом кружилась шестёрка немецких бомбардировщиков. Выбрав цели, они с воем шли в пике. Я плюхнулся на пыльную дорогу, в груди появился неприятный холодок. Тут же обрушился грохот, словно живая, задрожала, завибрировала земля. Всё вокруг заволокло дымом, пылью, гарью, стало трудно дышать.
Но постепенно всё стало затихать. Когда гул самолётов удалился, я поднялся с земли и, отряхиваясь, подумал: «Первый раз испытал такое. Не так уж чёрт и страшен…»
Наступила полнейшая тишина. Осматриваясь, заметил, как на углу одноэтажного деревянного дома маятником покачивается вывеска с надписью «детский сад №2». Из дома послышался детский плач. Сердце дрогнуло, я поспешил туда.
Наружная дверь была сорвана с петель взрывной волной, пол устлан осколками оконных стёкол.
Посредине большой комнаты на полу сидела девочка лет пяти и кулачками тёрла глаза. Её светлые косички рожками торчали в стороны и вздрагивали.
- Почему ты здесь одна?
- Меня забыли, - пожаловалась девочка и всхлипнула.
- А как тебя зовут?
- Лена…
-Почему же тебя забыли?
- А я пряталась от самолётов.
- Гм… Что же мне с тобой делать?
- Давайте отсюда убежим. Я быстро умею бегать. Самолётов не буду бояться. Дяденька, а ты наш?
- Да, наш. Идём-ка искать добрых людей.
- А почему добрых людей?
Но ответить девочке я не успел. Рядом с домом заурчала и остановилась полуторка. Вскоре в комнату вбежала взволнованная молодая женщина. Заметив Лену, она просияла и схватила её на руки.
- Вы знаете… - обратилась женщина ко мне, - наш садик эвакуируется в более безопасное место. Выехали мы за город, ещё раз пересчитали детей. А Леночки нет. Всех из машины высадили, и обратно. Слава Богу, она здесь. Ох, как я рада! Теперь уедем.
- Тётя Катя, вы меня забыли? – Улыбаясь, Лена обняла женщину за шею.
- Нет-нет, конечно, не забыли, - торопливо ответила тётя Катя и, кивнув мне на прощание, с девочкой на руках выбежала на улицу.
Я вышел вслед за ними.
-Тётя Катя, почему солнышко светит, а гром гремит? – спрашивала Леночка неотчётливо произнося букву «Р».
- Это не гром, это пушки стреляют.
- Наши пушки?
- Скорее, деточка, скорее, надо ехать.
Машина, сердито фыркнув, тронулась с места.
- До свидания! - крикнула женщина из кабины, в которой не было бокового стекла, и даже помахала рукой.
- Счастливого пути! – отозвался я им вслед. А про себя добавил: «Только будьте живы…»
********
Я вышел на дорогу и осмотрелся. Город горел во многих местах. На нефтебазе рвались резервуары с горючим и после каждого очередного взрыва в небо выбрасывались новые порции смоляно-чёрного дыма. По городу, в сторону фронта тянулся поток с военными грузами, оружейными прицепами.
Минут через пятнадцать я был у железнодорожного вокзала. Бросались в глаза следы последней бомбёжки, хотя само здание вокзала почти не пострадало.
Полуденное солнце палило немилосердно. Напившись из колонки воды, присел на деревянную скамью во дворе с обратной стороны вокзала и вытянул перед собой гудящие от усталости ноги. Рядом оказалась немолодая, интеллигентного вида женщина, с неимоверно усталым лицом.
- Вот вы, я вижу, военный, - обратилась она ко мне, - скажите, что же это такое, что происходит?
- Война…
- Ах, что вы со мной, как со слабоумной! Война… Это так, её ждали… Но вы скажите, где же наши? Я вас спрашиваю, где они? Почему мы отступаем, и сколько весь этот ужас будет продолжаться?
Я молчал. Да и что можно было сказать? То, что сам, как и многие, не понимал, почему мы, такая великая страна, не можем дать отпор наглым фашистам?
Поднявшись, я быстрыми шагами направился в сторону шоссе. Больше всего сейчас хотелось взять в руки оружие, чтобы помочь всем этим людям, оказавшимся в жерле беспощадной войны.
Спустя некоторое время я был уже на выходе из города. Неподалёку от взорванного речного моста, в стороне от людского потока, догорала машина. Сердце сжалось в тяжком предчувствии. Подойдя поближе, я увидел лежащих у кювета Лену и тётю Катю.
Молодая женщина безжизненными глазами глядела в небо, прижимая ребёнка к груди. Лица у обеих были бледны. Кровь запеклась на белой кофточке тёти Кати. Окровавленные косички Леночки прилипли к её лицу…
Потрясённый увиденным, долго стоял я возле убитых… Впервые война оказалась так близко, впервые повеяло от неё смертоносным холодом, и впервые я испытал настоящую ненависть к врагам:
- Я буду биться с ними до последней капли крови!
Это не была словесная клятва, это было чувство, которое сильнее любых слов.
Так началась моя война...
ИВАН МИХАЙЛОВИЧ ШЕЛИХОВ
ТАТЬЯНА ШЕЛИХОВА-НЕКРАСОВА
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ http://www.proza.ru/2015/03/29/22