Я сержант войск специального назначения. Посылают меня на особые задания крайне редко, в случаях, когда того требуют чрезвычайные обстоятельства. На службе я числюсь экспертом, то есть занятия сам уже не провожу, только присутствую в составе экзаменаторов вместе со старшими офицерами и генералами.
Сегодня выходной и я с дочкой и внуком поехал в передвижной городок аттракционов. Когда выдалось несколько свободных минут, я увидел торговую повозку первых переселенцев и с интересом подошел поближе. Продавец выглядывал в окно и курил, как паровоз. Я деликатно заметил, что кругом дети. Неопределенного возраста индеец ответил, что дым он выдыхает в вытяжку и загадочно улыбнулся. Действительно из деревянной повозки выглядывала железная труба из которой валил черный дым. «Чертовщина какая-то», — подумал я, курил то индеец сигару, свернутую из листьев натурального табака. От сигары шел беловатый дымок, а из трубы шел густой черный дым, как при горении нефти или резины. Индеец ухмыляясь продолжил: «А у меня есть для сержанта достойный товар.»
Я был в гражданской одежде и осведомленность этого всезнайки мне не понравились. Конечно, я не в той физической форме, что лет десять назад, но с одним то соперником справлюсь без проблем. Хотелось проучить выскочку и я решительно поднялся по деревянным ступенькам в повозку и зашел во внутрь. После солнца в полутьме я плохо видел. Все стены были увешаны традиционным индейским барахлом за исключением красноватой полотняной рубашки и брюк. Я заметил, что на всех товарах висели бумажки с указанием цены, а на рубашке и брюках не было. Продавец серьезно сказал: «Это бесплатно и только для солдат.» Злость так и бурлила во мне: «Что значит бесплатно!?»
Раздался сильный кашель. В углу сидела косматая седая индианка и курила сигару, и выдыхала черный дым. «Это маскхалат заколдованный, солдата в нем нельзя убить ни ядом, ни стрелой, ни ножом, ни пулей, ни снарядом, да и умереть от старости он тоже не может,» — сказала старуха. Ну связываться со старой индианкой мне не хотелось, ходили разные слухи в армейской среде о всяких колдовских нечистых делах. «Только, когда принесешь вещи обратно, принеси мне и ящик гаванских сигар», — попросила хозяйка фургона. Я не стал перечить или что-то уточнять, молча забрал вещи, услужливо и предусмотрительно упакованные в пакет индейцем и быстро вышел на свежий воздух из накуренной повозки.
По городку шел полицейский в форме, я подошел к нему, поздоровался и спросил, откуда эти индейцы на повозке приехали в городок аттракционов. Полицейский удивленно посмотрел на меня и ответил, что он здесь несет службу второй год, но ничего подобного никогда не видел. Я хотел ему показать повозку, которая осталась у меня за спиной в нескольких шагах, и обернулся: повозки нигде не было… В руках я сжимал пакет. Извинился перед полицейским и хотел идти искать свою дочь и внука, но их вынесло на меня толпой и они радостно меня обступили и стали обсуждать посещение очередного аттракциона.
Зазвонил мобильный телефон, я ответил: «Сержант слушает.» Звонил командир форта: «Привет сержант. За 10 тысяч миль отсюда убиты 10 наших лучших выпускников. Жду тебя через час.»
Я рассказал дочери о срочной командировке и попросил предупредить мать. Взял такси и через 40 минут был у КПП, при входе меня уже ждал дежурный офицер, который молча указал мне на другую сторону дороги. Напротив КПП через дорогу стоял армейский автобус с затемненными окнами. Я не спеша переходил шоссе, неизвестно откуда вылетел мотоциклист на Харлее и сбил меня на полной скорости. Ударом отбросило меня метров на 10, с трудом повернул голову и посмотрел на мотоциклиста. Его голова со шлемом еще катилась, крутилось и колесо лежащего на шоссе мотоцикла, а тело мотоциклиста лежало без видимых признаков жизни. У меня перед лицом лежал рваный пакет, из которого выпал маскировочный халат. Я спокойно поднялся, инстинктивно взял в руки маскхалат и сел в автобус. По дороге на полевой аэродром я вспоминал в мельчайших деталях свое общение с индейцами и решил, что один раз колдовство сработало.
Уже в самолете я узнал, что на перевале в Афганистане нашли убитыми 10 наших спецназовцев и 2 афганских солдата, которые были проводниками и переводчиками. Никаких следов боя не обнаружено. Командование войск специального назначения сформировало усиленную группу спецназовцев на смену погибшим, чтобы то ли отомстить, то ли разобраться.
Я в составе подразделения спецназа нес службу на перевале. Мы заступили на неделю: семь дней и семь ночей. Через перевал целый день нескончаемым потоком шли люди: женщины, дети и старики. Никто из мужчин не шел через перевал, его бы задержали, как возможного боевика. Для обхода перевала надо было сделать круг в несколько сот километров. И боевикам ничего не оставалось, как ходить в обход. Громкое название — блокпост на перевале, в принципе не отражал этого громкого названия. Были два дзота с амбразурами на тропы с одной и другой стороны перевала и каменная лачуга с раскладушками для ночлега. Тропа, что шла через перевал была узкой и фактически один солдат при наличии достаточного количества боеприпасов мог противостоять целой армии. На ночь тропу перекрывали несколькими натяжными минами и все солдаты спокойно спали, так как ночью по такой тропе подойти в блокпосту было нереально. Я был в форме и экипировке рядового солдата спецназа за одним исключением, на мне был индейский маскхалат.
От нескончаемой цепочки идущих через перевал отделилась девушка и подросток. Девушка сбросила халат и полуголою с бубном в руках стала танцевать танец живота. Солдаты сбежались посмотреть на зрелище. Подросток обходил солдат и угощал вином. Прежде, чем налить вина солдатам в пиалу, он наливал вина в свою пиалку поменьше и до последней капли выпивал вино. Понятно, что солдат после этого спокойно выпивал вино. Развлечение продолжалось недолго, какая-то старуха накричала на девушку, она накинула халат и они ушли.
… я с трудом открыл глаза, тело было, как деревянное. Рядом со мной по тропе колонной спокойно проходили вооруженные боевики. Я действовал, как автомат схватил свою винтовку и начал стрелять. С короткого расстояния нельзя промахнуться, мои пули попадали в цель и несколько боевиков упали. Естественно, что и боевики стали стрелять в меня…
Бой закончился. Я ходил и считал убитых боевиков, а раненных сводил в нашу казарму, их набралось больше 20. Раненные боевики смотрели на меня вытаращенными испуганными глазами и тряслись от страха. Наверно они думали, что я дьявол или черт. Насчитал убитых 143, понятно было, что я сбился в счете, но пересчитывать не стал. Убитых спецназовцев, я сложил поаккуратнее плечом к плечу, как бы в шеренгу. Все средства связи были повреждены, помощи ждать было не откуда. Нужно было продержаться остатки недели до прибытия новой смены.
Вроде, как основные дела были сделаны и можно было окончательно разобраться с теми, кто усыпил солдат. Бросив блокпост я пошел догонять девушку с подростком. Через час я увидел их. Девушка со старухой уже заканчивали закапывать могилу. Я понял, что подросток от выпитого снотворного в большом количестве уснул навеки. Моим желанием было застрелить девушку, но она странно посмотрела на меня, ее глаза были полные слез и горя от смерти подростка, она как бы просила прекратить ее страдания. Наверно он был ее братом и сознательно пошел на смерть. Я понял, что она уже наказана и свое наказание будет нести всю оставшуюся жизнь.
Я вернулся на блокпост. Раненные лежали и сидели, многие стонали и один уже бредил. Было понятно, что без медицинской помощи все они несколько дней не проживут. Я отпустил всех пленных.
Теперь в одиночку сидел с винтовкой у тропы и наблюдал за проходящими детьми, женщинами и стариками. Они с ужасом смотрели на меня. Наверно думали, что я дьявол.
Каждый день меня атаковали. О начале атаки я узнавал заранее: прекращался поток людей идущих через перевал. На 200-300 метров в обе стороны от блокпоста тропа была усеяна трупами. У меня лежала, почти в мой рост, куча подобранных у убитых винтовок и автоматов. Я стрелял-стрелял-стрелял. В предпоследний день моей службы ко мне старухи подвели дремучего старика, который сам не мог идти. Старика усадили неподалеку и он начал молиться, молился несколько часов, а потом упал без сознания. Люди с почтением и уважением забрали тело старика на импровизированные носилки и унесли. Я так понял, что это был главный колдун Афганистана, который пытался изгнать злых духов с их земли. Но видно, колдун не справился с поставленной задачей и погиб.
Когда я вернулся к месту службы, расследование по происшествию на перевале было закончено. Раз в несколько недель я летал в командировки, где гибли наши ребята и в меру своих скромных способностей пытался навести порядок. Так длился год. Никогда не было в моей жизни такого длинного года. На моих глазах – на моих руках умирали мои боевые товарищи, которых я никак не мог спасти. Я убивал всех тех, кто убил моих боевых товарищей, но легче мне не становилось… ведь я был неуязвим.
Я сам постирал, прогладил и аккуратно свернул максхалат. В солдатский вещмешок положил два ящика гаванских сигар и пошел в городок аттракционов. Торговая повозка первых переселенцев стояла на месте. Продавец выглядывал в окно и курил, как паровоз. Я решительно поднялся по деревянным ступенькам в повозку и зашел во внутрь. После солнца в полутьме я плохо видел. Все стены были увешаны традиционным индейским барахлом, а также сиротливо висела пустая вешалка. Я повесил на вешалку маскхалат и поставил на пол два ящика кубинских сигар.
Раздался сильный кашель. В углу сидела косматая седая индианка и курила сигару, и выдыхала черный дым. «Ты продержался больше всех предыдущих», — сказала старуха. Я молчал. «Больно тебе сержант?» – спросила старуха. На мои глаза, помимо моей воли, навернулись слезы. Старуха прикуривала гаванскую сигару от своей уже выкуренной доморощенной сигары. «Теперь ты знаешь трехсотую часть моей боли, которую я ношу в себе уже больше 300 лет. Вы убили весь мой народ, а его остатки существуют в резервациях. Но теперь ваша очередь учиться чувствовать невыносимую боль от утрат.»
Я, как заведенный автомат добрался до дома, написал посмертную записку, вставил пистолет себе в рот и нажал спусковой крючок. Пистолет не выстрелил. Тогда я написал рапорт о увольнении. С рапортом в коричневой кожаной папке я поехал в форт. При переходе шоссе у КПП, неизвестно откуда вылетел мотоциклист на Харлее и сбил меня на полной скорости. Ударом отбросило меня метров на 10, с трудом повернул голову и посмотрел на мотоциклиста. Его голова со шлемом еще катилась, крутилось и колесо лежащего на шоссе мотоцикла, а тело мотоциклиста лежало без видимых признаков жизни. У меня перед лицом лежала кожаная папка почему-то красного цвета.