18:42 26.07.2013
Год 1985.
г.Брест, СССР.
Отгремели новогодние и староновогодние празднетсва.
Рождество уже не остается незамеченным, но встречается еще только в тишине кухонь.
В общем времена не закончившегося застоя. Такого милого в наших воспоминаниях. Если колбаса «Докторская», то целыми батонами и порой из самой Первопрестольной. А за жвачку Donald и Родину "продать" можно… на часок- другой. И БЛАТ ! О ! Это волшебное слово ! Причем был он у всех, пусть не всегда в «Елисеевском», но каждый что-то, где-то доставал. А «жидкая валюта», самая питибельная из мировых, порой творила чудеса, особенно в среде людей неискушенных спецпайками, в городах малых и весях отдалённых от городов больших и мажорных.
Mister Gorbi ещё только тщательно отслеживает состояние здоровья очередного «быстроиграющего» генсека. Бардака еще нет, но что- то явно намечается. Одним словом : верхи уже не могут, но низы еще не хотят.
И вот в эти «золотые времена» приключается история :
Поступает на службу в ОБХСС молодой парень - Владислав, до отчества тогда он ещё не дорос. Чин ему определяют лейтенантский. Родом он из семьи рабочих, но коммунистов. Воспитание соответствующее : « до основания разрушим, а потом... мы наш, мы новый мир построим…», «вперед к победе коммунизма…»…в общем «идеалами» напичкан по «самое не хочу». В школе отличник, со спортом правда не ладил, но из «пионэрии» ушел уже подкованным активистом и «тихой сапой» в комсорги таки выбился. В институт поступил сам, тогда это чаще случалось и там место себе под «комсомольским тёплым солнцем» выгрыз. Учёба в Alma Mater, лишь по географическому расположению своему провинциальной, убедила Владислава, скрупулезно конспектирующего работы Ленина, Маркса и Энгельса, что существует таки расслоение в обществе советском . Потому как на потоке учились с ним чадо людей высокопоставленных, пусть местечковой, но элиты. И "жабушка" поддушивала Владислава, вспоминая он потертые джинсы "Wrangler" пижона Сашки, особенно в моменты сборов на танцы. Поэтому не без удовольствия принимал он «спасательный круг» в виде повязки «Дружинника». Там ведь пиджак, галстук…словом строгость в почёте. Учился Владислав и в правду хорошо, выказывая неплохие познания в экономических науках. Считал без калькулятора. Да и не было у него просто в наличии. Плюс ко всему активист. Советская Армия, обещавшая сделать его Мужчиной, развить мускулатуру и сноровку, удовлетворилась его военной кафедрой при институте.
И вот : поступает он значит на службу. Отстажировался. Погоны вручили. Место , в кабинете на три персоны определили и «дело» первое дали:
Взяли по анонимке в оборот портного. Звали его Ефим Моисеевич. Происходил он из семьи иудейской, коих великое множество было на окраинах Российской Империи, как и повелось это со времен Екатерины Великой, бравшей двойной налог с «сироток», Христа предавших. Портняжили , сколько помнил Ефим Моисеевич, все его предки : отец, дед, прадед. Даже знак у них был фирменный – петелька в виде трилистничка по особому прошитая на левом лацкане пиджака. С 8:00 и до 17:00 работал он в обычном советском ателье. Шил отличные мужские костюмы. Особенно хорошо тройки ему удавались. Да вот только прокормить свою семью на зарплату в 90 целковых ему никак не удавалось. Три лапочки – дочки и сын – скрипач кушали почему то как не в себя , да и росли , будто соседские. Жена же, Серафима, духи предпочитала французские и желательно именно «Magie Noire» за 45 целковых. Поэтому приходилось Ефиму Моисеевичу нарушать советские законы в той их части , что запрещали отшивать мужское платье у себя на дому, используя швейную машинку «Zinger», доставшуюся от деда, с целью извлечения денежного вознаграждения. А остальные статьи уголовного кодекса он чтил. Свято чтил. Да и не он выдумал закон, просачивающийся через границу вместе с интуристами западными, мол спрос рождает предложение. Редкие капиталисты, посещавшие его город, несли с собой шлейф «загнивающего таки Запада», но запах этого «гнилья» почему то был сладок и приятен, да и фасоны костюмов были куда веселее печатающихся в журнале «Работница и Крестьянка». Так вот, дабы не упасть выдающейся частью тела в грязь перед обществом, приходилось Ефиму Моисеевичу с 18:00 и до 23:30 расчехлять свою кормилицу. Следил он за своей «Zиной» ревностно. Никого к ней не допускал под страхом всех «кар Египетских». По протекции приходили к нему «на чай» многие, те, которым некогда было выстаивать в очередях к тому же Ефиму Моисеевичу в советском ателье. Отшивались у него как люди обычные, так и партийные работники. Но брал он со всех одинаково, 25 целковых, искренне считая, что тем самым вносит свою скромную лепту в озвученные с высоких трибун партсъездов принципы равноправия. Отличия были лишь в качестве материи. Проскакивали порой в географии командировок клиентов и Climatический Париж и Туманом Утомлёный Аlbion. Им то всем и вышивал фирменную петельку на левом лацкане пиджака Ефим Моисеевич, дед ведь проставлять еще начал. Фирма есть фирма.
И всё бы хорошо, да вот только соседка Ефима Моисеевича в ценительницах отличного пошива не значилась. Муж её предпочитал дензнакам «фуфырёк» .Был он уже не «жеребец молодой», но вечно пьяный от того и счастливый. Жена же его, ещё далеко не увядшая окончательно, в чаяниях своих шагала куда дальше стопки водки и селёдки «Иваси» из жестяной банки, пусть и посола отличного. И дивилась она не только количеству гостей, посещавших соседа, но и приятному шлейфу духов , наполнявшему подъезд , после субботнего дефиле объемных форм Серафимы. Совсем разочаровавшись в своих потугах исправить сознание муженька, чтившего натуральный обмен, на более выгодное для себя : деньги-товар-деньги, взяла и написала эту злосчастную анонимку. Плюс ко всему упомянутому Серафима возьми да и крикни давеча с балкона уходящему на рынок супругу: - Фимочка, кугрочку не забудь !
Подлинный текст анонимки не сохранился, но смысл был следующий : мол элементы, порой и асоциальные, часто посещают квартиру соседа моего, Ефима Моисеевича. После чего , сквозь неумелые потуги молодого скрипача- паршивца / ой не пролетарский это инструмент, ой не пролетарский\ четко угадывается звук работы швейной машинки. И ведь по субботам не работают и не играют, чтут видишь ли законы свои религиозные. Не подрывает ли он, отщепенец пятой графы, устои наши советские ?
Это вот дело и поручили нашему лейтенанту Владиславу. И окунулся с головою молодой сотрудник в «первое дело». Изучал долго и скрупулезно. За советом к старшим товарищам по кабинету особо не обращался, да и те не спешили опекать молодца, потому как у самих дел было поболее, да и посерьёзнее. И начал Владислав паутину плести. В ателье первым делом пришёл. В разговоре с директором туманности напустил массу, англичане бы обзавидовались. Расспросил обстоятельно о Ефиме Моисеевиче. Заявил , что дело мол государственное и не из за таких ли неродивых «Ефимов Моисеевичей» дефициты и очереди мелкобуржуазной гидрой вросли в нашу советскую жизнь. Ну и под страхом экзекуции строго настрого приказал молчать. Директор испугался конечно и всё на что сподобился - поинтересовался у Ефима Моисеевича, те-а-тет, здоровьем его внучатой племянницы «Zиночки». Коньяк ведь пивал нередко он из саквояжа потёртого от времени и частоты применения. Да и духи «Climat» к именинам его супруги из рук Ефима Моисеевича не были забыты. Одним словом человеком оказался порядочным. Лейтенанту Владиславу подготовил характеристику на Ефима Моисеевича обстоятельную с выписками из приказов о благодарностях и поощрениях.
Ефим же Моисеевич, вернувшись домой достал из коробочки, что на антресолях хранилась, разбитый , еще во времена смуты Октябрьской, челнок «Zинин». Вставил его вместо рабочего, а тот снёс старику Наиму, другу отца. Серафима сгребла пыль со шкафа и обильно оросила ею следы «ремонта», станину и коробки , поверх наставленные.
И когда Лейтенант Владислав с обыском пришёл в квартиру, ничего не указывало на возможность индпошива на дому. Испуганные глаза трёх лапочек-дочек и подростка-скрипача, с нескладной фигурой, невозмутимость самого Ефима Моисеевича и Серафимины ливни слёз, заставившие бы и в Сахаре заколоситься зеленым лугам, не предвещали раскрытия преступных деяний «с наскока». Да вот только «глаз-алмаз» молодого орла Владислава уцепился таки за характерную петельку- трилистничек на левых лацканах пиджаков, что в шкафу висели. Учуял лейтенант, рыть начал. В ателье все готовые изделия рассмотрел, по адресам из квитанций вызывал заказчиков, обязательно с изделием, да вот только петелька характерная нигде не обнаруживалась. Ефим Моисеевич не признавал своей руки в костюмах домашних : отец мол изготавливал, а то что внуку на вырост шил, предугадывая его нескладную фигуру, так вы у него , почившего два года тому, и спросите. По повесткам ходил Ефим Моисеевич исправно, 2-3 раза в неделю. В экспериментах следственных участвовал, да вот петелька из его рук выходила несграбная, далёкая от «оригинала». «Швейные вопросы» увенчивались ответами : « я не я, да и лошадь соседа». Нервничал Владислав. В гости часто к Ефиму Моисеевичу захаживал,чай пил. А завидев Тору на комоде, пытался сионистский заговор раскрыть, чем и заработал себе эпитет от коллег , только за глаза произносимый – « Фима- Антисемит».
Бился бы долго еще Владислав над раскрытием «первого дела», но старший товарищ, что за соседним столом сидел, посоветовал настращать подозреваемого напоследок, а коли не сознается, так и отпустить его с миром. Отослал в последний раз повестку в адрес Ефима Моисеевича лейтенант, а по телефону добавил : - с вещами!
Явился подследственный вовремя, саквояж потертый в руках. Пара сменного белья, зубная паста, щетка да Тора в нём. Битых три часа раскладывал свои доводы лейтенант, а когда сослуживцы ушли по делам голос повышать начал и даже затрещину отвесил. Вокруг стола нервно расхаживал и потрясая «уголовным кодексом» статьи зачитывал, из которых, методом сложения сроков, выходило, что сидеть Ефиму Моисеевичу придется как минимум до второго пришествия Христа. И Уж совсем испепеляемый злостью вскричал лейтенант :
- Ефим Моисеевич ! У Вас нет выбора! Признавайтесь !
Ефим же Моисеевич, мысленно простившись с родными, произнёс сакраментальную фразу, за которую и заслужил сутки в камере :
- Товарищ лейтенант, вот именно сейчас я и выбираю из двух вариантов : сразу начать Вас обманывать или , быть может, мы обойдемся лёгкой правдивой недосказанностью ?
А так как внезапно вернувшийся майор давился от смеха, услышав последнюю фразу, то самооценка лейтенанта понизилась до неприличия отрицательных величин.
Отпустили Ефима Моисеевича. Но веру в светлое будущее подорвали. Год еще отработал он в ателье, но часто сказывался больным и характеристики различные собирал. А папку красную берёг пуще челнока от «Zины».
Уезжало семейство тихо, упаковав пожитки в фанерные ящики от спичек. Ценностей на таможне не обнаружили и «Zину» выпустили, не признав в ней антиквариат.
А в году 1991 получает, всё ещё капитан Владислав, так и не снискавший "славы КПСС" на поприще борца с расхитителями социалистической собственности, посылку. Страна отправитель : USA,a внутри отменный костюм, может быть и с отливом. И лейбл : «E.M. and the son»
Костюм пришёлся в пору. Да, у дядюшки Наима глазомер был отменный, хоть и годы не юношеские. И надо же было вспомнить Владиславу о Ефиме Моисеевиче, а может и лейбл навеял. Когда разглядел он знакомую петельку в виде трилистничка на левом лацкане пиджака…взбеленел и взвыл голосом нечеловечьим.
А на следующий день написал рапорт об уходе из органов. Запил было, но жена и двое детишек пересилили тоску по упущенному. Посылки же приходили из Штатов аккурат раз в квартал. Чтил таки Ефим Моисеевич порядок отчётности советской. А так как времена стояли смутные воспринимал Владислав «нью лэндлиз» с благодарностью. Да и сам в коммерцию подался, не без успеха,надо заметить. Честно живёт, честно не все налоги уплачивает и с игривым прищуром иногда в пространство произносит : «или быть может обойдёмся лёгкой правдивой недосказанностью ?»…
...А уезжало семейство Ефима Моисеевича и в правду тихо. Но еще тише вели они себя после возвращения отца. Дети учиться стали лучше, в работе пионэрских дружин активное участие принимали. Серафимочка "магический шлейф" на доступную "Шахерезаду" сменила. На всём не экономили, но от частных уроков сыну-скрипачу отказались, дружно не признав в нём Паганини, впрочем , не сильно то отпрыска и расстроив. Дети дивились частым поздним приходам отца и ведь мама его за это не ругала. Правда каждой лапочке дочке, к еще большему их удивлению , папа справил по колечку и кулончику с цепочкой. Последний месяц спали на уже проданных кроватях, а вся квартира была уставлена фанерными ящиками от спичек, куда и сложили , разрешённые к вывозу пожитки.
Католическое Рождество встречали уже в Вене, где и заявили о желании отправиться за океан, а никак не на землю Обетованную.
Ефим Моисеевич перестал "баловаться" валидолом только после того, как аккуратно повытаскивал все гвозди из фанерных ящиков, скреплявшие торцы и днища...оказавшиеся ЖЁЛТОГО цвета - Au 79 ;)
V.Miasoedoff