Я любила его ключицы, считала вены на запястьях и сходила с ума от его смеха. Писала стихи о нем, для него до одури. Видела его образ в каждом прохожем, в каждом окне и в каждой слепящей фаре проезжающей машины. Но две тысячи километров не давали мне сжимать его руки так сильно, насколько это было возможно.
Почему у меня не выходит расщепиться на мелкие частицы и высадиться где-нибудь на повороте его улицы на букву о? А потом пешком дойти до его дома, постучаться в дверь и увидеть того родного человека, которого я идеализировала уже полтора года?
Когда твоя внутренняя, жизнерадостная Амели на мели, волей неволей задумываешься, почему любящие люди не могут быть вместе. И когда в сотый раз рассказываешь подруге в скайпе, какой твой мистер Г хороший и плохой одновременно, мысли сами направляют желания в нужное русло – писать. Писать на бумаге, писать в общественном транспорте, печатать дрожащими пальцами на клавиатуре; печатать с ошибками пунктуационными или речевыми, строить предложения правильно или с излишней вычурностью – не столь важно, когда мысли не находят покоя даже в собственной голове.
Твоя Этернум потерпела очередное поражение в битве за справедливость. Но, к счастью или несчастью, этот бой, определенно, еще не последний.
КМС терпит перестройки, должно быть, из-за злокачественной аритмии.
П о я с н и т е л ь н а я з а п и с к а №1. КМС – кардиограмма моего сердца. Сердца, не в плане органа, а в плане чувств и эмоций.