В моем кармане давно нет места для портмоне, в нем пара пачек винстона,
Во внутреннем левом давно не живет лицо твоё бледное,
Приплыли к разным пристаням,
И это – конец, наверное.
Я прокалывал вены в полнолуние, взбираясь на крыши многоэтажек,
Чтобы не видеть тебя, глупую, и не иметь возможности попрощаться.
В тысячу третий раз смесь порошка белого смешалась с кровью чёрною,
Я травил свои-твои клетки, мы давали кровавый завет, помнишь?
«Не пускать депрессанты по венам, в случае несоблюдения – умрешь.
Первым угаснет повинный, следом, за жизнь, вцепившись, в Мир иной отойдет невинный.»
Клялись с наркотой покончить, расписали судьбу, как в списках Шиндлера,
Я, облачившись в лунного киллера,
Пустил свинец в лоб твоему дельцу и своему дилеру.
Смешали резусы в Целое, условились сказать «Стоп»
Сплелись душами окаменелыми, не предвидя дорогу в гроб.
Сердце качало кровь спелую, на двоих,
А теперь я его заглушу, ударами ядовитой смеси в стремительный миг.
Ты смеёшься, родная? Смейся.
Потом Я посмеюсь над тобой, на могиле твоей станцую,
Отбивную чечетку, так яростно, чтобы кровь из ушей.
А ты не встанешь, ты навеки останешься ужином для червей.
А потом…. В припадке истерическом, твой холодный лоб поцелую.
Спущусь ниже, к скуле, чувствуешь, милая, я снова тебя целую.
Синева губ смертельно-прекрасна, полная гармония с озерами глаз твоих,
Этот миг стал последним, через минуту я нанесу заключительный штрих.
Этот Мир сегодня лишиться двоих.
Этот Мир не заметит пропажи, он увяз в динамике,
Этот Мир сгнил, Даша,
Как и душа твоя – проститутка, продавшаяся Паланику.
Я убивал обоих медленно, пуская граммы по миллиметрам,
Вожделением пронизанный до костей, я с улыбкой разговаривал с ветром,
Проклиная порочные души ****ей.
Тая в себе зверя, не выпуская его наружу,
Я завет наш кровавый нарушу,
В тысячу третий раз тобою одной простужен, сегодня умрем – на ужин,
Не торопись, я солгал, родная, остерегись
Меня, на пути не попадайся, не дай Бог.
Ты отреклась от меня – смерть послужит тебе уроком.
Обнаженная, в сияющих бликах, развратно вытанцовывает паршивка,
Серебром налитая, утонченная, - игла сомбревином насыщённая обратит,
Отношения наши – в ошибку.
Так когда-то танцевала ты, помнишь? На бедрах моих,
Вдыхая сигаретный дым, и умоляя – «Больше».
И я снова в тысячный раз жалею, что не использовал возможность,
Вспороть сердце твоё, взымая плату за оплошность,
До асфиксии сжать твою глотку в постели, когда я тебя имел, и,
Никогда не прощать измен, напоминая тебе об этом.
Но вопреки – ты отдалась любовным утехам,
Мне выпадет шанс убить тебя первым,
А после - Он заразит тебя спидом, а Я завершу картину парой полос от скальпеля.
В мечтах – первый летний рассвет, их отпускаю я.
Их развею по ветру,
В последний раз окинешь взором свет, погребая любовь мою к квадре Бетта,
Погребая доверие к типу этому.
Возненавижу людей с типом Бетты,
Не впущу тебя в это лето,
Мы умираем, осталось немного, наверное,
Веки свинцом наполняются, сомбревин дарит вечный сон,
Догорает последняя страничка,
Как когда-то, повиснув, твой ****ский стон,
Мы были вместе, - наркоман и анорексичка.
Навеки душою влюблен.