В вагоне утренней электрички не совсем молодая пара, представившаяся дуэтом "Романтика", исполняет кавер на какую-то старую песню из репертуара радио "Ретро". Она — в нелепом розовом пуховике "спальный мешок", черном шарфе с блестками и на невысоких учительских каблуках, в которых можно почти не устав проходить целый день, при этом вполне отчетливо обозначая свою женственность. Он — в куртке из кожзама и брюках, волосы немного набриолинены — успел утром мазнуть, задержавшись у высокого зеркала в темном коридоре, когда уже торопились на первую электричку.
Они поют под минус, который звучит из маленького задрипанного комбика, для надежности закрепленного синей изолентой на железном каркасе от "сумки-тележки" — как те, с которыми бабульки ездят в метро с одной окраины на другую.
Девушка поет, манерно положив руку на ручку тележки с комбиком — как если бы это была крышка рояля. Как если бы это была крышка белого рояля в доме со стеклянными стенами на берегу океана, где развеваются занавески, где умеренно ярко светит вечернее солнце, где только он и она. Он — белозубый смуглокожий продюсер в белом костюме, с которым даже не противно переспать, и она — в черном коктейльном платье, с рассыпавшимися кудрями и без каблуков. И ей все равно, что сквозь шкуру под ногами проступает железный залепленный жвачкой пол, что дом немного покачивает, и что на прозрачных стенах тут и там видны желтые круги и трафаретные надписи "НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ".
Она медленно обходит рояль, стараясь не шататься, подходит к продюсеру, на ходу вытаскивая из волос заколку — не как дешевая сучка, готовая отдаться первому встречному за славу, не как робкая девственница, но как опытная и знающая себе цену женщина, которая не принимает поспешных решений, которая сама выбирает, кто будет обладать ее телом и насколько полной будет его власть.
Продюсер ставит на столик бокал вина, она кладет ему руки на плечи, он обнажает зубы в хищной продюсерской улыбке, такой же классической и традиционной, как очки Ray-Ban, как бомберы Alpha Industries, как сигареты Marlboro...
Внезапно дом очень сильно накреняется — так сильно, что она уже не может удержаться на ногах, и, вместо того, чтобы грациозно опуститься на колени к продюсеру, полностью продемонстрировав изгиб открытой спины, неуклюже валится на него всем телом. В попытке сохранить равновесие она хватается за его пиджак и опрокидывает бокал вина на столе, заодно выбивая из его рук сигару, которая падает на белые брюки и начинает прожигать в них абсолютно не эстрадные, не топовые и не фешенебельные дыры.
Продюсер, вместо того чтобы поймать ее, с неожиданной прытью и сноровкой группируется в защитную позицию и, отстранившись, продолжает наблюдать за ее падением. Его лицо одновременно выражает легкое недовольство и бесчувственное любопытство, что в целом придает ему хитровато-злобный вид.
Когда она достигает пола, он подтягивает под себя ноги и, глядя на нее со смесью отеческого укора и подростковой насмешки, отрывисто произносит:
— Женщина! Аккуратнее!
В его ставшей ехидной улыбке проступают металлические зубы, его белый пиджак оказывается грязно-серым пуховиком, а бокал вина, который он в последний момент виртуозно спас от падения — банкой пива "Охота крепкое 9%".
— Аккуратнее надо быть! — повторяет он. На окончание фразы приходится короткая отрыжка.
— Извините, — добавляет он, обращаясь к сидящей рядом тетке в черном пальто с начесом. Та понимающе кивает. Она понимает и отрыжку, и тот факт, что падение женщины на ее соседа заслуживает осуждения. Она считает нужным обозначить свое согласие голосом:
— Женщина, вы под ноги-то хоть смотрите себе иногда! — говорит она.
Упавшая девушка тем временем поднимается и начинает приводить себя в порядок. Ее пуховик помялся, шарф чуть съехал, но в целом все в порядке, криминала нет.
— Зай, ну ты че… — слышит она за спиной.
Ее напарник помогает ей отряхиваться. Он не выключал минус, и как раз сейчас должен начаться припев, который они поют вдвоем в октаву — беспроигрышный хук их дуэта.
— Готова? — быстро спрашивает он, одной рукой поддерживая ее, а второй подкатывая к себе тележку с комбиком, чтобы пропустить выходящих в тамбур пассажиров.
Она поднимает голову и обводит взглядом вагон. На окнах слабо колышутся занавески. Ветер приносит теплый воздух с океанского побережья, который уверенно вытесняет перегар и пот. Ее ногам тепло в удобных учительских туфлях. Она стоит на шкуре посреди большой светлой комнаты, в которой нет никого, только она и рояль. Сессионщик за роялем просто делает свою работу, он профессионален и незаметен. Аккуратный динамик с деревянной обшивкой, зачем-то встроенный в потолок, хрипло сообщает: “Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Маленковская”. Девушка кладет руку на крышку рояля. Пианист плавно начинает играть пре-хорус.
— Да, — спокойно отвечает она одними губами, — готова.
В глубине комнаты открывается дверь и через нее элегантно и как бы извиняясь за вторжение просачивается продюсер в белом костюме, жестом прося не прерываться.