Каждая из мириадов звезд нашла для себя в воде искорку-подружку - и все они светились друг перед дружкой от переполнявшего их ночного курортного счастья. Пофыркивая и загребая ногами расплёсканные огоньки, широкоплечий мужчина, щедро усыпанный голубыми блестками, подошел к Сан Санычу.
- Боря - вышел из моря! Боря, ты светишься! Тебя во главе женской колонны ставить нужно: будешь путь озарять!
-. Какой колонны? – наклонив голову, Боря запрыгал на одной ноге, освобождая от воды свежеподстриженные уши.
- Ну, когда они перестанут поодиночке ходить замуж, а соберутся все вместе - идти коллективно свое женское счастье искать.
- О, женатый мужчина – а такая хорошая фантазия, - Боря кивком одобрил идею возглавить эту прекрасную колонну. – Дай твою рубашку вытереться.
Ночь светилась, как ядро Галактики на празднике вселенского первомая. Они сидели на низком деревянном топчане, развернув его вдоль линии прибоя. Сидели и смотрели в теплую сияющую темноту.
- Саня, а откуда эта твоя Планета Отдых взялась?
Плечо у Бори было твердое, как мужское слово перед обедом. Сан Саныч немного отодвинулся:
- Меня как-то дочь спросила давно: пять рабочих и два выходных, да, папа? А почему не наоборот?
- Да, действительно, - Боря сунул в ухо согнутый палец в и энергично потряс им. - Умная у тебя дочь.
- Ленивая. Вся в меня.
- Ну, не наговаривай. Первый рубль в тринадцать лет. Ты ее и хорошему учил тоже.
- Чему мы хорошему можем, научить Боря? Что у вас, там, батенька, может быть хорошего, помнишь? Короче: «Востребован ли опыт - Из бед, болезней, хлопот?»
- Классно! Стишки свои больше не пишешь? – Боря нагнул голову и звонко постучал ладонью по уху.
- Да я их и не писал их особо. Сами из головы выскакивали, - пересел левее Сан Саныч, - Боря, не стучи по голове так сильно.
- Вода – надо выбить. А я часто, Саня, это твое вспоминаю: «Как же устал я девочки, как же устал я, мальчики: Даже в простую дулечку не складываются пальчики...» – покрутил он обезвоженной головой. - Бывает, прицеп перегружу на склад, да повожусь там; а у меня, Саня, можно сказать - оптовый киоск: одних только шестикилограммовых порошков – в выходные почти полста упаковок уходит. И вот сяду, руки на колени положу ладонями вверх и так: раз, раз – а не складываются, не складываются! Блин, как ты это подметил, у тебя же склада нет?
- Ты знаешь – такое впечатление, что есть. И не один, Боря. И всякая фигня там валяется, и много, и выкинуть – нельзя.
- Что, устал?
- Да.
- Сильно?
- Да.
- Саня, ты книгу когда будешь об этом писать – я тебе эпиграф подобрал, вот: «не пылит дорога, не дрожат листы, подожди немного, отдохнешь и ты»
- Жду, Боря. Жду.
Ветра не было абсолютно, и море дремало неподвижно, никому не показывая свои глубоководные кошмарные сны. И только на самом кончике пляжа – осторожным шелестом напоминали о себе игрушечные волны, маленькие, но такие настоящие, созданные специально для того, чтобы трехлетние мальчики, уже одетые в трусики – строили для двухлетних девочек их первые песчаные замки.
- Я уже волноваться начал. Ты уплыл в ночь, как разведенный ихтиандр – и нет тебя.
- Километр за двадцать минут – расслабленный кроль. Еще и на воде полежал. Не переживай, я утонуть не могу в принципе: у меня кость легкая, - Боря разровнял ногой песок. - Слушай, я вот не пойму, Саня: а раньше, при социализме - Планета Отдых твоя тоже была?
- Конечно! Просто там суровый климат был: сосны, снег, вышки. Помнишь: не верь, не бойся, не проси?
- Не шути так, Саня. Давай мы лучше с тобой – примем по пятьдесят капель на грудь, – опустив руку, Боря пошарил в сумке.
- Боря, ты же не пьешь?
- А что тут пить, да-арагой? Вот, смотри, - он извлек пузатую бутылочку. – У вас же – страна коньяков?
- Да уж - не страна коньков.
- Ну, тогда записывай первый тост, Шурик. У меня эст за-амэчатэл-ный тост! - пусть все будут здаровы! – Боря скрутил крышку и забулькал основательными глотками.
- Что празднуем? – принял Сан Саныч наполовину опорожненный сосуд. - День рождение у тебя в марте, второе твое рождение, в Афгане с этой миной - мы два месяца назад по телефону отметили. Что празднуем, Боря?
- Шестое августа, Саня, шестое августа. День независимости Ямайки
- Да? Хороший праздник, - понюхав из горлышка, согласился Городецкий.
- Еще я год назад в этот день развелся.
- Твое здоровье, - Сан Саныч взметнул бутылку и сделал честный глоток. - А закусить взял? – выдохнул он коньячный аромат.
- Мириндой запивать будешь? Шучу я, шучу. Вот есть яблочко, - Боря порылся в бриджах. – Давай еще по глоточку – помянем нашего шпица.
- Давай. Фу-ух, хорош, мерзавец, - Сан Саныч вкрутил бутылку донышком в песок между собой и Борей. - А у меня Танюська, кстати, собак в детстве очень любила, Все-все породы знала. Веду ее в садик, а она – руку вырывает и пальцем: смотри, смотри, это же вест-хайленд-вайт-терьер! - ты гляди, до сих пор помню. – Сан Саныч покрутил в руке зажигалку. - А однажды на набережной такой божий грех на палочках-лапочках цык-цык по асфальту; такой закутанный во что-то малиновое - кузнечик собачий. И она: «папа, папа! – какой красивый чиха-***-чеч-ный комбинезончик!» Прикинь! Так та дама с собачкой - заикаться стала, когда в ответ загавкала.
- Хорошая девочка, - Боря протянул Сан Санычу на ноже яблочную дольку, - Не кури только.
- Ага, хорошая. Нет, ну, сейчас-то попустило. А пару лет назад – помню, писал я в тоске: «Тринадцать лет, чего же боле? Как надпись матом на заборе...»
- «Мелом». Замени на «мелом», Саня. Главное – должно подразумеваться, напрямую в стихах нельзя.
- Все, считай - заменил. Дай еще кусочек, - попросил Сан Саныч.
- Харе просто так жрать – это закуска, - Боря понюхал половинку соблазнившего Адама плода. - Да. Хорошо тебе – у тебя дочка. Если бы мне дали дочку опоры…
- Ее не дают, ее – самому откуда-то взять надо. Как там: мы не можем ждать милостей от природы, да? Жаль, что Мичурин не скрестил яблоки с арбузами, - вздохнул Сан Саныч. - Послушай, Боря, мы могли бы сейчас сидеть в ресторане «Парусов» и употреблять любые напитки и любые продукты без числа и счета.
- Сиди тут. Что тебе – плохо? – опершись локтями о широко расставленные ноги, осмотрел серебристую даль Боря.
- Хорошо.
- Вот луна, вот яблочко. Вот лунная дорожка - отдыхай. Ну, давай, не задерживай тару – за детей, настоящих и будущих!
Игрушечные волны продолжали нашептывать что-то совсем не детское, а луна светила так, что хотелось пойти и разбудить всех женщин: сообщить им, что можно вышивать крестиком, не включая свет, ну - для экономии электроэнергии.
- Да, хорошо иметь дочку. Чувствуешь уверенность в завтрашнем дне, да? – Боря посмотрел на свет луны пустую бутылку.
- Тут в самую точку – про работящую дочку. Тю, ты меня на стихи повернул, – покрутил головой Городецкий. – Слышишь, Борь, я с ней про ежедневный стакан кефира, ну, который мне в старости положен – стал договариваться еще в ее четыре года. Она все не могла поверить, что я буду седым дедушкой.
- Лысым.
- Седым. Я – седым, - Городецкий пригладил волосы. - Вот, расскажу тебе историю Идем мы в садик, а она: папа, папа! лабрадор-ретривер, смотри! когда ты будешь совсем стареньким, говорит, и будешь жить совсем один, говорит, и совсем не сможешь открыть дверцу холодильника - он по команде: раз! потянет за ленточку - дверца и откроется. А чего это я не смогу дверцу открыть, доченька? – спрашиваю. А ты на коляске будешь, отвечает. Я – на коляске? я же не маленький, я просто - старенький буду, - говорю. Ну, на инвалидной коляске когда ты будешь, папочка, – отвечает. Прикинь?
- Да. Хорошо тебе. У тебя дочка, - вздохнул Боря.
- Ну - заладил! У тебя их с дюжину, наверное.
- Нет. Я слежу за этим.
- Следит он. Следователь нашелся. По особо важным делам. Осталось еще там?
- Есть еще бутылка. Кто ж по одной берет, - Боря полез в сумку. – Или ты думаешь – у меня в голове тормозная жидкость, как в орудийном откатнике? На, заряжай! Только не кури, хорошо? Не порть этот воздух.
- А меня, представляешь, в моем ларьке баба как провела? - Боря сделал полноценный глоток. – Я ее – пригрел, приветил…
- На груди пригрел?
- Я на работе ни-ни, Саня. Хотя она такая интересная: губы всегда яркие и ногти накрашенные, цвета такого, знаешь – как болгарское лечо, ты любишь?
- Очень! Я по пятнадцать банок за зиму съедаю.
- И я люблю, очень вкусное. Ну, короче, смотрю – хорошая женщина, моих лет такая. Взял на работу, денег – как всем дал. У нее пацаненок, так я ему часы купил. Чернявенький такой, шустрый.
- Ну и что? – Сан Саныч протянул руку за бутылкой.
- На вот, - Боря, не глядя, вложил ему в руку поллитровку. - Она мне через месяц говорит: давайте племянница моя работать будет – ни пересчет не надо понедельно проводить, ни инвентаризацию. Хорошая девушка, практически - хорошистка, говорит… Я же не видел тогда: у этой гризетки зубы прямо под мою шею заточены. И я так расслабился. Устроился в школу физруком на полставки, на баскетбол всех присадил. Саня, у меня эти балбесы в десятом классе не то что бухать – у меня эти балбесы курить бросили! - чтобы дыхалку восстановить, прикинь! – Боря хлопнул ладонями по коленям. – Ну, а ларек: оборот все меньше и меньше, Саня, но так – постепенно вниз подсаживается. И на четвертый месяц я заподозрил…
- «…и на четвертый день Зоркий Сокол увидел, что у барака нет четвертой стены…»
- Точно! Дай глотнуть. Фу-ух! Зачем вы пьете этот клопомор, да еще за такие деньги – хороший баскетбольный мяч купить можно, - Боря покрутил круглой, как некупленный мяч, головой. – Ну, каким макаром, думаю, она это делает? Ведь так, как продавцы обычно химичат: самому товар купить и по моей цене его продать – она не может, у меня цена низкая, в магазине даже дороже, я не бар элитный с трехсотпроцентной наценкой. Цену оптовую в нашем городишке только мне и Нинке- конкурентке моей - такую дают: мы объемы делаем, у нас ларьки на рынке.
- И как же ты ее вычислил?
- Стал метить сразу после закупки свои порошки – там, где в кругляшке «немецкий стандарт качества» написано – «ка» ножиком втихаря подскребать. А в школе придумал акцию: собери три наклейки от «лучшего в Европе порошка» - пристеплерил для метки к каждому листок со своей подписью - и выиграй швейцарский нож.
- Этот?
- Ну да, этот. Блин, чуть не выгнали меня из школы: директор говорит – коррупция в чистой воде на ваших порошках, Борис Глебович!
- Ха-ха. И что дальше? – Сан Саныч понюхал незажженную сигарету.
- Треть. Оказалось – треть левая, не моя. Она с Нинкой спаровалась: давай, говорит, Нинок, мне по отпускной цене твой порошок, тебе все равно сейчас, но потом, как Борька сковырнется - тебе выгодно будет: его ларек возьмёшь. Ну, та – тоже стерва крученная - по объему условия поставила: через квартал чтобы треть левая была. Вот сучка! – Боря стукнул дном бутылки о ладонь. - «Борис Глебович то, Борис Глебович сё» - вся такая предупредительная, вся такая обходительная. А я ее мальчонку часы купил, такие, с подзаводом, как мне отец в четырнадцать. Вот ренегатка каутская, чуть по миру не пустила! И как можно было эту черную душу разглядеть, так можно было эту гадость заранее вычислить?
- Чужая душа – помойки, - согласился Сан Саныч. – Нам их не понять, Боря. А вот нас им раскусить – легче лёгкого: я читал недавно, хороший автор, мужчину, говорит он, можно определить по тому, как он делает три вещи: как он умеет любить, как он умеет умирать и как он умеет убивать.
- Ну, любить мы умеем, вроде не жаловался никто. А умирать нам с тобой еще рано. Вот так. – Боря встал с низкого топчана.
- Ты убивал?
- Пойдем спать, полуночник, - Боря поднял с песка сумку.
- Да сейчас, подожди. Совсем спать не хочется. Слушай – а может нам какие-то снотворные препараты употребить?
- Употребили уже, – вздохнул Боря. - Да, убивал.
- В Афгане?
- Пошли спать.
- В Афгане?
- Нет, в ларьке у себя, по две продавщицы - каждую пятницу! Пойду, в воде постою минутку. Сиди тихо тут.
- Что там – допили уже? Дай, а то у меня внутри того коньяка – капля в Боре, капля в Боре, а на море - корабли...
- Глоток есть, - Сан Саныч взболтнул остатки. - Да не переживай ты так, Боря: все воруют. Расходники всякие, листочки-скрепки – всегда это домой уносят. Это и за воровство не считается.
- Но есть же честные люди?
- Есть. И много. Но воруют все.
- И ты воруешь?
- И я, Боря.
- Что, у себя?
- Почему у себя? Как положено, у других. Знаешь, что я ворую? Ручки.
- Ручки? Дверные?
- Нет, от чемоданов, блин. А сами чемоданы выбрасываю.
- Знаешь, Саня, я не удивлюсь.
- Пишущие ручки, Боря. Шариковые. Тут два условия: я должен ёё украсть. Никаких попросить, никаких подарить. И второе – на ней должно быть написано название фирмы.
- Тут ты уже украл? – с интересом спросил Боря.
- Шутишь? В первую же секунду. Помнишь, я подошел на рецепцию спросить, где вход в ресторан, когда он под носом у нас был?
- А-а, а я думал, тебе та рыженькая понравилась.
- У меня их уже больше пятисот.
- Рыженьких?
- Ручек! – Сан Саныч хлопнул себя по лбу. - А у тебя что?
- Сахар. В длинных стикерах, - Боря вздохнул протяжно.
- О, у меня Таньська-манюська такая. Из всех путешествий эти палочки тащит.
- А я в мешок высыпаю. Вот наберу пятьдесят килограмм и завяжу.
- Мешок?
- И мешок тоже, - Боря кивнул.
- Эко тебя как… раскорячило. Не рассказывай никому.
- Да я понимаю, молчу. Не знаю даже чего так. Может – сладкого в детстве мало ел? У тебя бабушка чай вприкуску пила?
- Вприкуску. Ладно, давай собираться.
- Давай.
Попрыгав на одной ноге по прибою, Боря натянул туфли с носками на обмытые ноги и, стараясь не зарываться в песок, вернулся к Сан Санычу.
- А знаешь, с чего у меня с ручками началось? – Городецкий собрал остатки мальчишника в Борину сумку. - Это он мне рассказал свою историю с зажигалками. Помнишь его коллекцию?
- Да, помню. Я про него все помню, - Боря опять присел на топчан. - Слушай, чего они такие низкие? А какую историю, Саня?
- Ну, он в магазинчике продуктовом терся, терся, все подешевле выбирал, денег-то под конец у него немного уже было.
- Ну да - он же не работал последние три года, - Боря наклонил голову.
- И задом развернулся – хрясь! Бутылка об пол - как карвуазьекнулась! Вдребезги! Ну, охрана к нему, он в отказ, они - ментов вызывать; а он – с запахом. Куда ты против паровоза? Короче: согнули - заплатил. Но – разозлился. И вышел такой, трясется. Помнишь, «Обида» у Шукшина? Сел, закурил, смотрит – а в руке зажигалка, «биг». Он ее там на входе взял. Так и ругался с зажатой в руке зажигалкой. И тогда он решил - весь тот коньяк зажигалками вынести. Компенсировать финансовое надругательство. А магазинчик – под домом, он чуть ли не каждый день туда заходил раньше. Ну, так и стал: зажмет ее в руку, покупки сделает - два раза ему на кассе сказали – а зажигалка наша? Так он два раза и заплатил.
- Ни фига себе. У него же три мешка этих зажигалок было!
- Так он почти три года их и воровал. Только из этого магазина и только разные, без повторов. Под конец звонил, возмущался: месяц хожу, а нового завоза нет, «биг» фиолетовый никак не попадается, что они там себе думают! – Сан Саныч скопировал одесскую интонацию их товарища.
- А я не знал про это. Вот: лучший друг называется.
- Нормально. Ты же не куришь, Боря, вот он и не рассказывал тебе. А я ему тоже был - лучший друг. Знаешь, я спрашивал потом, после похорон – у всех, кто приехал. Все так о себе говорили: «я – его лучший друг». Он не врал, никому не врал, но что-то такое делал, что каждый думал – что он. Его лучший друг. Лучший друг.
- Да, Саня. Он был - как струна. А мы вокруг как нотки....
- Это ты сейчас придумал?
- Да ладно. Пошли в номер.
- Хорошо сказал.
- Вставай, Саня, идем.
- Как струна.
- Идем.
- Лопнула струна.
- Идем, Саня.
...продолжение следует.