1.Школьные годы
Я родилась в Урджаре, это один из райцентров бывшей Семипалатинской области. В семье у нас было пятеро детей. Я — старшая. Жили небогато. Родители мои — люди простые. Отец работал мастером в Дорстрое, ремонтировал дороги, а позднее перешел на комбинат хлебопродуктов, мастером смены. Мама сначала работала лаборантом, проверяла качество зерна, затем, окончив курсы, перешла в бухгалтерию, там же на комбинате.
Мы, дети, в основном, были предоставлены самим себе. Никто нас особо не воспитывал. И я не помню, чтобы нас очень уж загружали работой. Нет, конечно, родителям мы помогали. Я отчетливо помню себя в семь лет. В это время мы построили новый дом. Только въехали в него, как мама попала в роддом, родились мои братья — двойняшки. Мама круглосуточно была занята с ними, а на мне, старшей, лежала обязанность уборки. Даже сейчас я вижу себя, семилетнюю, моющую пол в доме. С тех пор я ненавижу уборку, и занимаюсь ею только потому, что так надо.
Вообще, слово «надо» всегда со мной творило чудеса. Я, можно сказать, ленива, работа не является смыслом моей жизни. Но, если «надо!», я сверну горы. А так бывает почти всегда. Надо, чтобы в доме был порядок, и чистота наводилась несмотря ни на что; надо хорошо учиться, и я училась; надо получить профессию, и я получила даже две; надо выйти замуж, чтобы не остаться «синим чулком», и я чуть не выскочила за придурка. Бог, наверное, уберег.
Итак, сельская жизнь текла неспешно, мы росли. И, хотя у нас не было каких-то ценных вещей и деликатесов, ущербными мы себя не чувствовали. Наша интернациональная компания излазила в округе все речки, яры, холмы. Но классе в пятом меня настигло другое увлечение. Я пристрастилась к книгам. Страсть эта перешла ко всем детям от отца. Мама не очень любила читать, а может быть, ей просто было некогда. Хотя я считаю, что для любимого занятия время всегда найти можно. Я лучше не сделаю что-то неважное, но хоть часок почитаю.
Дома книг было мало, школьная библиотека была очень скудной и я стала завсегдатаем районной детской библиотеки. В шестом классе были проглочены «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо», «Аэлита», многие произведения Жюля Верна. Книги эти в библиотеке были по несколько экземпляров, и домой их не выдавали. Мне приходилось часами сидеть в читальном зале. Обыденная жизнь останавливалась, время замирало, и я уходила домой, только когда выгоняли.
На уроки времени почти не оставалось, но, благодаря природным способностям, я как-то выкручивалась. Нет, отличницей я не была, всегда присутствовали несколько четверок. Да от меня никогда и не требовали быть отличницей. Главное — знания. В те годы не принято у нас было хвастаться успехами, как своими, так и своих детей. Это сейчас родители по поводу самого небольшого достижения детей устраивают той, лишь бы блеснуть перед соседями и родными, а тогда мои родители часто и не знали моих оценок.
А в четырнадцать лет я впервые влюбилась в мальчика из своего класса. Звали его, кажется, Витя. Он был отъявленный хулиган и второгодник. Не понимаю, почему он мне нравился. Высокий, тощий, грубый, вечно над всеми издевающийся, сейчас он мне кажется отвратительным. Но тогда я страдала. После окончания восьмилетки, решила уехать учиться. Далеко, в Саратов. С глаз долой, из сердца — вон.
2.Учиться, учиться и .....
После моей глубинки Саратов показался мне огромным, но очень некрасивым. Даже листва под слоем пыли потеряла свой изначальный цвет, даже солнце светило как в тумане. Потом — то я привыкла, а сначала было неприятно. Возможно, я вернулась бы домой, если бы не отец. Он не мог отпустить меня, пятнадцатилетнюю, в такую даль одну и поехал со мной. Он меня очень поддерживал, особенно после экзамена по математике. Вроде бы, я знала этот предмет неплохо, но на экзамене впала в какой-то ступор, долго не могла понять, что надо делать. А когда до меня дошло, времени оставалось мало. Словом, сделала, что успела. А потом извелась вся, ожидая оценку. Но все обошлось, получила четверку.
И вот пришел день икс. Как я радовалась, когда увидела свою фамилию в списке зачисленных! Так я стала студенткой Саратовского авиационного техникума, факультета «Самолетостроение».
Отец уехал, а я осталась. До начала занятий еще было время, и я много гуляла. Тогда и произошла наша с городом притирка.
Поселили меня в общежитие на ул. Горького, в комнату № 7, и было нас там семь человек. Девчонки были все с норовом, и сожительствование наше проходило не всегда гладко. Но все же, мы больше дружили, чем ссорились. Жилось нелегко, особенно к концу месяца. Денег катастрофически не хватало, и последнюю неделю перед стипендией мы жили на хлебе, воде и ... сале, которое щедро присылали всем девчатам. Деньги мне высылали нечасто, но я, зная наши семейные доходы, не обижалась.
Первый курс дался мне нелегко. Особенно, черчение. В школе этот предмет у нас не преподавался, не было учителя. А в техникуме черчение было одним из основных предметов. Сколько я мучилась над чертежами! А принесу работу преподавателю, он посмотрит, поставит в противоположных углах красные точки и говорит: «Через две точки можно провести только одну линию», перечеркивает лист и ставит двойку. Мне же двоек никак нельзя было иметь — лишат стипендии. Как тогда жить? Вот все свободное время я и проводила в чертежном классе. И какая была радость, когда получила по черчению первую четверку! А дальше учеба покатилась легко, как по маслу. Даже сопромат для меня был легче, чем черчение.
Вечная оптимистка и активистка, я приобрела много подружек. Первой была высокая полноватая девушка, жгучая брюнетка с простым русским именем Маша. И я считала Машу русской, хотя все вокруг твердили, что она еврейка. Вскоре она с родителями уехала в Израиль. Я долго не могла поверить в это, и все время удивлялась, по каким признакам другие девочки определили ее национальность. Потом были подружки Оля, Люба, Валя, Таня. Но лучшей подругой стала моя тезка Люда. К сожалению, через год она вышла замуж и ушла из техникума.
Между прочим, мы свою альма матер называли — авиационный техникум с сельскохозяйственным уклоном. Это потому, что каждую весну нас отправляли в деревню, на сельхозработы. И мы с восторгом ехали, лишь бы не учиться. Правда, экзамены у нас никто не отменял.
Мне нравилось учиться, нравилась студенческая жизнь. От того времени осталась масса фотографий. Я часто и с удовольствием их пересматриваю и вспоминаю, вспоминаю.
3. Веселись, рабочий класс!
Пролетели дни студенчества, и вот мы — молодые специалисты. По распределению попала я в Ульяновск, где строился авиационно-промышленный комплекс. Предприятие обещало быть огромным и на него распределили половину нашего курса. Все мои подружки тоже оказались в Ульяновске. Цеха еще не были готовы, и некоторое время мы не знали, чем конкретно будем заниматься. Все заводоуправление представляло собой небольшое здание, где располагалось начальство, да был отдел кадров. Несколько дней мы исправно приходили туда на работу, слонялись без дела, потом сбегали и шли смотреть город. Нас никто и не искал, видимо руководство не знало, что с нами делать. Потом придумали — отправили в командировку в Москву. До этого мы с подружками никогда не были в Москве, поэтому просто летали от счастья.
С каким волнением выходили мы на перрон Казанского вокзала! Ждали чего-то особенного, необыкновенного, ведь мы в Москве. Помните: «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось».
Но ничего выдающегося не произошло. Оказались мы в Томилино, попали в плазовый цех. Плазы — это огромные чертежи на полупрозрачных полиэтиленовых листах, чертежи деталей самолета в натуральную величину. По ним изготавливали шаблоны, а по шаблонам — детали. Вот где мне пригодилось черчение! Я не раз вспомнила мои страдания на первом курсе.
Работа была неплохая, в теплом светлом помещении, строго нормированная, начальники особо не зверствовали. Мы находили время и поболтать, и раньше сбежать в столовую. Одно было строго — работу необходимо было сдать в срок. Поскольку дело касалось самолетов, чертежи должны были быть выполнены очень точно, часто с точностью до тысячных долей миллиметра. Чтобы этого добиться, применялись специальные линейки со встроенным увеличительным стеклом. Огромная нагрузка на глаза. Незаметно для меня зрение очень сильно ухудшилось.
В выходные я часто гуляла пешком по Москве (особенно любила Чистые пруды и их окрестности) , но еще чаще отправлялась в театр. Здесь я открыла для себя оперетту и просто заболела ею. В Московский театр оперетты билеты достать было всегда проблемой, но я всеми правдами и неправдами ухитрялась это делать. Девчонки моего увлечения не разделяли, и мне приходилось отправляться в театр одной. В Томилино возвращалась уже к полуночи. К дому, где я жила, от электрички надо было идти темным переулком. Чтобы преодолеть страх, я пела песни. К счастью, ничего плохого со мной не случалось, возможно, злоумышленники считали меня сбежавшей из психушки и предпочитали не связываться. В самом деле, представьте: ночь, никого, а я иду по улице и ору песню. Поневоле подумаешь о нехорошем.
Год в Москве пролетел в мгновенье ока, и вот мы снова в Ульяновске. Завода все еще нет, и нас снова отправляют в командировку, теперь уже в Киев. Полтора года в Киеве понравились мне больше, чем московский период. В первую очередь, более интересной работой. Здесь мы не только чертили плазы, часто нас посылали наносить разную разметку на готовые самолеты. Мы поднимались на крыло, и, казалось, парили в воздухе. Было страшно и весело. Вспоминая это, я сама себе завидую. У меня появились новые подруги, друзья. Девчонки скоро стали выходить замуж, а мне как-то никто не нравился. В свободное время я по-прежнему бродила по городу, ходила в театры, на концерты. Когда накапливались отгулы за сверхурочную работу, я отправлялась в поездки. В этот период я побывала в Ленинграде, несколько раз возвращалась в Москву, даже летала домой на ноябрьские праздники. Зарабатывали мы неплохо, ведь, кроме зарплаты, нам платили еще командировочные. Кто-то покупал вещи, кто-то откладывал на книжку, а я все тратила на поездки. Непрактичность, конечно, но мне так нравилось, что я не жалею.
В Киеве мне очень нравился Крещатик, особенно весной, когда цвели каштаны. Я жила на окраине города и на Крещатик приезжала на метро. До сих пор помню: «Обережно! Двери зачиняются. Наступна станция Хрещатык». Радом со станцией метро на Крещатике было небольшое кафе. Я первым делом заглядывала туда, попить кофе, поесть шашлыков. Помню, меня страшно удивил шашлык, поданный не на шампурах, а на тарелке. Даже ела его с опаской. Вкус понравился, но, все же было не то — не пахло дымком. Там же я впервые попробовала котлеты по-киевски. Вкуснотища!
Ах, Киев, Киев! Мне так нравился мягкий говор киевлян — и не русский, но и не чисто украинский. Лица людей всегда приветливы, шум города всегда поднимал настроение. И сейчас, когда я слышу о беспорядках в нем, всегда расстраиваюсь. Как будто жители Киева предают мои воспоминания.