РОМАН
Глава 1. НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ
Я знать тогда не знал, в начале, сколько
Смогу, приноровясь, перенести.
А. Володин
Ожидание и неопределённость – не самые лучшие состояния, но и не самые ужасные. Какое-то время их можно терпеть – неделю, месяц, даже год, а потом наступает момент, когда человек вдруг понимает, что больше так продолжаться не может.
Он начинает предпринимать решительные действия – иногда совершенно неожиданно для себя, потому что решительность и предприимчивость свойственны далеко не всем. Что поделать – нас так воспитали: будь скромным и бескорыстным; вся жизнь впереди – надейся и жди; трудись – и счастье само тебя найдёт.
Как бы не так! Оно даже не собиралось никого искать. Кто-нибудь видел, чтобы счастье занималось поисками наиболее усердных и сознательных тружеников? Вероятно, под счастьем имелось в виду какое-то особенное состояние (скорее всего, долгожданного облегчения или свободы), наступающее по завершении длительного титанического труда, на который далеко не у каждого хватает терпения или, как это ни печально, жизни.
Но когда и титанический труд закончен, а обещанное по этому поводу счастье всё никак не приходит – оно где-то замешкалось или вообще не выходило в путь, – даже не слишком настойчивые люди могут потерять терпение и начинают добиваться желаемого.
Если они имеют право на нечто большее, чем до сих пор им предлагала или навязывала жизнь (а точнее, более проворные люди, которые успели занять выгодные позиции, откуда можно диктовать свои правила другим), то надо проявить силу воли, заставить себя выйти из тени и заявить о своём существовании. Другого способа нет.
Чудеса в жизни случаются настолько редко, что, рассчитывая только на них, можно вообще ничего хорошего не дождаться.
Вот и наша героиня почувствовала, что ей стало совершенно невозможно и, более того, невыносимо подчиняться тайным планам уклоняющегося от прямого и честного ответа заведующего кафедрой, на которой она вот уже два с половиной года работала почасовиком, и решила действовать.
А именно: она вознамерилась найти тех компетентных и честных людей, которые помогли бы ей получить ответ на очень простой вопрос: когда она, наконец, получит обещанную должность старшего преподавателя и, соответственно, постоянную работу в университете.
Счастье и работа в сознании школьной учительницы и по совместительству университетского преподавателя-почасовика Ольги Васильевны Гончаровой не были связаны настолько тесно, чтобы они стояли в одном ассоциативном ряду. Конечно, в её трудовой жизни были многочисленные радостные и приятные моменты, иначе она не провела бы в школе целых пятнадцать лет.
Для учителя главное – не бояться детей и научиться управлять классом. Тогда дети не будут садиться на голову и смогут получать удовольствие от уроков, интересных не только самому учителю, но и, в идеале, ученикам, для которых эти уроки, собственно, и проводятся.
Среди коллег Ольга Васильевна считалась хорошим педагогом, знающим свой предмет. Преподавала она историю в старших классах и МХК, то есть мировую художественную культуру, – во всех остальных. В истории человечества её больше всего интересовала именно культура.
Она и раньше, когда училась в аспирантуре, занималась культурой, и тема диссертации у неё – «Влияние европейской культуры на белорусское изобразительное искусство 19-го века». Очень хорошая тема – не только для самого исследователя, но и для науки, и, может быть, для всех людей. Ведь искусство как бы принадлежит народу, только он не всегда об этом помнит и зачастую обходится суррогатом.
Жаль, конечно, что она не защитила диссертацию вовремя. Столько лет на ней висел этот долг – прежде всего перед собой и перед всеми близкими и знакомыми людьми, которые были посвящены в её планы. А разве она сама не хотела уложиться в срок, разве не смогла бы? Конечно, смогла бы! Легко!
Она даже думать не думала, что давно ожидаемое радостное событие – признание результатов её вдохновенного трёхлетнего труда – обернётся многолетней душевной травмой. Как ни крути, но когда над тобой висит груз незавершённых дел, это не прибавляет оптимизма.
Конечно, Ольга старалась не подавать вида, что переживает по поводу отложенной защиты. У неё было почти всё, что нужно женщине для счастья: взаимная любовь, благополучная семья, прекрасный муж, здоровые дети, трёхкомнатная квартира, работа в приличной гимназии, так что многие коллеги могли бы совершенно справедливо осудить её претензии к жизни и к самой себе.
Они сказали бы, что у некоторых очень умных женщин вообще мало что есть из этого впечатляющего списка, а то и вовсе ничего нет, кроме работы. Что толку в диссертации, если ради неё женщина отказывается от главных жизненных ценностей?
А для Ольги толк в научной работе определённо был, и к тому же она ни от чего не собиралась отказываться. Просто ей однажды не повезло: в далёком 1994 году, когда ей оставался всего один год до окончания аспирантуры, умер её любимый научный руководитель Тадеуш Казимирович – интеллигентный пожилой профессор.
Ольге назначили нового руководителя – грузную старомодную даму, более-менее разбиравшуюся в белорусской этнографии, но совершенно равнодушную к «буржуазной эстетике», как она называла то, чем занималась Ольга.
Лидия Алексеевна Дубинина, рядовой кандидат наук старого типа, не только не могла помочь аспирантке, но ещё и пыталась убедить её в том, что надо обязательно сменить тему диссертации, съездить со студентами в экспедицию по отдалённым деревням и заняться более полезными этнографическими исследованиями.
– И для кого же они будут более полезными? – вяло поинтересовалась расстроенная Ольга.
– Для нашей молодой страны и её многострадального народа, который и без буржуазного влияния прекрасно умеет петь, танцевать и украшать свою жизнь декоративно-прикладным творчеством, – высокопарно ответила дама, старавшаяся идти в ногу со временем.
Ольга даже не пыталась доказывать Лидии Алексеевне, что культурные связи с другими странами тоже имеют место, и лично ей эта тема гораздо ближе и интереснее многоуважаемой этнографии, и даже чем замечательные вышивки её родной бабушки, которые, конечно, тоже ей очень дороги, но в контексте мировой культуры не имеют основополагающего значения.
Бабушка вышивала крестиком, а это умеют делать многие женщины. И Оля в детстве вышивала, и те же самые народные орнаменты использовала. Ну и что, теперь она должна исследовать сама себя? Разве у нас мало написано книг о декоративно-прикладном искусстве?
Разумеется, Оля любила и свой народ, и деревенских родственников, а особенно – бабушку Сашу, к которой ездила каждое лето. Бабушка тогда была ещё крепкая и держала корову Василису, на молоке которой Оля росла как на дрожжах. Но ведь она уже выросла и вправе выбирать, что ей можно просто любить, а о чём писать диссертацию.
Пока Ольге удавалось сохранить свою независимость от непоколебимой дамы, не слишком интересовавшейся новой аспиранткой, она продолжала заниматься в библиотеке, а в солидных научных журналах вышли две её статьи, написанные и сданные в редакцию ещё в прошлом году.
Но диссертация, доработанная самостоятельно, в любом случае должна быть одобрена новым научным руководителем, и вот тут-то начались неразрешимые, непробиваемые проблемы.
На заседании кафедры, где проходила ежегодная аттестация аспирантов, Лидия Алексеевна громогласно заявила:
– К сожалению, я вынуждена сообщить, что Ольга Гончарова не выполняет учебный план, не прислушивается к моим рекомендациям и вообще – она даже не приступила к сбору материала!
Учёный народ был удивлён странным непослушанием вполне благополучной аспирантки, прежде никогда не вызывавшей недовольства преподавателей, и пожелал выслушать её объяснения.
Ольга предчувствовала, что неприступная шефиня настроена против неё, но чтобы настолько... Нет, это невозможно! Уверенная в собственной правоте, она коротко рассказала о том, что сделано за последний год; предъявила опубликованные статьи и те, что были подготовлены к печати; постаралась как можно деликатнее объяснить, в чём суть противоречий между ней и новым руководителем, и попросила разрешения представить свою диссертацию – поскольку она уже написана – на следующем заседании кафедры.
Оба выступления – и учёной дамы, и Ольги – вызвали живой интерес у заскучавших историков, и они начали переговариваться между собой. Одни встали на сторону аспирантки, другие поддерживали свою старую знакомую Лидию Алексеевну, потому что им предстояло ещё неизвестно сколько лет встречаться с ней на кафедре, да и вообще – зачем нарушать установленные правила? Научный руководитель должен дать добро, а если он чем-то недоволен, как же тогда защищаться аспиранту? Кто его вообще будет защищать?
Завкафедрой занял скромную позицию невмешательства, то есть выслушал обе стороны, зевнул и сказал монотонно-ленивым голосом (дело было вечером, и он уже устал):
– Я думаю, что у нас нет оснований не доверять уважаемой Лидии Алексеевне. Если у неё есть претензии к аспиранту Гончаровой, то, очевидно, говорить о готовности к защите ещё рано. Поскольку у Гончаровой истекает последний год обучения, мы вынуждены констатировать, что она не выполнила свой учебный план.
– Павел Иванович, разрешите я объясню... – начала было Ольга, но он строго помахал пальцем, давая понять, что она поступает бестактно, прерывая его речь в присутствии коллег.
– К сожалению, это не единичный случай в нашей практике – далеко не все аспиранты работают с полной отдачей и представляют жизнеспособные диссертации вовремя, но я надеюсь, что Гончарова сделает соответствующие выводы и через некоторое время исправит ситуацию. Разумеется, вам придётся учесть мнение научного руководителя и заниматься более интенсивно, – добавил он, напоследок бросив на Ольгу равнодушный взгляд.
Она поняла, что её защита – под большим вопросом. Но ведь диссертация не только написана – она даже отпечатана. Пусть это не окончательный вариант – она согласна учесть замечания, исправить ошибки, усовершенствовать стиль изложения – словом, сделать всё, что может улучшить её трёхлетний труд. Причем с обязательной благодарностью рецензентам за ценные указания.
Но перечеркнуть всё, что сделано с такой любовью под руководством уважаемого профессора? Ведь именно это ей сейчас предложили сделать, и никто не заступился, никто не сказал вслух, что её тема была утверждена на заседании этой же кафедры и не вызывала никаких возражений при жизни научного руководителя.
Так почему же, когда диссертация уже написана, её некому прочесть и сказать правду? Разве можно так поступать с живым человеком и его покойным руководителем?
Ольга оцепенела от несправедливости происходящего и ничего больше не сказала в свою защиту. А что она могла добавить к тому, что уже сказано? Потребовать справедливости? От кого? Учеников покойного Тадеуша Казимировича здесь, к сожалению, не было – они-то, может, и заступились бы. А остальные «слушатели» стоят, точнее, сидят каждый за себя – никто не захочет вникать в чужие проблемы и навлекать на себя немилость старших по положению.
Но как можно, не читая написанного, не разбираясь в предмете, обсуждать, вернее, осуждать и выносить решение? Неужели все они не понимают, что делают?
Ольга решила подождать и хорошенько обдумать, как ей следует поступить.
Спустя две недели она пришла к завкафедрой посоветоваться. Чью бы сторону он ни занимал, он должен быть объективным, к тому же его обойти невозможно.
Павел Иванович, благодушный с виду толстячок, при виде Ольги сразу насторожился:
– Ну, здравствуйте, Гончарова! У вас опять какие-то вопросы по поводу защиты? Но вам же ясно было сказано, что ваша работа не устраивает научного руководителя. У меня нет таких полномочий, чтобы заставить его изменить мнение. К тому же я не специалист в этой области, так что вмешиваться не имею права.
– Павел Иванович, но ведь тема моей диссертации была утверждена и всё делалось как положено. И аттестацию я проходила, и никаких претензий ко мне не было.
– Послушайте, Гончарова! Постарайтесь перебороть свою гордыню и заняться делом вместо того, чтобы ходить по кабинетам. Мне уже звонили из отдела аспирантуры с просьбой помочь вам. Повторяю: мы от вас не отказываемся, вы наша аспирантка, и сможете защищаться у нас, когда будете к этому готовы. Поверьте, мы тоже заинтересованы в том, чтобы наши совместные усилия увенчались успехом!
– Павел Иванович, извините меня, но Тадеуш Казимирович – уважаемый, всемирно известный учёный! Я занималась в его семинаре пять лет, и он уделял мне столько внимания! Он одобрил всё, что я написала, – это ведь при нём была сделана основная часть работы и отданы в печать статьи. Самостоятельно, без его руководства, но по намеченному нами плану, я написала только третью главу диссертации. Неужели вы считаете, что всё это надо отставить в сторону и начать делать совершенно другое? – взволнованно говорила Ольга.
– Ольга Васильевна, голубушка, у меня совершенно нет времени разъяснять вам элементарные правила поведения ученика по отношению к учителю. В данный момент вашим учителем является Лидия Алексеевна Дубинина. Скажите спасибо, что она не отказывается от вас, несмотря на некоторые неудобные моменты. Надеюсь, вы понимаете, что в дальнейшем ей придётся руководить вами, можно сказать, на общественных началах? Когда у вас закончится срок пребывания в аспирантуре, она будет уделять вам внимание исключительно из соображений гуманности и ответственности за общее дело. Понимаете? – настойчиво спрашивал завкафедрой.
– Да, Павел Иванович, я всё понимаю, – машинально ответила Ольга, чтобы прекратить этот бессмысленный разговор.
– Вот и прекрасно! Желаю вам успеха! – обрадовался толстячок и встал из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена и он хочет проводить гостью.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/04/04/1462