зарисовка 001
Пустота Бездны начала проявлять признаки жизни, тем самым напрочь разрушив саму себя изнутри. Вибрации, еще недавно еле различимые в кромешной темноте и полной тишине, дошли до такого уровня, что у слушателя, которого здесь, к счастью, не могло бы быть ни в коем разе, немедленно бы пошла кровь из ушей. Действие сие было скрыто, а посему не вызвало должной реакции со стороны Богов или людей. Однако, кто-то бесспорно знал о том, что происходит. Он терпеливо ждал, наблюдал и вслушивался в неописуемо бешеный темп вибраций, чей кошмарный рев был, вероятно, музыкой для его разума. Он понимал значение каждого звука, каждой уродливой ноты этого рева. Великая Бездна исторгала разум. И вот, когда казалось, что все известные и неизвестные звуки вселенной слились в бесконечной, какофонической агонии, все стихло, оставив лишь легкий шелест в оглушающей тишине.
Лес, полный непривычных запахов и звуков, встретил новое существо. Оно, или точнее сказать Он, еще не осознавал, что происходит. Все, что его окружало, казалось враждебным, но... отчего-то до боли знакомым. Внезапно еще недавно ясное небо окрасилось в серо-черные тона. Хлынул ливень, дерзкий и мощный, омыв Его тело крупными каплями. И в шуме ливня слышался голос, порой сливающийся со звуком учащенного пульса, бьющегося в висках.
"Встань, мой сын! - сбиваясь, кричали капли. - Отстранись от страха! Ты Адам нового мира. Дитя Великой Бездны - Инн'ирреит. Твой путь начнется сейчас. И пусть вернется память!"
Чудовищная боль ударила внутри Его черепной коробки, вызвав отчаянный, звероподобный крик. Схватившись за голову, Он откатился к корням старого дуба, будто ища укрытия за этим огромным деревом. Ливень отступил, прекратился так же резко, как и начался. Вместе с ним пропала и боль, забрав за собой беспамятство. Он вспомнил все. За всех. И так же вспомнил Всех... Он встал, поднес к лицу свои руки и, тщательно их рассмотрев, улыбнулся.
"Забавно, - тихо промолвил он. - Интересно, кто носил это тело до меня? Ты радуешь меня, драгоценный Родитель, я удивлен, что рожден не голым."
Он пригладил рукой промокшую рубашку, провел пальцами по ремню испачканных джинс, открывая для себя давно забытые ощущения.
"Адам, говоришь? Что ж, я оставлю себе это имя... как и более сотни других."
Он засмеялся, запрокинув голову вверх, жестоким, почти истерическим смехом. Его разум уже формировал идею. Идею, от которой будут рыдать небеса и сорвется с катушек переполненный Ад.