Любишь ли ты цветы, мой юный друг? Великое множество растений произрастает в наших горах. Каждой весной альпийские луга и укромные долины одеваются таким обильем красок, что не признать родной суровой земли, по полгода укрытой снегом. О, что за чудо эти горные цветы! Стойкость их и жажда жизни поражают воображение! Самые упрямые ростки добираются даже до границы вечной мерзлоты. Распускаясь на голых скалах, под гнетом свирепых бурь, вопреки всему, они, кажется, способны одолеть саму смерть. Вот об этом я и расскажу тебе, пожалуй, одну славную сказку.
Посмотри-ка на те скалы вдали. Прикрой рукой глаза от света. Разглядел ли над хребтом башни поднебесного дворца, что пронзают громады туч, точно копья? Витражи на солнце сверкают, как девичьи слезы, и на незыблемой высоте румянец заката алеет на белоснежных стенах. Жаль, не разобрать отсюда, какой резьбой украшены колонны, какие странные химеры стерегут парадные врата крепости. Сложно поверить, что подобная красота вышла из-под рук человеческих. И сложно представить, что столь чудесный дворец ныне полностью заброшен. Молчат фонтаны, мраморные изваянья погребены под толстым слоем снега, и только горный ветер гуляет в опустевших анфиладах. Нетающие льды броней сковали белокаменный дворец, и предрешено, что этот смертный холод не отступит вовеки.
Ты спросишь, что случилось? Что за проклятье пало на обитателей прекрасного чертога? В незапамятные времена смех и музыка не смолкали в его высоких залах. Каждый день, полный ликования, был похож на праздник. Ничто не омрачало счастья жителей дворца, и, казалось, конца не будет ясным дням. Хвалебные гимны звучали во славу властителей белоснежного чертога - мудрого короля и королевы, прекрасной, как вершины гор в сиянье утра. И сами боги благословили день, когда на свет родился их первенец, наследник престола.
Окруженный любовью и заботой, мальчик быстро подрастал, и еще не достиг он зрелости, как юные красавицы со всех окрестных королевств заблистали на балах во дворце в надежде привлечь внимание принца. Наследник рос стройным и ладным, что твоя стрела, золотые волосы его словно поцеловало солнце гор, и немало девичьих сердец было разбито. Вольная душа принца не лежала к делам любовным, дамские прелести мало его привлекали. Он больше любил проводить время на охоте и в воинских забавах, был горд, горяч и остер на язык, и нередко юные принцессы убегали в слезах после пустых попыток его очаровать. Самого же принца это мало волновало.
Однажды во дворец прибыли особенные гости. Сама мать горных троллей прослышала о том, что принц высокого королевства ищет себе невесту. Из волшебной страны за краем таянья снегов она явилась ко двору молодого жениха и привела с собой дочь на выданье. Вдвоем они вступили под высокие своды, и в этот миг обитателям дворца пригрезилось, что померк самый свет дневной - так уродлива была владычица волшебного царства. Огромного роста, двухголовая, с тяжелыми ручищами, покрытыми бледным пещерным мхом вместо волос, с призрачно-серой кожей и холодными провалами глазниц, горящими жутким синим светом, она походила на огромную кристаллическую глыбу, дикость ее облика оскверняла величие чудесного дворца. Дочь свою, закутанную с ног до головы в темный плащ, гостья вела за руку, и та, обычного человеческого роста, казалась рядом с матерью хрупкой былинкой.
Король с королевой онемели от ужаса, когда мать горных троллей объявила свою волю и дочь свою подвела к трону, все еще не открывая ее лица. И тогда заговорил принц. Без тени страха, глядя прямо в глаза чудовища, он дерзко осмеял его жуткий облик и осыпал весь народ волшебной страны во главе с принцессой словами обидными и горькими. Молча снесли гости жестокие насмешки, выждав, пока принц закончит, а затем огромной лапищей мать горных троллей сбросила капюшон плаща, что скрывал лицо ее дочери, и весь двор не сдержал изумленного вздоха. Принцесса волшебной страны ничем не походила на свою мать. Так красива была она, что даже у принца защемило в груди. Белоснежные волосы, чистые, как горное серебро, сверкающим потоком хлынули по ее плечам, ясные глаза на точеном личике сияли ярче звезд небесных. И в этих синих, как небо, прекрасных глазах стояли слезы.
Тогда снова заговорила мать горных троллей. Тяжко укоряла она принца за бездушие, а его родителей - за то, что вырастили такого злого и безжалостного сына. Весь королевский двор внимал ей молча, пораженный, и никто не осмеливался перечить ни единым словом. И тогда, в завершение речи своей, полной обиды и горечи, страшно и жестоко она прокляла молодого принца, проча ему скорую и мучительную смерть. С этими словами развернулась хозяйка волшебной страны и заспешила прочь из зала, уводя за руку свою дочь. Спохватились король с королевой, приказали заступить колдуньям дорогу, запереть ворота на пути, но мать троллей проворно забросила принцессу себе на закорки, обернулась северным ветром и умчалась прочь, к недосягаемым вершинам за гранью вечной мерзлоты.
Так пришел конец счастливым дням. Никто больше не пел веселых песен, не танцевал без устали под звонкими резными сводами. Юного принца, отраду и надежду королевства, сразила неизлечимая колдовская хворь. Целыми днями он корчился в своей постели, под грудой толстых одеял, и никак не мог согреться. Не помогало ни подогретое вино, ни горячие целебные отвары, ни жарко натопленный очаг. Даже ласковый солнечный свет, проникая в стрельчатые окна, скользя по бледной коже, теперь не играл с румянцем щек, с драгоценными золотыми локонами юноши, а как будто обходил обреченного стороной. И день от дня принц все хирел и чахнул.
Несчастные родители сбились с ног в поисках лекарства. Во дворце перебывали все известные в стране знахари, цирюльники и колдуны. Каждый из лекарей давал советы, пробовал новые способы исцеления, новые пилюли, микстуры и припарки, но ничто не имело силы против неведомой болезни. От отчаяния король повелел рубить головы шарлатанам, и вскоре целители перестали предлагать свою помощь. Теперь безутешным родителям оставалось только одно - смиренно ждать конца, опустив руки.
Однако еще не все было потеряно. В один стылый серый день на исходе осени у ворот высокогорного дворца появился крошечный старичок. Был он одет в голубой кафтан и чудную высокую шапку и, судя по виду, пришел издалека, однако при себе имел лишь острый ледоруб да кусок горного хрусталя. "Я посланец короля горных гномов! - заявил карлик. - Тролли - наши злейшие враги, и так отрадно королю было видеть, как вы, люди, прогневили их страшилище-мать, что отправил он меня за тридевять земель, чтобы помочь вам в вашей беде. Я один в целом свете знаю, как вернуть принца к жизни".
Подивились король с королевой и обрадовались, и немедля повели гостя к постели умирающего. Юноша в ту пору был уже так слаб, что едва дышал и не открывал глаз. Щеки его отливали бледной синевой, длинные ресницы отбрасывали тени на изможденное лицо.
"Но вы должны знать, - продолжал старичок, осматривая больного, - что способ этот страшен - не тяжестью исполнения, но последствиями - и коли ступите на эту тропу, пути назад не будет. Все изменится навеки. И принц ваш также уже не станет прежним".
Бедные родители, тоже истощенные, изнуренные неусыпной борьбой за жизнь сына, переглянулись, и отец спросил с робкой надеждой:
"Но он будет жить?"
"Да. И может быть, дольше, чем кто бы то ни было".
"Тогда не медли и говори, что нам делать, старик!" - потребовал король.
"Возьмите этот ледоруб, - сказал карлик, протягивая свой инструмент, - и добудьте в горах глыбу девственно чистого льда, которого не касался ни зверь, ни человек, высотой в четыре локтя. Привезите ее во дворец".
Сделали все, как было велено. Кристально чистую ледяную глыбу в человеческий рост подняли в покои принца и поставили у кровати. Старичок велел всем, кроме отца, выйти вон из комнаты, взял в одну руку ледоруб, а в другую кусок хрусталя. Дзиннь! - со всей силы он метнул хрусталь об пол, и пол в опочивальне принца заполнили сверкающие осколки. Карлик нагнулся и осторожно подобрал кусок покрупнее, острее самого острого ножа.
"Вот, - сказал он, вложив осколок в руку короля, - а теперь вырежи своему сыну сердце".
Король опешил, думая, что ослышался, в следующий миг гнев тяжелым свинцом наполнил его грудь, но обрушить его на ничтожного карлика правитель не успел - сын его, как последний осенний лист на ветру, затрепетал на ложе в предсмертной агонии.
"Скорее же, несчастный, сделай, что должен - или навсегда его потеряешь!" - взревел карлик, тень его удлинилась, и на мгновение почудилось, будто он заполнил собою всю комнату. Король испустил горестный вопль и со слезами на глазах вонзил осколок в грудь своего сына. Хрустальный клинок рассек плоть и кости, словно масло. Очертив круг, отец отбросил осколок и дрожащей рукой вырвал из груди юноши горячее, еще трепещущее сердце.
"Эх!" - выдохнул карлик, с размаху вонзив ледоруб в мерзлую глыбу, и выбил кусок льда размером с кулак. Тотчас он подхватил его и, не давая растаять в руке, вонзил в разверстую грудь мертвого юноши. И прежде, чем живое сердце навек застыло в окровавленной руке короля, выхватил его из отцовской горсти и погрузил в трещину, выбитую в центре ледяной глыбы. Яркой алой каплей оно стекло в глубины пролома и истаяло с глаз долой прежде, чем король успел этому подивиться. С минуту мучительного ожидания ничего не происходило, а затем в самых недрах ледяной глыбы началось удивительное движение. Лед на гранях дробился и осыпался сверкающей пылью, словно под рукой искусного резчика. Все лишнее отступало до тех пор, покуда льдина на полу у ног короля очертаниями не повторила в точности тело принца на ложе. В матовой полупрозрачной глубине, во власти льда тлело алым углем живое, трепещущее сердце. Король с ужасом следил, как оно задрожало в ледяных тисках, однако, вопреки всему, не замерло, не застыло, но выровняло биение, чудесным образом приживаясь в мертвой среде. И когда отец отсчитал с дюжину ударов, дрогнула холодная грудь истукана, облачко пара сорвалось с его губ, и ледяной юноша открыл глаза. В тот же миг слабый вздох раздался за спиной короля, и сын его шевельнулся на ложе.
"Папа!" - позвал юный принц, и отец его стремглав бросился к нему, рыдая и не веря своим глазам. Король обнял и расцеловал своего сына, а затем распахнул рубашку на его груди - и ахнул. Заросла глубокая рана, но синие шрамы расползлись от сердца, и хотя там, в груди что-то билось глухо и жадно, холодом веяло от бледной кожи юноши, почти такой же матовой и полупрозрачной, как плоть его двойника.
"Впусти свою жену", - сказал карлик, и король подчинился. Королева с криком, не помня себя, кинулась к сыну, но затем, увидев подле карлика еще одного принца, ледяного, онемела от страха и изумления.
Тогда снова заговорил волшебник, и голос его был резким, как хруст заиндевелой листвы в безмолвии предзимья.
"Я не дал ей смотреть, как сын ваш восстает от смерти, ибо женское сердце тает быстрее снега, и она могла помешать тебе сделать то, что сделано. Но теперь слушайте меня оба. Сын ваш жив, как я и обещал, но жизнь его отныне не принадлежит ему. Будет он жить, покуда цел и невредим ледяной его брат, хранитель его сердца. Самого же его не сразит отныне ни недуг, ни сталь, будет он, как и прежде, силен и статен, и лишь крепчать и мужать станет год от года. Враги его да устрашатся, предатели да бегут!"
"А что взамен?" - спросил король, ибо знал, что ничто не дается даром.
"Взамен, - отвечал карлик, помедлив, - не узнает он более ни тепла, ни радости. Тот сердечный огонь, что отличает живых от мертвецов, что наделяет людей страстями и устремленьями, горит ныне не в нежном теле человеческом, но в груди ледяного истукана. Принцу же понадобится теперь много чужого тепла, чтобы тело его без этого огня вовсе не застыло, как снег на вершинах гор. Станет ваш прекрасный сын жаден до чужих страстей и боли, как странник в пустыне до глотка воды, и горе тому, на кого обратит он взор в своей неутолимой жажде".
"Как жестоко!" - ужаснулась королева.
"Я еще не сказал о вашей плате мне за то, что я вернул принца к жизни, - перебил карлик. - Две жизни в обмен на две - ибо человек изо льда ничем не отличается от человека из плоти. Две жизни, равноценных жизням ваших сыновей..."
Пытливо воззрился карлик на королеву, ибо знал, что лишь собственные жизни могут родители положить на одни весы с жизнями детей. Но прежде, чем что-либо было решено, юный принц, что едва оправился от болезни, бросился к карлику с невиданной быстротой, схватил его за горло и с криком:
"Вот твоя плата, наглец!" - расшиб его голову вдребезги об узкий подоконник. В ужасе отшатнулись родители, но еще страшнее было видеть им затем, как на глазах у них силой наполняются руки юноши, румянец разгорается на щеках и блеск - в глазах вместе с тем, как кровь истекает на мраморный пол из бездыханного тела старца. Яростно захохотал принц, радуясь своей новой силе. А ледяной двойник его печально поник и опустил синие, как старый лед, глаза.
Как и предрек карлик, юный принц поправился в считанные дни, но, разделенный меж двумя телами, стал он совсем не тем, кем был. Как прежде, он дерзил и насмехался над всеми вокруг, но теперь его шутки сделались жестокими и злыми; если же кто осмеливался ему возразить, его ждала ужасная расправа. Никто боле не был указом королевскому сыну, никого он не слушал, со всеми говорил одинаково грубо и высокомерно, но хуже всего - не чурался он боле никакого насилия. Для забавы он мог ударить человека или зверя, и с каждой пролитой каплей крови, с каждой слезой и криком страдания он как будто подрастал, креп и набирался силы. Не брала его никакая немочь, ни кулачная сила, ни булатный нож, и вскоре, издалека завидев принца, всякая тварь бежала и скрывалась с глаз долой, спасая свою несчастную жизнь. Памятуя, что ключ к его смерти - ледяной истукан, принц заточил своего двойника в самую неприступную башню заоблачного дворца на такой высоте, что обычному человеку там было тяжело дышать. Дважды в день - перед сном и на ранней утренней заре - он приходил проверить, на месте ли его двойник, жив ли он, бьется ли в груди его горячее юное сердце, взамен которого королевский сын носил теперь осколок льда. И удостоверившись, что все как прежде, покидал его, отправляясь по своим черным делам, а ледяной близнец провожал принца долгим безучастным взглядом.
С каждым днем дела шли все хуже и хуже. Смолкли песни под сводами поднебесного дворца, и на смену им пришли крики муки и отчаяния. Королева не смогла вынести того, что случилось с ее ребенком, и однажды зимним утром ее нашли в своей постели бездыханную с пустым пузырьком яда в остывшей руке. Король же обезумел от горя, он возненавидел сына своего - и себя - за то, что сделал с ним. "Лучше б я дал ему умереть!" - безутешно горевал он, и, наконец, темные и горькие мысли завладели его разумом. Глухой, как гибель, ночью он поднялся в опочивальню сына, тихо подошел к его постели, расстегнул ворот шелковой рубашки. На шее сына на крепкой цепочке покоились оправленный в серебро осколок горного хрусталя, которым отец-король вырезал когда-то из сыновней груди его юное сердце, и ключ от запретной комнаты в самой высокой из башен дворца, в которую не дозволялось входить никому, кроме самого принца. Король протянул к бесценному ключу покрытую морщинами дрожащую старческую руку, так ослабевшую за последние месяцы. Но в тот же миг сын его открыл глаза, словно и не спал вовсе, и в глазах этих не было ничего, кроме злобы и безжалостной, неутолимой жажды.
Так погиб правитель заоблачного королевства, и вместе с его смертью начались в стране самые черные дни. Как только молодой принц взошел на престол, он учредил повсюду самые жестокие порядки. С соседями развязал кровавые войны, а поскольку всякий раз самолично вел войско на битву, противники лишь разбегались в страхе пред его мощью и неустрашимостью. Тогда он загонял врагов, как диких зверей, и неистовый хохот его разливался над полем боя, вторя воплям обреченных.
Жителям собственного королевства безжалостный тиран также не давал покоя. Крестьян обложил непосильными податями, заставляя работать от зари до зари. В полнолуние же каждый месяц объявлял он охоту на людей, и горе тому, кто не успевал найти укрытие. Жертв своих злой мучитель увозил прямиком в королевский замок. Там он истязал ради забавы мужчин в огромной пыточной зале, которую выстроил посреди прекрасного белокаменного дворца, женщин же уводил к себе в опочивальню, и с тем они пропадали бесследно.
Далеко в горах, в стороне от проклятого дворца жил в ту пору старый пастух с дочерью. Дочку звали Вероникой, была она стройна и высока, с глазами яркими, как горные озера, и роскошными косами цвета червонного золота, длинными и толстыми - всем на загляденье. С приходом теплых дней отец уводил стада пастись на альпийские луга, Вероника же подолгу оставалась дома одна хлопотать по хозяйству. Всякий раз, уходя, отец наказывал ей поберечь себя и не покидать дома в лунные ночи, когда рыщет по холмам дикая охота ледяного короля. Дочь же больше беспокоилась за старого отца, который бродил по лугам и долам со своими стадами один-одинешенек.
Раз так случилось, что отец запоздал вернуться домой с дальних пастбищ. Долго ждала его Вероника, да не дождалась, и места себе не находила, не могла ни есть, ни спать. День за днем на закате выходила она из дома и вставала у околицы, вглядываясь в даль, алеющую от солнца, но все понапрасну. И вот однажды, выйдя по обычаю высматривать отца с отарой, заслышала она как будто звон овечьих колокольцев. Пошла девушка на звук, что ей почудился, и отдалялась от дома все дальше и дальше - все ей казалось, что отец поспевает навстречу. А солнце в горах садится в мгновенье ока: вот только светило, да скрылось за хребтом, и тут же пала тьма. Осталась Вероника одна в темноте, но тут и вправду слышит родимый голос в отдаленье - не подвело дочкино сердце. "Вероника, милая, я вернулся!" - кричит отец, поспешая к дому. Взошла над горами полная луна, и девушка увидела обратную дорогу и старого пастуха у ворот. "Папа!" - кинулась она к нему, но тут из-за леса донесся шум, крики, хохот, и на лунную дорогу вынеслись всадники в масках и темных плащах. Возглавлял их дивный великан на огромном скакуне, длинные его золотые волосы бились на ветру ярым солнечным крылом, рубины в тяжелом венце над челом и разверстый алый рот горели, как раны на бледном лице. И по волосам и короне Вероника тотчас узнала короля на его дикой охоте. Бросилась она бежать, но поздно: издали завидел ее король и наперерез повел своих всадников. В мгновенье ока настиг он девушку, подхватил с земли, забросил на седло. Старый отец кинулся под ноги скакунам с отчаянной мольбой - не забирайте дочь, меня возьмите! - но всадники затоптали его и с гиканьем и хохотом умчались прочь, к заоблачному замку.
Холодно и страшно в белокаменном дворце ледяного владыки. Злые вьюги замели двор, где когда-то цвели цветы и звенели многоструйные фонтаны, зимний ветер гуляет по пустынным коридорам, редкие слуги в белоснежных одеждах безмолвными призраками бродят по пустынным этажам. И как призрак весны в этом стылом краю - Вероника, дочь пастуха. Король сорвал с нее лохмотья и велел сжечь, а девушку вымыть, облачить в кровавый бархат, расчесать ее огненные волосы и убрать рубиновыми нитями. Когда показалась Вероника на глаза ему в новых одеждах, с такой жадностью и голодом посмотрел на нее король, что слуги зарыдали в темных уголках дворца.
Но тут распахнулись врата, и пред очи правителя явился гонец в запыленной одежде, на взмыленном коне. Издалека скакал он день и ночь, чтоб донести важную весть: сама мать горных троллей пошла войной на заоблачное королевство. Ее воины - крепкие, как скалы, могучие, как солнце - неустрашимы и беспощадны, и не отступятся, покуда не сотрут с лица земли ненавистного короля и его людей.
Как услышал владыка эту весть, разгорелись глаза его огнем алчным и неукротимым, тотчас он и думать забыл о Веронике, велел заточить ее в камеру, а сам отправился собирать войско на битву.
Тогда схватили слуги девушку под белые руки и повели по анфиладам, переходам и бесконечным лестницам в башню столь высокую, что даже птицы не залетали к ее окнам. И там оставили бедняжку совсем одну.
Дни в заточении потянулись нескончаемой чередой. Вероника боялась, что о ней забудут - и мечтала, чтоб о ней забыли. Однако паче чаянья слуги исправно приносили ей поесть и всякий раз спрашивали, не нужно ли чего, хотя всякий раз она упрямо отказывалась. Целыми днями сидела Вероника у окна, кутаясь в пыльные шкуры, безуспешно пытаясь согреться. С тревогой ожидала она возвращения короля, до рези в глазах вглядывалась в бескрайние синие дали. На такой высоте не могла дочь пастуха различить пейзажа, только снова и снова, без конца, сменяли друг друга до самого горизонта заснеженные горные массивы, утопая в пуховых облаках. Где-то там, под ними таилась укромная долина с родимым домом. Как отец там один? Жив ли он? Здоров ли? Ах, если б только передать ему весточку!
Но серое небо оставалось безучастным к волненьям девушки, и она лишь проливала холодные слезы в безнадежной тоске.
Однажды Вероника задремала прямо у окна, с головой накрывшись шкурой. В комнату залетали одинокие снежинки, ветер гулял по башне. Сквозь сон девушка слышала его свист, до того тонкий и мелодичный, что казалось, будто кто-то играет на свирели. Ей привиделось, что она с отцом, гуляет по лугам своего детства, и отец выводит на дудочке мелодию, какую играл ей, маленькой, вместо колыбельной. Загрустила Вероника еще горше, открыла глаза и тут, к своему изумлению, действительно различила звук свирели, что ветер доносил откуда-то сверху. Прекрасная мелодия лилась над горной высью, над облаками, ущельями и заоблачными пиками, и девушка почти забылась, заслушавшись. Долго она внимала звукам дудочки, но, наконец, та смолкла, и вновь лишь ветер остался завывать под крышей. Защемило сердце девушки от одиночества и безысходности, и так горька ей стала участь остаться снова наедине с вьюгой и пустотой, безнадежно ожидая жестокого итога, что, отбросив страх и тревоги, выглянула Вероника в окно и с незыблемой высоты позвала неведомого музыканта.
Бесконечно долгим показалось девушке ответное молчание, но затем печальный голос откликнулся на ее зов в унисон с горным ветром.
С той поры не в тягость стало Веронике заточение. Камера таинственного музыканта была чуть выше комнаты девушки, и они стали переговариваться через окно или щели в полу. День за днем проводила девушка в разговорах с незримым собеседником и узнала, что он такой же узник, как она, вот только томится в заключении почти всю жизнь, не выходя на свет божий. А еще поняла она, что ее новый друг как-то связан с королем, вот только не ясно, как именно - может быть, решила девушка, он немилый брат того или родич. Был у него звонкий, как у юноши, но негромкий и всегда печальный голос и, похоже, доброе сердце. Дочь пастуха с упоением рассказывала ему о мире за пределами дворца, о том, как прекрасны по весне цветущие долины, как отрадно было ей жить на воле; она пела ему песни родных краев и рассказывала сказки. А он играл ей на свирели и вспоминал, как прекрасен был заоблачный дворец при старом короле - пока жители дворца еще пели и танцевали под звонкими сводами, пока жажда крови не поглотила без остатка молодого принца и пока его, бедного юношу, не заточили в башню.
Стоит ли удивляться, что, в конце концов, Вероника прониклась сочувствием и полюбила всей душой загадочного узника, даже не видя его лица? Голос ее собеседника стал девушке единственной отрадой: когда юноша благодарил ее за песни и сказки и поверял, как хотел бы своими глазами увидеть все те чудеса, о которых она ему поведала, сердце Вероники трепетало, как лист на ветру. Ни минуты не могла она более думать о возвращении короля и о том, что дни ее сочтены, ибо сердце, что полнится любовью, не верит в смерть. И, в конце концов, девушка замыслила побег.
"Пока короля нет, бежать тебе будет несложно, - сказал Веронике ее друг, когда она с ним поделилась. - Сейчас замок пустынен, слуг осталось совсем мало. Если повезет, никто даже не встанет у тебя на пути - нужно только найти способ покинуть камеру. Однако если ты замешкаешься до прихода короля, не надейся, что он оставит тебя в покое. Сейчас он, верно, и думать забыл о тебе, но быстро вспомнит, когда вернется. Ты должна спешить".
Однако на уме у девушки было совсем другое. Бежать она хотела не одна, а только с ним, своим милым другом.
Тут он очень опечалился и стал всячески отговаривать Веронику, убеждая, что ему ни в коем случае нельзя покидать дворец, и что вместе они неминуемо погибнут. Но девушка и слушать не желала. "Лучше вместе сгинуть в попытке бежать, чем смиренно ждать конца в заточении!" - с жаром восклицала она. Так упорствовала Вероника, что, в конце концов, юноша согласился, повторяя, что на горькую долю они обрекают себя и что бежать вдвоем им будет очень сложно. Но девушку не страшили ни трудности, ни гнев ледяного короля.
"Что ж, будь по-твоему" - сдался ее невидимый собеседник, и заговорщики принялись обсуждать детали побега.
"Труднее всего раздобыть ключ, чтоб открыть мою камеру, - признался юноша, - ибо король все время носит его на шее. Даже ночью он следит за ключом, и подобраться к нему незаметно невозможно. Но если удастся тебе достать для меня одну вещь, я найду способ выкрасть ключ у владыки. В оружейной комнате у основанья башни среди мечей и орудий хранится старый ледоруб. Он не простой, волшебный. Если б я смог его заполучить, то сумел бы бежать вместе с тобой".
Думала Вероника, думала и, наконец, придумала, как пробраться в оружейную комнату. Среди слуг, что приносили ей еду, была бедная девочка-служанка с особенно тоскливыми глазами; с завистью смотрела она на яркие глаза Вероники, а более того - на ее роскошные рыжие волосы. И когда в следующий раз явилась эта девочка к узнице, стала Вероника упрашивать ее хоть на часок поменяться одеждой, чтобы выйти побродить по замку. Испугалась девочка, долго упиралась и отказывалась, но король все еще не вернулся с войны, дочь пастуха же сбросила с плеч шкуры и предложила в качестве платы свои длинные толстые косы, яркие, как расплавленная медь, как хлеб и мед, как знойное летнее солнце, что никогда не заглядывало в проклятый дворец. Не сумела устоять бедная девочка, и минуту спустя, облачившись в белое платье служанки, Вероника, не веря своему счастью, уже бежала вон из узилища, вниз по бесконечной лестнице. А девочка осталась вместо нее в сумрачной келье, на каменной скамье, и потоками лавы текли по ее коленям отрезанные волосы дочери пастуха.
Без труда пробралась Вероника в оружейную комнату - замок был пустынен в отсутствие короля, никто не искал ее, никто не пустился за ней в погоню. Никому не было дела до маленькой служанки. Если б она захотела, могла бы бежать хоть сейчас. Но девушка не забыла, зачем пришла, и, войдя в оружейную, принялась искать волшебный ледоруб. В этой комнате, кажется, много лет никто не бывал. На потускневших доспехах лежал толстый слой пыли, клинки, оставшиеся на стенах со времен былых королей, заржавели и попортились. Вероника тихо бродила между неподвижных статуй и древних лат, покуда в самом дальнем углу не увидела на отдельном столике старый, ржавый ледоруб. С виду он едва ли был годен даже на то, для чего предназначен, и Вероника удивилась, в чем такой хлам может им сгодиться. Но все же сунула его за пазуху и заспешила обратно в башню.
Девочку-служанку она застала в комнате спящей и невольно пожалела, ибо знала, что ту ждет, как только король вернется. В келью свою она заглянула лишь на мгновенье - и продолжила путь выше по лестнице. Там, на самом верху, темнела прочнейшая кованая дверь с единственным крошечным окошечком, забранным решеткой. Приблизилась она, позвала своего друга. Однако ответа не дождалась и тогда, собравшись с силами, заглянула внутрь.
В самой верхней из камер на самой высокой из башен заоблачного дворца не было окон. Слабый свет проникал только через маленькие отверстия под крышей. Не было в комнате и мебели: ни стола, ни кровати, ни даже какой-нибудь лежанки. На голом полу сидел худой юноша, длинные золотые волосы, ниспадая, закрывали лицо. Был он почти наг, лишь тряпка, обмотанная вокруг бедер, прикрывала срам, но узник как будто вовсе не чувствовал холода. Бледный, неподвижный, как истукан, казался он неживым, и на мгновенье Вероника испугалась, не случилось ли чего, пока она бродила по башне. Но тут друг ее шелохнулся и поднял голову.
Был он до дурноты похож на злого великана-короля, только много моложе, меньше ростом и стройнее - ибо с годами живая плоть все росла, а мертвый лед нисколько не менялся. Но не сходство со злым тираном и убийцей напугало девушку до дрожи. Синими окнами в зимние сумерки, смертной стужей, старым льдом горели на его худом лице невозможные, нечеловечьи глаза - и задрожали руки Вероники, мороз побежал по спине от этого взора. Поднялся узник и пошел к дверям, девушка же невольно начала отступать. Однако тут вымолвил он ее имя - и дорогой, знакомый голос разом разрушил страхи и сомненья. Жалость захлестнула Веронику, бросилась она к синеглазому юноше, просунула пальцы через решетку, коснулась его руки. Ладони юноши были холодны, как лед, но больше он не казался мертвецом - в глазах его вспыхнули живые, человеческие чувства, с теплотой и горечью он смотрел на Веронику, и крепче она сжала его руку.
"Вот то, что ты просил!" - воскликнула девушка, просунув ледоруб через решетку, но юноша не решался его взять. Сызнова принялся он уговаривать Веронику бежать, пока можно, а его оставить одного в башне. Когда же она воспротивилась пуще прежнего, ибо сердце ее разрывалось от жалости, сказал он ей так:
"Зря ты жалеешь меня - я не знаю ни боли, ни холода. Ты, верно, думаешь, что я такой же, как и ты человек из плоти и крови. Но это не так, не смертный я, а глыба льда, истукан, оживленный волшебством. Создан я был лишь за тем, чтобы сберечь жизнь короля. Чтоб спасти юношу, когда он умирал, горный колдун вырвал его сердце и заключил в ледяные объятья, и так сотворил меня изо льда. С той поры мы связаны неразрывно. Король заточил меня в башню, потому что знает: без меня ему не выжить. Но если он погибнет, умру и я. Зачем тебе пропадать вместе со мною? Я ведь даже не живое, смертное созданье. Пусть и бьется в моей груди человечье сердце, но разве делает оно меня таким же, как и ты?"
"Человеческого в тебе больше, чем в ином властителе душ, - сказала Вероника. - Ведомо тебе и сочувствие, и доброта. А не это ли человечность, какими б ни были твои глаза и плоть?"
Задумался юноша, грустно склонил голову. Колдовское сиянье лилось из-под его ресниц.
"Я не хочу, чтоб ты погибла", - сказал он.
"Тогда помоги же мне!" - воскликнула девушка. И друг ее послушался.
Тут шум донесся из долины, гром рогов и крики. Король возвращался с войны со своим войском. Вились знамена, белые и черные, вились по ветру запыленные и окровавленные плащи. А позади мохноногие кони-тяжеловозы тащили на телеге боевой трофей - огромную уродливую голову матери горных троллей.
Едва вступил король под белокаменные своды, велел готовить пир в честь своей славной победы. Не забыл он и о рыжеволосой Веронике - приказал немедля свести ее в главный зал.
В ужасе проснулась в келье девочка-служанка, бросилась разыскивать беглянку.
Между тем, ледяной юноша взял ледоруб из рук Вероники. Подержал минутку, будто собираясь с силами - а затем с размаху вонзил его себе в бок. Девушка зажала рот, чтобы не закричать, но сам он и глазом не моргнул, и вынул из тела длинный и тонкий кусок льда, точно ребро. Снежная пыль посыпалась из-под его рук, словно из-под пальцев ваятеля, покуда вместо длинной льдинки не получилась самая настоящая ледяная дудочка. Протянул ее юноша Веронике с такими словами:
"Ничего не бойся и смело ступай к королю. Когда останетесь вы одни, сыграй ему на этой дудочке. Уснет он крепким сном, и ты сможешь снять ключ с его шеи. Тогда, не мешкая, ступай ко мне, и мы с тобой навек уйдем из этого дворца".
Так и поступила Вероника. Вернулась он в келью к сроку, и повели ее вниз. Снова вымыли девушку, обрядили в кровавый бархат, убрали голову шелковым покрывалом и привели к королю. На пиру лишь его воины пировали в честь победы, жадных глаз они не спускали с Вероники, но никто не смел и шага ступить поперек воли властителя. Он, меж тем, девушку усадил прямо подле себя, кормил со своей тарелки, поил из своего кубка, и солоно ей было то питье, и горек хлеб. Наконец, наевшись и напившись вдоволь, воины повалились спать, где стояли, а король схватил Веронику за руку и потащил в опочивальню - не как любовницу, а как овцу на заклание.
Там сорвал он с нее шелковое покрывало и увидел, что дивные волосы едва ли достают до плеч.
"Что с твоими волосами?" - взревел злодей.
"Сплела я из них покрывало, чтоб согревало вас, когда меня не станет, - смиренно молвила Вероника. - Оно осталось в моей келье. Велите послать за ним, мой король. А покуда слуги выполняют ваш приказ, дозвольте, я сыграю вам на отцовской свирели - в один последний раз".
Так взволновала короля мысль о покрывале из огненных девичьих волос, что даже гнев его поугас - и он согласился. Сей же миг достала Вероника из-за пазухи ледяную флейту и заиграла мелодию, которой некогда учил ее отец. Минута прошла, другая - и закрылись глаза могучего короля, повалился он без чувств на холодное ложе.
Не мешкая, сняла Вероника ключ с его шеи, а затем, осматриваясь, чтоб никому не попасться на глаза, бросилась обратно в башню. Опять никого она не встретила - воины короля спали внизу мертвецким сном, слуги убирали остатки пиршества. Как на крыльях взбежала девушка по бесконечной лестнице, добралась до самой верхней комнаты и отперла ее королевским ключом. Вышел ей навстречу ее милый друг, и девушка со слезами на глазах упала в его объятья. Тело его было холодно, как смерть, и обжигало морозом, но Вероника не страшилась.
"Идем!" - воскликнула она, и беглецы пустились прочь. Внизу, в оружейной, нашли они подходящую одежду и снаряженье, оседлали коня и неслышно выбрались из дворца.
Далеко успели уйти беглецы, когда проснулся король. Не было конца и края его изумлению и ужасу, когда узнал он, что стряслось. Страх сковал его - ибо впервые с тех давних пор, как колдун-карлик вырвал юношу из лап смерти с помощью злого колдовства, он снова был не властен над своей жизнью. Рвал и ломал он, крушил и на части разрывал всякого, кто попадался на пути, и снова и снова обагрял кровью белые плиты дворца. Но, наконец, унялся, снарядил погоню и пустился по следу беглецов - так, как сотню раз пускался прежде на дикую свою охоту с самыми верными следопытами, такими же жестокими и бессердечными, как и их господин.
До самого рассвета без остановки скакали беглецы прочь от замка. Вот скрылась за горами холодная луна, и заалело зарево на востоке, как лихорадочный румянец. Стала Вероника просить ледяного юношу остановиться, ибо хотя тот не нуждался в пище и отдыхе, она проголодалась и обессилела.
"Нельзя, - возразил истукан, - король идет за нами по следу. Видит он нас и чует, и везде найдет. Есть лишь один способ его остановить - вперед добраться до страны за гранью таяния снегов и упросить дочь владычицы горных троллей снять проклятье".
"Да ведь король убил владычицу... - припомнила девушка ужасный трофей во дворе замка. - Разве дочь ее теперь согласится? Покончит она с нами - и все на этом..."
"Да, а кабы и не так, может статься, что если разорвать узы между мной и королем, мы оба все равно погибнем. Я не знаю, что будет, - сказал истукан. - Но больше нам с тобою некуда идти".
"Тогда едем..." - молвила девушка. И тут издалека донеслись до них злобные вопли и улюлюканье. На гребне дальнего утеса показалась страшная погоня.
Во весь опор неслась кобыла Вероники и ледяного юноши, но никак не удавалось ей уйти от преследователей. Горячи и могучи кони короля, кобыла же без отдыха везла на хребте двоих, ибо ледяной юноша, что вовек не выходил из своей темницы, не умел управиться с лошадью. Правила Вероника, беспрестанно понукая кобылу, и, наконец, та не выдержала. Пена выступила на ее губах от долгой скачки, хлопьями полетела с впалых боков, и рухнула она замертво. Делать нечего - спешились беглецы и принялись карабкаться в гору. Нагнал их король, выругался, тоже велел спешиться и бросить лошадей. Смотрит вверх: над его головой все выше и выше торопливо взбираются по скалам беглецы. Призвал король лучшего стрелка из своих охотников, велел стрелять.
"Только в девицу целься, парня и трогать не смей, а не то шкуру живьем спущу и скормлю псам!"
Свистнула мимо одна стрела - не долетела. Свистнула мимо другая стрела - перелетела. Третья стрела устремилась Веронике ровно в спину. Не успела она увернуться, но закрыл ее собой друг верный, и вошла стрела в его бледную руку. Не поморщился истукан, что не чувствовал ни холода, ни боли, вырвал стрелу из своего неживого тела и отшвырнул прочь. А затем схватил волшебный ледоруб, отсек собственную кисть и метнул со скалы в отряд короля. Упала мерзлая ладонь и погребла под собой всех охотников, обратившись в неумолимый горный ледник.
Один остался король под скалой. Выругался, но что же делать - полез сам на вершину вслед за беглецами.
Вероника меж тем вконец истомилась и ослабла, ибо целую ночь не спала, со вчерашнего дня не держала ни крошки во рту. Из последних сил цепляется девушка за скалу, вырубает себе путь ледорубами, не ровен час - сорвется. А король могуч: силы в нем на двоих, голода на десятерых, жжет кровавая жажда его грудь, жаждет горячей крови ледяное сердце. И вот уж настигает он девушку, грозит сбросить в пропасть с высокой скалы. Но вновь пришел на подмогу Веронике друг ее верный - вдругорядь схватил волшебный ледоруб, вырезал глаз свой синий, как вешний полдень, и бросил в короля. Пронесся он мимо, как пылающая комета, и принес с собой свирепую метель. Завьюжило, закружило меж горных пиков, острых, как волчьи клыки, окровавленные солнцем. Налетела непогода, буря столь жестокая, что даже цепкие деревца на утесах закачались под порывами, норовя расстаться со своей убогой опорой. Только королю хоть бы что - увернулся он от броска и вновь карабкается - силен, неустрашим, не берет его ни боль, ни холод, ни злой буран. Взбирается он все выше и все быстрее. Свирепая жажда крови подгоняет его, придает небывалых сил.
Выбрались беглецы на вершину утеса, дальше взбираться нет мочи. Вероника безвольно рухнула в снег. Ледяной юноша помог ей подняться на ноги, но она и шагу больше не может ступить.
"Ты был прав, - вымолвила она, - все зазря оказалось, все напрасно. Мы не дошли до края мерзлоты. Нам не спастись".
И заплакала, предчувствуя скорый конец.
Точно тут, словно в подтверждение, над краем утеса показались могучие ручищи короля. Еще мгновенье - и вскарабкается он, чтоб расправиться с беглецами.
Ледяной юноша сжал плечо Вероники холодными пальцами, ярко вспыхнул его оставшийся глаз, во второй же, пустой глазнице светится резкая синева старого льда.
"Нет, не напрасно! - небывало горячо воскликнул он. - Я с этим покончу!"
Схватил он ледоруб и хотел ударить себя прямо в сердце. Но Вероника вырвала из его бледных рук волшебное орудье.
"Довольно! - закричала она. - Хватит!"
И с силой отшвырнула ледоруб за спину, в пропасть. Как раз в этот миг над краем ее, наконец, поднялся грозный ледяной король - и тут волшебный ледоруб воткнулся прямо ему в грудь. Даже не вскрикнул он, поскользнулся, оступился - и всей своей грузной тяжестью замертво рухнул в бездну.
Но вместе с ним и ледяной его двойник не устоял на ногах. Пошатнулся юноша, схватился за сердце. Изумление вспыхнуло в уцелевшем его глазу - никогда не знал он боли и вдруг испытал. Тут почувствовал он и холод, и голод, и тоску, и страх, и теплоту объятья, когда Вероника прижала его к себе. Щеки ее стали влажными - но от слез ли? - под руками девушки, как под солнцем, таяло тело истукана.
"Нет, нет..." - тихо шептала девушка, холодея от горя. И тогда мокрой, покалеченной рукой и другой, что быстро теряла очертания, расплываясь талой весенней водой, он прижал Веронику к себе и поцеловал в губы. И не было в поцелуе том зимнего холода, дыханья мороза, только горечь и теплота.
Снег пошел, снег, бесконечный, безысходный.
"Мне больше не холодно", - сказала Вероника юноше; талая вода утекала сквозь ее пальцы, талая вода текла по ее щекам.
Снег валил, засыпая все, все кругом. Падал снег и падал, скрывая формы, очертанья и предметы, приглушая звуки и погребая весь мир под собою.
"Мне больше не холодно", - повторила Вероника, когда кроме снега в руках ее ничего не осталось. Тогда упала она в этот снег, как в объятья, закрыв глаза и более не открывая.
"Мне не холодно", - прошептала она в третий раз смерзающимися губами, не замечая, что снежинки ложатся на ее щеки и уже не тают. Снег шел и шел, покуда весь свет не засыпал. И уже не увидела Вероника, как тонкая светлая женщина, словно сотканная из инея, сошла с высочайшего пика. Глаза ее были как два бурных фьорда, волосы текли по плечам расплавленным серебром, ниспадая до земли и следуя за хозяйкой долгим шлейфом, как проталина вод посреди бескрайнего снежного поля. И уже не услышала Вероника, как тянутся к ней из-под снега чьи-то бледные руки и дорогой, знакомый голос зовет ее по имени.
И тогда снег перестал, а в просвете туч засияло морозное, чистое солнце.
---
На этом мне надобно остановиться, мой юный друг, ведь это конец истории. Но ты ждешь продолжения, ты не веришь, что сказки могут заканчиваться вот так. Да и потом, я, кажется, что-то говорил тебе о цветах вначале? Ну ладно, слушай: расскажу в довесок, что еще видал и слыхал от людей.
После исчезновения короля опустел королевский замок. Освободившись, никто не пожелал остаться в проклятом дворце. Со временем история могла бы и забыться, но на высокогорьях стали находить новые цветы. Сказывают люди, что они взошли там, где ступали ноги ледяного юноши и дочери пастуха. Вот они, эти милые цветочки, голубые, как глаза девицы. С виду они не слишком приметны, но ты найдешь их и в укромных лощинах, и в расщелинах голых, обветренных скал. В честь отважной девушки так их и зовут - вероникой, и в суровом краю гор отрада они для усталого взора, путники их срывают и берут с собою на удачу.
Но если еще выше подняться, до самой вечной мерзлоты, где уже ни один цветок не в силах выжить, где гуляют лишь тролли, да волшебные горные духи - вот там, сказывают, можно иногда увидеть, как бредет по дальнему склону прекрасная юная пара - золотоволосый юноша и девушка с косами цвета меди, цвета хмеля и меда, цвета заката. Где идут они, отступает непогода и выходит солнце. И, сказывают, кто увидел их хоть раз, тот может смерти в горах не страшиться вовеки и спокойно доживет до глубоких лет.
Уж мне-то можешь ты поверить, малыш - в нашей долине я самый дряхлый старик.