Раннее утро, полная маршрутка, натянутая тишина, лучи взглядов. Все едут на работу, мама везет дочку в садик. Ребенок что-то очень увлеченно ей рассказывает, мамаша не очень охотно слушает, стреляя глазами по наглым сидящим студентам.
— Мам, а потом этот дядя заплакал! — говорит дочка.
— Зайка, ну это же тебе снилось, — отвечает мать и нелепо изгибается, вцепившись в спинку кресла, чтобы посмотреть в окно и по вывескам универсамов понять, какой именно квартал Южного Бутова маршрутка проезжает, и не пора ли пробиваться к выходу.
— Просто... — начинает девочка и обрывает фразу на этом слове, совершенно не по-детски оставляя в воздухе драматическое многоточие.
И в этот момент я, один из смотрящих в пол молодых людей, явственно ощущаю ту стену непонимания, которой окружен этот ребенок. Ее миру всего несколько лет, и она, как советский космонавт, падающий в атмосферу внутри тесной посадочной капсулы, отчаянно пытается разобраться в своих ощущениях, прислушиваясь к нарастающему гулу пламени за обшивкой и глядя на неотвратимо приближающуюся Землю со смесью ужаса и восторга.
Она вдыхает кислород, она видит сны, она открывает для себя вещи, у которых еще нет названий, называет плачущего мужчину "дядей", потому что ей не известно, что такое "плачущий мужчина", "разбитое сердце" и "сильная женщина". С ней разговаривают камни, ее посещают инопланетяне, ее имя шепчет висящее за окном невидимое существо, которое нельзя разглядеть сквозь изморозь, но можно почувствовать всей кожей, можно изобразить его на листке бумаги и принести воспитательнице в садике, и она улыбнется, и спросит: "Кто же это, зайка?" И эти слова опять ударятся о стену непонимания и превратятся в пепел, как глупые птицы, угодившие под несущийся в огне космический аппарат.
Однажды ночью она проснется в полной тишине — в такой глубокой, что будет слышно, как на улице Якиманке крутится турбина в машинном зале ГЭС №1, и как трещит табак в сигарете дяди, вышедшего покурить на балкон серого дома на набережной, где жили близкие к Сталину люди. "Парашют! Парашют!" — "Расчетный район приземления — квадрат четыре" — "Вас понял" — "Внимание всем, отправляем спасательную команду в район приземления" — будут переговариваться голоса где-то на границе слышимости. "Приземление прошло успешно, повторяю, она приземлилась" — далекий исчезающий шум аплодисментов. Она спустит ноги с кровати, подойдет к окну — растрепанная семилетняя девочка — встанет у стекла и расплющит об него нос, глядя вслед невидимому прозрачному существу, медленно уплывающему от нее за горизонт.
— Пока, — передаст она ему по одной ей известному каналу, одной ей известным языком.
— Прощай, — ответит существо.
— Зайка, ты чего? — заглянет в комнату мама. — Ты с кем разговариваешь?
— Ни с кем, — ответит она.
— Еще ночь, ложись обратно, — сонным голосом скажет мама и закроет дверь.
Девочка дождется, пока проскрипят половицы в коридоре, громыхнет дверца шкафа на кухне, булькнет вода в фильтре и щелкнет дверь маминой спальни, бросит еще один взгляд на светлеющий горизонт, развернется и поплетется к кровати, на ходу отцепляя от майки стропы парашюта.