Солдат, уходящий на юг

Джерри Старк
Фэндом: Кук Глен «Черный Отряд»
 

      Есть некая красота обреченности в событиях, которые могли бы быть, но никогда не произойдут. По тысяче разных причин, главная из которых – прихоть фортуны. Этой зловредной суке нравится смотреть на искры, высекаемые судьбами, скрестившимися на мгновение только ради того, чтобы снова разойтись и никогда больше не встретиться.
      Полковник имперской безопасности Илрайн, несмотря на молодость, был на хорошем счету в Чарах и успешно карабкался вверх по ступенькам карьерной лестницы. У полковника не было ни знатных предков, ни богатой родни. Все, чего он смог добиться, он достиг самостоятельно – исключительно за счет ума, наблюдательности, смекалки и нахрапистости. Он и его департамент вот уже год успешно заправляли делами Империи во время затянувшегося отсутствия Госпожи.
      Она отбыла на север и пропала. Ни весточек, ни приказов, ничего.
      Люди полковника быстро и сурово пресекали любые шепотки касательно того, что Госпожа может и не вернуться, но всем рты не заткнешь. Дела и впрямь обстояли странно – правящая особа собрала пожитки и сгинула невесть куда. Нельзя же бесконечно игнорировать этот вопиющий факт. Империя нуждается в правителе… а правителя-то и нет. Такая ситуация похожа на бочку с порохом, того и гляди рванет в самый неподходящий момент.
      Обитавшие в Башне чародеи ведомству полковника Илрайна не подчинялись. Судя по докладам приглядывавших за ними людей, они явно что-то замышляли. Но полковник был уверен, что в случае попытки мятежа сможет легко справиться с ними. Это ведь не жуткие Взятые былых времен, помнящие еще самого Властелина и щелчком пальцев выжигавшие целые города. И даже не новые Взятые, сотворенные Госпожой перед битвой за Чары. Из числа тех уцелели всего двое – один носил прозвище Странник, вторую называли Паутиной – и они сейчас были на юге, в провинции Самоцветных городов. Колдуны нынешних времен горазды лишь раздувать щеки да пускать пыль в глаза. В первую очередь они просто бюрократы, не обладающие реальной силой и властью. Настоящая же власть была сосредоточена в крепких руках людей вроде полковника.
      Но Госпоже все-таки лучше бы объявиться. Да поскорей.
      Что ж, однажды она вернулась домой. Без грома, фанфар и ударяющих с ясного неба молний. Просто подъехала к воротам Башни и окликнула оторопевших часовых. Ее сопровождал Черный Отряд – то, что от него осталось. Шесть человек из нескольких тысяч. Когда-то Отряд, наемники с юга, был элитным подразделением войск Госпожи. Во время битвы под Арчей они предали ее, переметнувшись к Белой Розе.
      А теперь, спустя столько лет, Отряд снова был рядом с ней.
      Илрайн предположил, что Госпожа разыграла очередную многолетнюю интригу. По ходу дела потребовалась инсценировка предательства. Но война закончилась, и Отряд наверняка займет место в Башне. Может, наёмникам присвоят почетную должность личных телохранителей Госпожи.
      Шесть человек. Лекарь и летописец Костоправ, теперь – Капитан почти несуществующего Отряда. Два старых колдуна, коротышки-склочники, один уродливее другого. Гоблин – белый, Одноглазый – черный, уроженец дальних южных краев. Двое рядовых, тертые жизнью закаленные ветераны до мозга костей, сделавшие войну своим единственным ремеслом. Знаменосец, нелюдимый парень лет тридцати на вид.
      Полковник лично организовывал торжественную встречу Госпожи и размещал ее спутников по комнатам. Знаменосец буркнул какую-то банальную вежливость, похвалил вид из окна, что ли. Всего пара слов и несколько мгновений рядом с совершенно незнакомым человеком – и полковник Илрайн заинтригованно повел носом, как гончая, делающая стойку.
      Спустя несколько часов он разузнал о знаменосце Черного Отряда все, что смог. Пригоршня сведений, каждое из которых вызывало только новые вопросы. Отзывается на имя или прозвище Мурген. Родился где-то на севере Империи, в Форсберге или Лордах. В Отряд вступил лет пять-шесть тому, когда те скрывались на Равнине Страха вместе с лидером мятежников, Белой Розой.
      Илрайна вызвали на доклад к Госпоже, желавшей знать о состоянии дел в Империи. Она была столь любезна, что даже поделилась сведениями о том, где шаталась и чем занималась весь минувший год. Оказалось, она заключила союз с Белой Розой во имя окончательного уничтожения Властелина, пытавшегося восстать в Курганье. Теперь Властелин больше никого не побеспокоит. Впрочем, как и Белая Роза.
      – Она умерла? – уточнил полковник.
      – Роза сложила меч и щит и удалилась на покой, – загадочно ответила Госпожа. – Нет, как ни странно, она жива и даже по большей части здорова. Но больше ей не скакать впереди армий, размахивая знаменем. Ее время, как и время Властелина, исчерпалось до последней песчинки.
      Полковник внимательно слушал Госпожу, кивал в нужных местах, запоминал на будущее и всячески старался являть собой образец безупречности.
      Только выйдя из зала совещаний, он позволил себе маленькую слабость – подумать о том, что его действительно занимало.
      Выводы из раздумий были неутешительными.
      Полбеды, что симпатяга Мурген являл собой тот образчик мужской красоты, что был весьма по душе полковнику. Настоящая беда крылась в том, что полковник Илрайн не имел ровным счетом никаких рычагов влияния ни на одного из братьев Черного Отряда.
      Живя в Башне, полковник нашел множество способов удовлетворять свои прихоти. Дамы-чиновницы наперебой старались привлечь его внимание. Он обзавелся десятком адъютантов и порученцев, развлекаясь царящей в их рядах нездоровой конкуренцией и свирепой борьбой за выживание. Он мог добиться тех или иных услуг почти от любого обитателя Башни – легким шантажом, парой завуалированных угроз или обещанием повышения по службе.
      Мурген не входил в число обитателей Башни. Он был чужаком, пришедшим извне. Молчаливым солдатом, закованным в незримую броню отрешенной печали. Полковник Илрайн встречал множество разных людей, но никогда еще не сталкивался с человеком, несшим свое одиночество с таким спокойным достоинством.
      Ничего, утешил себя полковник, времени в достатке. Капля камень точит. Так выйдет даже увлекательнее – заполучить желаемое не силком, но добровольно. Не спеша подобрать ключи к замкнувшейся душе и вызнать, что скрывается за запертыми дверями.
      Надежда развеялась на второй же день. Приставленные к гостям топтуны принесли новость: Отряд не намерен задерживаться в Чарах. Мало того, Госпожа всерьез подумывает бросить Империю на произвол судьбы и уйти с ними на поиски приключений! Они намереваются идти на юг, искать загадочный Хатовар, откуда, по преданию, вышли предшественники Черного Отряда. Наемники уже даже паковали багаж, дожидаясь, когда Госпожа разберется с делами Империи.
      Полковник Илрайн нахмурился. Мог ли он что-то сделать без ущерба для своей репутации? Получалось – мог.       За Госпожой были чародейство и мудрость прожитых веков. За ним – обычная человеческая хитрость и расчётливость, плюс все возможности его департамента. Малость поколебавшись, полковник расчётливо метнул камешек, обрушив на голову (и стол) ничего не подозревавшей Госпожи лавину неотложных проблем, указов, ожидавших ее подписи, судейских протоколов и прочих накопившихся за год Государственно Важных Дел. Госпожа отличалась чудовищной работоспособностью и расторопностью, но даже она была не в силах быстро одолеть захлестнувший её бумажный вал.
      Костоправ окопался в библиотеке, проводя какие-то изыскания. Прочим солдатам Башня пришлась совсем не по душе. Илрайн их понимал. Первые месяцы жизни здесь он тоже чувствовал себя неуютно. Потом ничего, свыкся. Башня подавляла высотой, массой спрессованного черного базальта и поразительным количеством скрытых в ней помещений. В сущности, Башня в Чарах была целым городом, чье население разместилось в одном громадном здании пятисотфутовой высоты.
      Вокруг Башни разбили обширный парк с мемориалом в честь всех погибших в битве при Чарах. Еще в парке были пруды, водопады, беседки, огороды и даже фермы. Жители ближайших городков целыми семьями приходили сюда в праздничные и выходные дни, устраивали пикники и ярмарки. Госпожа распорядилась не препятствовать им и поощрять визитеров. Мол, это способствует налаживанию хороших отношений между властью и подданными.
      Спутники Госпожи маялись бездельем, шатаясь по пышно цветущим садам и наведываясь в городки по соседству. Улучив момент, полковник лично выследил Мургена. Знаменосец в одиночестве бродил по тропинкам или сидел на холме неподалеку от огромной звезды черного гранита, установленной на бывшей первой линии обороны Башни. Илрайн пару раз подходил к нему, пытаясь завязать разговор, но не преуспел – Мурген оказался крайне угрюмым типом. А может, ему просто не нравилось попусту чесать языком.
      Время шло. К исходу второй недели полковника швыряло от отчаяния к бешенству – он ни на шаг не продвинулся к своей цели. Как бы невзначай проходя мимо комнат гостей, Илрайн расслышал отголоски ссоры между Одноглазым и Костоправом. Темнокожий колдун был сыт Башней по горло. Он справедливо упрекал Костоправа в том, что тот закопался промеж старых книг и вдобавок идет на поводу у Госпожи, просившей ее подождать. А ее дела могут вообще никогда не закончиться. Что ж, так и прикажете торчать до скончания веков в постылой Башне, всякий день перенося отъезд на завтра?
      – Ты прав, – признал Костоправ. – Я забыл, что теперь отвечаю не только за себя, но и за Отряд. Время идет, мы стареем, а Хатовар не становится ближе. Я поговорю с Госпожой. Независимо от ее решения мы выступаем завтра на рассвете. Предупреди остальных, чтобы были готовы.
      – Да мы давно готовы, – заворчал колдун. – Только свистни. Сидим тут, паримся, а все из-за твоей подружки.
      На пару ударов сердца полковник едва не потерял самообладание. У наемников слово с делом не расходится. Завтра их здесь уже не будет. Он должен был что-то срочно предпринять, но что?
      В выделенной ему комнате Мургена не было. Там вообще было на удивление пусто и чисто, словно тут никто и не жил почти две недели. На постели лежал аккуратно увязанный дорожный мешок. Илрайн спустился в парк, отыскав знаменосца на привычном месте подле черной звезды. Мурген пытался разобрать строчки, глубоко выплавленные в граните. Их начертала силой магии сама Госпожа – древнее четверостишие о прахе и пепле, из которого все мы вышли и куда возвращаемся, чтобы вновь возродиться.
      Илрайн кашлянул, привлекая внимание. И брякнул первое, что пришло на ум – спросил, участвовал ли Мурген в битве при Чарах. Чего, конечно же, быть не могло – Мурген был слишком молод для этого. Знаменосец отрицательно мотнул головой, нехотя добавив, что много слышал об этой битве от ветеранов и читал описание в Анналах. Вот Костоправ – тот да, очевидец, и вел записи прямо на поле боя. Илрайн спросил, действительно ли он имеет в виду легендарные Анналы – хроники Отряда, непрерывно ведущиеся почти триста лет. Мурген слегка оживился, объяснив, что часть этих хроник утрачена в скитаньях и сражениях, но Отряд не теряет надежды снова их отыскать.
      Слово цеплялось за слово. Полковник мысленно сравнивал себя с рыболовом, выводящим на мелководье крупную и удивительно сторожкую рыбу. Малейшее неосторожное движение, и добыча сорвется с крючка. Он присел рядом с Мургеном. Тот не возражал и не пытался ни уйти, ни отодвинуться.
      Огромная тень от Башни чуть сдвинулась, накрыв озеро под холмом. По воде побежала серебристая рябь.
      Илрайн аккуратнейшим образом свернул разговор к теме личных предпочтений Мургена. Было бы досадно после стольких хлопот в самый последний миг выяснить, что тут и рассчитывать было не на что. Разве что на добрый удар в челюсть, когда знаменосец сообразит, на что ему намекают. А он сообразит рано или поздно. Он, оказывается, вовсе не глуп, просто предпочитает держать язык за зубами. Сидеть рядом с ним было – что жариться на раскаленных углях. В тихом, сдержанном Мургене крылось нечто, вынуждавшее видавшего виды полковника Илрайна изнывать в тоскливых сожалениях о недосягаемом. Эх, будь у него чуть побольше времен. Еще хотя бы месяц. Ладно, не месяц, пара недель. Он бы уломал знаменосца. Сперва на одну маленькую уступку, потом на другую. Выкроил бы время и нашел повод для совместной поездки ну хотя бы в Вязы. Вдали от Башни, соглядатаев и Отряда можно было бы рискнуть. Что-нибудь да обломилось бы. Особенно если для начала завалиться в хороший трактир с весёлыми девицами – Илрайн знал не один такой. Девицы и белое вино из Опала здорово способствуют душевному расслаблению…
      – Я не против, – сказал Мурген.
      Полковник едва не прокусил язык. Неужто он был так неосторожен, что выболтал свои замыслы вслух? В таком случае ему одна дорога – прямиком в отставку. Причем позорную.
      – Да нет, – тем же рассудительным и невозмутимым тоном успокоил его Мурген. Он смотрел в сторону, на вязовую рощу и отмеченное высокой колонной место гибели кого-то из Взятых за ней. – Тут и тупица бы допер, к чему ты клонишь. Говорю же, я не против. Только в Башню не пойду. Жутко там.
      Справившись с потрясением, Илрайн рассудил, что столь ценными подарками судьбы не разбрасываются. Мурген согласен? Отлично! Никаких народных гуляний в парке сегодня вроде не намечается, значит, надо действовать быстро и решительно. А то передумает и улизнет. А если у него еще и опыт имеется, так вообще больше желать от жизни нечего. Иметь дело с неискушёнными партнёрами полковнику не нравилось. Много возни и уговоров, а в итоге – сплошное разочарование.
      Мурген разочарованием не стал. Это было истинное потрясение, фейерверк и юношеский энтузиазм, с лихвой восполняющий тот явственный факт, что знаменосец давненько не занимался чем-то подобным. Но боги свидетели, как же это было хорошо. Не просто удачный перетрах, а нечто большее, лучшее, чему и названия-то так сразу не подберешь. Сладостное удовольствие, горчащее на языке и отдающееся болезненным нытьем под ложечкой. Процесс настойчиво требовал повторения, причем не раз, и не два, но всякий день – утром и вечером. Да не на скользкой траве под открытыми небом, а в нормальной постели со всеми удобствами.
      – Только не говори, что обучился этому в Отряде, – с трудом выговорил Илрайн, когда все закончилось. – Иначе мне придется срочно бросить службу и завербоваться к вам.
      Мурген сгреб разбросанную одежду в кучку и прилег на нее. Этот странный парень так ни разу и не вскрикнул, только приглушенно постанывал сквозь зубы. Голос у него не дрожал и не срывался, как у некоторых особо чувствительных адъютантов полковника.
      – Когда я был молод и глуп, у меня был друг, – негромко сказал Мурген. – Он был старше меня, но привязался ко мне, а я слишком много от него требовал. У моего друга была семья и обязанности, а еще вздорная родня, но мне-то было на все наплевать. Я не задумывался о последствиях. Сболтнул лишнего в дурной компании. Мой друг оказался за решеткой. В нашем городе были суровые нравы. Моего друга сослали на рудники, а я сбежал и вступил в Отряд. Спустя пару месяцев через город прошла армия Взятого. Больше там ничего нет.
      – Сочувствую.
      – Не стоит. Я сам был виноват. А может, никто не виноват. Просто так сложилось.
      Илрайн смотрел в спину знаменосца, тягостно сознавая, что любые приходящие ему на ум слова прозвучат на удивление глупо и неуместно. Предложить Мургену остаться в Чарах? Он дал присягу Черному Отряду и не изменит клятве лишь оттого, что славно повалялся с кем-то в траве. Да и в качестве кого он будет тут находиться – очередного порученца полковника Илрайна? Их и так набралось слишком много, давно пора выгнать половину взашей. Сказать Мургену, насколько он потрясающий? Попросить быть осторожнее?
      – Поэтому теперь ты стараешься избегать людей, – предположил Илрайн.
      – Я просто держусь от них подальше. Ни к кому не привязываюсь. Может, когда научусь отвечать не только за себя, но и за других, найду себе кого-нибудь. Или не найду, как получится.
      – Ты мог бы начать поиски прямо здесь, в Чарах, – рискнул полковник.
      – Нет, – спокойно ответил Мурген. – Завтра мы уйдем из Чар на юг, и ты это знаешь. Иначе и дальше бродил бы кругами, тоскливо зыркая. Никто из нас не вернется обратно. Я это знаю, потому что видел во сне. С той поры, как мы прятались на Равнине Страха, ко мне иногда приходят сны. О том, что будет или что может быть. Есть сны-призраки, а есть верные. Этот – верный. Поэтому я загадал: если ты опять придешь и заговоришь со мной, я соглашусь. Чтобы сохранить в памяти. Вместе со всем, что я видел – Башней, садами и рекой. Тобой, потому что больше мы не встретимся. Это будет первый и последний раз.
      Солнце ослепительно сверкнуло на полированных срезах Башни, вынудив Илрайна сморгнуть.
      – Ты что, веришь в сны?
      – Они сбываются, – пожал плечами Мурген. Наверное, он уже сожалел о мгновенном откровении и упрекал себя за излишнюю болтливость. Он снова уходил в себя, замыкая незримые двери и навешивая замки. Это было невыносимо.
      – Иди сюда. Обещаю, этот день ты не позабудешь.
      Отрядный колдун Одноглазый таскался по извилистым парковым дорожкам в поисках своего дружка и собутыльника Гоблина. Одноглазый жаждал общения, а именно – поделиться планами на выданное трехмесячное жалованье. Планы, правда, были простыми и безыскусными, включая помимо прочего визит в трактир, смазливых девиц и десяток партий в тонк.
      Слуха Одноглазого коснулись некие любопытные звуки, летевшие из-за кустов. Старый колдун сошел с дорожки и, помогая себе палкой и волшебством, почти беззвучно просочился сквозь заросли. Увидел черный обелиск внизу, склон холма и парочку, поглощенную древнейшим на земле занятием.
      Одноглазый фыркнул, хмыкнул, вспомнил молодые годы. Всмотревшись, он с удивлением признал в коротко стриженной и атлетически сложенной красотке, что лихо скакала верхом без седла, отрядного знаменосца. Валявшийся на земле и порыкивавший от удовольствия парень, которого объезжал Мурген, как две капли воды смахивал на имперского полковника из приближенных Госпожи. Вот он с усилием выгнулся, часто и хрипло дыша, забился, как вытянутая на берег рыба, хватая Мургена за руки и притягивая к себе. Тот не вырывался, резко и сильно двигая бедрами.
      Похрюкивая, Одноглазый упятился в спасительные кусты. Мурген уже взрослый пацан и в силах решить, как распорядился своей задницей. Раз ему вздумалось таким образом распрощаться с Империей – пусть его развлекается. Потом Одноглазый почувствовал несвойственный ему прилив великодушия. Пожалуй, никому не стоит знать об этом. Ни Капитану, ни уж тем более Гоблину. Нечего отравлять мальцу жизнь гнусными намеками. Один раз по торжественному случаю – не считается, все мы были молодыми. Надо бы озаботиться, чтоб ни одной живой душе не пришло в голову сунуться в эту часть парка.