Вечером Наде позвонил Олег. Как всегда, вечером – чтобы не дать ей времени на раздумья. Олег приглашал Надю в поход. Он всегда всех обзванивал, собирая группу, и его прозвали «отделом кадров». Олег на прозвище не обижался, гордился даже – такой почетной должностью. «Кадровый состав», конечно, соберется, а «чужие» вряд ли придут, - подумала Надя. Поход предполагался не из легких, как, впрочем, все походы в группе Левашова.
Руководитель походов выходного дня (в просторечии – ПВД) Костя Левашов любил «пойти куда подальше» – в лесную дремучую глушь, не ближе 11-й зоны от железнодорожного вокзала, и всегда выбирал труднопроходимые (Костя говорил – интересные) маршруты. Если дороги не было – Костя вел группу по азимуту. Если не было моста – переходили реку вброд. Если с самого утра шел дождь (варианты: ливень; мокрый снег), весь день шли в плащах или накрывшись полотнищем полиэтилена. (Зонты были бесполезны: их срывало ветром, выворачивая наизнанку, а в лесу – ломало сучьями и ветками). При этом заявленный в «Плане» километраж соблюдался с точностью до сантиметра.
Костины походы (один – два похода в месяц) печатались в Плане походов выходного дня Московского городского туристского клуба. Такие походы назывались «объявленными», и к группе мог присоединиться любой желающий. Вы спросите, кто же к нему ходил? – Желающих было достаточно. Костя «объявлялся» в «Плане» не потому, что хотел, а потому, что нельзя было – не «объявляться»! При этом Левашов исхитрялся и изворачивался так, что «чужих» в группе было немного.
Хитрый Костя знал множество лазеек. Взять, к примеру, время сбора группы. Сбор у Левашова назначался на 6.30 или 6.50, самое позднее 7.10 (Наде, чтобы успеть, приходилось вставать в пять утра). Как всем известно, на вокзал туристам рекомендуется приходить за 15 минут до указанного в «Плане» времени. Также известно, что все приходят обычно минут за 7. Но напрасно туристы обводили глазами привокзальную площадь: группа давно сидела в электричке (и поскольку туристы, как правило, собираются в четвертом вагоне, группа пряталась от них – в третьем…). Левашов уйти не мог: как руководитель ПВД, он должен был встречать туристов в кассовом зале. Костя стоял, подпирая стену, и смотрел на туристов отсутствующим взглядом, словно хотел сказать: «Какой из меня руководитель ПВД, сами видите – я обыкновенный дачник!». «Скажите, а группа Левашова… Вы с Левашовым идете? А сам он где?» - спрашивали у Кости. «Я – Левашов. А группа уже в поезде, в третий вагон идите» - со вздохом признавался «припертый к стенке» Костя...
«Ох, и пронырливый народ! – говорил о новеньких Левашов. – И не лень им в пять утра вставать? Неужели спать не хочется? Походов в «Плане» много, и в 9 утра собираются, и даже в 10!» Впрочем, новичков в группе встречали дружелюбно, и они нередко становились «своими» (если, конечно, проходили маршрут до конца и отваживались прийти к Левашову во второй раз). Но бывали дни, когда «чужих» приходило слишком много. Обычно это случалось летом. Маршруты Левашова – с реками, запрудами и озерами – заманивали многих, ведь всем известно: сколько на маршруте «воды», столько будет – купаний!
Окинув взглядом непомерно разросшуюся группу («Мать твою, Куликово поле! Своих не найдешь…»), Костя морщил лоб, соображая… Часа через два, проходя мимо населенного пункта, с обязательным шоссе и автобусной остановкой на нем (с обязательным же отсутствием расписания автобусов), Костя резко сворачивал в лес, предупреждая группу разбойничьим свистом. Следующий час шли (хотя глагол «идти» здесь не вполне уместен) по азимуту – то есть ломились напропалую через лес, с непременным мордохлестом по лицу упругими ветками (только успевай зажмуриваться!), с непременным же лесным буреломом и оврагами, обходить которые никто не собирался – овраг брали, что называется, штурмом. При этом умудрялись держать темп. У Кости это называлось – «обрубить собаке хвост». Кандидат математических наук, Костя рассчитывал предельно точно: группа пройдет, им – не в первый раз, выдержат! А «пришельцы» отстанут.
Новички к этому времени порядочно уставали от левашовского «неслабого» темпа и плелись позади. Вслед за группой они сворачивали с проселочной дороги – широкой, ровной, хорошо утоптанной – в лес, думая, что объявлен долгожданный отдых, и можно будет перевести дух. Но Костя и не думал останавливаться! Он задавал такой темп, словно за ним гнались волки или дикие кабаны. Впрочем, кабаны бы его точно не догнали, куда им! Вымотались бы за первые 10 минут – в хвост и в гриву… Группа бежала вприпрыжку, жадно глотая воздух и поминая Костю «незлым тихим (не дай бог – услышит) словом». Исцарапавшись в кровь и на все лады проклиная Левашова со товарищи, новички поворачивали назад, к поселку.
– Ничего… Выйдут на шоссе, там автобус... В автобусе отдохнут» - говорил Левашов.
- Костя, автобус-то здесь редко ходит, раза три в день… или четыре.
- А сегодня суббота, значит четыре, – оптимистично заявлял Костя. – Доедут! А могут пешком по шоссе, для здоровья полезней! Я их с маршрута не снимал, сами ушли! Ну, значит, так... Группа! Слушай мою команду! Отдыхаем 10 минут! – и, блаженно кряхтя, стягивал с плеч рюкзак.
- Костя! Сколько в тебе гуманизма!
- Сам знаю, - польщенно улыбался Левашов. – Что есть, то есть…
…Из «вновь прибывших» до привала добирались немногие. Тот, кто проходил маршрут до конца, уже не считался новеньким: он «автоматически» становился своим, его дружно поздравляли «с боевым крещением» и приглашали в следующий поход. Не ожидавшие такого новички широко раскрывали глаза (варианты: отводили глаза; вымученно улыбались; обиженно сопели). «Что, ножки бо-бо? – сочувствовали новичкам. – Поначалу у всех так, потом привыкаешь…»
Так было и с Надей. Она уже два года ходила в «оздоровительные» походы, с неспешным прогулочным темпом и большими привалами, и наконец отважилась пойти в «тренировочный», о которых рассказывали легенды, типа несутся как будто за ними черти гонятся, у всех спортивные разряды, километраж умрешь-и-не-встанешь, а на станцию приходят в потемках… Да много чего рассказывали. А еще говорили, что в тренировочных походах интересные маршруты и дружная веселая компания. И Надя решила попробовать. В свой первый поход с Левашовым она отправилась «новенькой», а вернулась полноправным членом группы, о чем ей было торжественно объявлено в конце похода: «Молодец, хорошо шла! Ты теперь у нас в «кадровом составе», так что жди звонка. Олежка тебе скажет, с какого вокзала и во сколько собираемся. А план походов можешь больше не покупать, с нами ходить будешь!»
Сегодня Олег намеренно «припозднился» со звонком. Увидев в «Плане» Костин маршрут, Надя, в отличие от доверчивых новичков, ужаснулась: две реки – значит, и переправы тоже две, и не факт, что будет мост. Может, по бревнам придется… или вброд! Нет, это вряд ли: апрельская вода не для бродов. Может, не стоит ей завтра идти? Но Олежка так уговаривал ее, так упрашивал, что Надя в конце концов согласилась. Да и как она могла отказаться? Ведь если она не придет, из женского состава группы (который у Левашова был гораздо малочисленней мужского) будет только Лена. И ей придется делать всю женскую работу – «накрывать» на общий стол, мыть, резать, чистить, крошить салаты и делать на всех бутерброды. Одной! А с Надей их будет двое, вдвоем они справятся.
«Интересно, кто завтра придет? – думала Надя, собирая рюкзак. – Вот бы Сережа пришел, было бы здорово!» Наде нравился этот немногословный симпатичный парень, с которым у нее, как и со всеми в группе, установились ровные приятельские отношения. А так хотелось – других… Но «других» отношений у Нади ни с кем не было, хотя в левашовской группе было несколько пар: Илья с Мариной, Рома со Светой… Ну, и сам Костя с женой Леной. Все остальные были просто друзьями и общались, никому не отдавая предпочтения. Надя ходила с Левашовым недавно – это был ее первый «сезон» - и пользовалась всеобщим вниманием мужского состава группы. Ей первой протягивали руку на переправах, поднимали настроение шуткой, когда она уставала от непривычного для нее темпа, дружно «подгоняли», чтобы не отставала и не потерялась во время движения по азимуту. А как-то раз, когда Надя была «не в форме» и плелась позади группы (она тогда болела и ей даже выписали больничный лист, но отказать себе в удовольствии не смогла: сбила температуру и пошла в поход). Сергей взял ее за руку («Что-то ты замечталась, Надёк! Ты ногами-то двигай, а то отстанешь!») и отпустил только когда группа встала на привал. Надя была счастлива, хотя всю дорогу ей пришлось бежать вприпрыжку, поспевая за длинноногим Сергеем, и она здорово запыхалась…
Надя любила и умела одеваться красиво, и для походов сшила себе по выкройке из журнала «Бурда моден» шикарные брюки-«бананы» с широким поясом, к которым была куплена симпатичная блузка-стретч. «Неслабый прикид! Не по погоде одеваешься, Наденька. Ты ж не в театр пришла!» - пенял ей Костя каждый раз, но Надя не отступалась от своих принципов. Видел бы Костя, в каком «неслабом прикиде» она ходит в театр…
Костя, что называется, накаркал. В одном из походов они шли по живописному, покрытому изумрудной травой косогору. Косогор был крутым, тропинка бежала по самому верху, откуда открывался великолепный вид. Внизу текла быстрая мелководная речка с прозрачной водой и солнечно-желтым песчаным дном. На противоположном берегу росли пышные ивы, их длинные ветви опускались прямо в воду. Картину – хоть в раму вставляй! – довершало блекло-голубое майское небо.
Надя не смотрела под ноги, не в силах оторвать глаз от этого волшебного пейзажа. И была сброшена с небес на землю – в самом прямом смысле слова: поскользнувшись на мокрой земле, она не удержалась на ногах и кубарем покатилась вниз! Надя пыталась затормозить, но косогор был крутой, и у нее ничего не получилось. Она с размаху влетела в заросли растущей у берега крапивы и сидела оглушенная, морщась от жгучей боли и не понимая, остановилась она или все еще катится…
Сверху к ней уже бежали ребята. Помогая Наде подняться, спрашивали подозрительно заботливыми голосами: «Ты как, не расшиблась? Не ударилась?» В ответ Надя молча трясла головой: ушибиться при всем желании было невозможно – повсюду росла густая мягкая трава. Крапива – тоже оказалась густой. От крапивных ожогов темнело в глазах и огнем горели руки, ноги и щеки. Но все словно сговорились и вопросов на эту тему не задавали: зачем спрашивать, все и так ясно! Пряча улыбки, Надю преувеличенно внимательно расспрашивали: «Нигде не болит? Не ударилась? Не ушиблась?».
В ответ Надя энергично мотала головой, пока наконец не увидела вокруг смеющиеся глаза. Шутка дошла до Нади, и она через силу улыбнулась: «Я не ушиблась, здесь… мягко. Просто горит все!» - жалобно проскулила Надя. «А кто ж тебя в крапивищу такую гнал? Аж глянуть страшно!» - громко вопрошал Левашов, и сам себе отвечал: «А никто не гнал, сама полезла. Так что вставай – и вперед! Ты мне всю группу задержала. Катание с горок устроила, понимаешь… - ворчал Костя. – А усвинячилась как! Видок у тебя еще тот. Будет привал, в речке отмоешься, а пока придется идти как есть!». Надя посмотрела на себя – и чуть не заплакала: футболка из розовой превратилась в грязно-зеленую, да и брюки не чище…
На привале Надя прошла вниз по течению той самой, так понравившейся ей речки (на речном дне били ключи, оттого и вода была такой прозрачно-светлой) и долго полоскалась в ледяной воде, отмывая «пострадавшие» вещи. Когда наконец футболка снова стала розовой, а брюки серыми, изменила цвет… сама Надя! – Она посинела от холода, а руки стали красными, словно гусиные лапы. Стуча зубами, Надя натянула на себя мокрую одежду. Ничего страшного, высохнет на солнышке.
Вернувшуюся «с прогулки» Надю встретили вопросом: «Ой, Надёк! Ты чего это – такая?»
- Какая? – огрызнулась Надя.
– Голубенькая и вся в пупырышках, как огурчик! Купалась, что ли? Ну, ты прям спартанка…
- Это потому, что вещи мокрые! – объяснила Надя под общий смех.
- А зачем ты мокрое на себя напялила? – глумился над ней Костя. И не лень ему…
- Жарко потому что!
- А-аа… Наша Надя перегрелась, - громогласно объявил Костя. – Предположительно, у нее тепловой удар. И когда успела?.. Вот она и освежилась – таким образом!
- Ну и как, помогло? Теперь полегче? – обступили Надю ребята. – А чего это ты вся синяя? Может, у тебя гипотермия? Может, тебе на солнышке полежать?..
В общем, от недостатка внимания Наде страдать не приходилось. И обижаться тоже: у них выходило смешно и необидно, и всем было весело. Конечно же, Наде (как и любой другой девушке в группе) хотелось внимания кого-то одного, а не всех сразу.. Вот бы этим «одним» оказался Сережа! Надя терпеливо ждала… И сегодня, кажется, дождалась!
Еще утром, когда они всей группой стояли на привокзальной площади, и позже, когда ехали в электричке, Надя все время ощущала на себе чей-то пристальный взгляд – она всегда чувствовала, когда на нее смотрели. Надя обернулась – так и есть! На нее неотрывно смотрел высокий плечистый парень, которого Надя раньше не видела. В группе, однако же, его знали и весело здоровались, хлопая по широченным плечам. Откуда-то появился Олег и шепнул в Надино ухо: «Это Лешка. Ты его не видела еще. Вот и посмотри, только не принимай всерьез».
-Это как? – переспросила Надя.
- Не понимаешь… - констатировал Олег и сказал совсем уж непонятное – Ну, потом поймешь. Лешка, он такой!
- Какой? – Наде вдруг стало обидно за симпатичного, дружески улыбающегося Лешку, которого она видела впервые в жизни.
- Ну, такой… какой есть! Ты главное, не принимай его всерьез... А так он ничего, парень что надо! – И Олег убежал в другой конец вагона, где его ждали друзья. А к Наде подсел Леша!
- Слушай, я чего-то тебя не знаю, - с ходу начал Леша, - не видел еще! Ты откуда взялась? Новенькая?
Наде вдруг стало легко, словно они были знакомы сто лет и вот – встретились после долгой разлуки. «Я тоже тебя не знаю. И я не новенькая. Это ты сегодня новенький!» – сказала ему Надя. (Кто не знает, у Левашова был «милый» обычай: после обеда котлы из-под супа и из-под чая торжественно поручали отмывать новичку. Левашов вручал ему губку, мыло и чистое полотенце (у новичка отвисала от удивления челюсть – во дают, у них даже кухонное полотенце есть! И мыло! В походе!!) и объявлял, что ему, новичку, группа доверяет самое ценное – то есть эти самые котлы. Если новеньких на маршруте не было, котлы приходилось отмывать самим. Но всегда кто-то приходил…
- Значит, с котлами мы уже познакомились? – рассмеялся Леша. И весь день не отходил от Нади ни на шаг. Рассказывал ей походные истории, шутил, балагурил – и Надя прошла 35 километров, совершенно их не замечая: усталости как не бывало!
Над ними беззлобно подтрунивали: «Что, Леха, шерше ля фам? Нашли друг друга? Теперь, главное, не теряться… в смысле не потеряться!». Крепко держа Надину руку в своей, Леша энергично мотал головой: «Надёк, ты понимаешь, чего они ждут? Чего захотели, а! Я потеряю, а вы, значит, подберете? И не ждите! – Не дождетесь. Я первый ее нашел!»
Надя была счастлива. Кроме нее, из женщин сегодня были Костина жена Лена и Света Орешкина, которую в группе прозвали «крепкий орешек». Светлана приходила всегда с Ромой и не отходила от него ни на шаг, заявляя всем своим видом: «Мы вдвоем, и нам никто больше не нужен!». Так что у Леши просто не было другого выбора. Но не зря говорят, что счастье – глаза застит. Надя оскорбилась бы, если бы кто-нибудь ей это сказал. А никто и не говорил…
Они с Лешей теперь – пара, как Света с Ромой. И нечего Светке важничать! Наде никогда не нравился её Ромка – скучный он какой-то. А вот Леша… Леша был, что называется, в ударе: шутил, смеялся, балагурил, а на привале заставил Надю надеть свитер, о котором она забыла и всю дорогу шла в тенниске. Идти было – жарко, апрельское солнце пригревало, как летом, - видно, забыло, что на дворе апрель! А на привале, когда они остановились и сняли рюкзаки, сразу стало понятно, что – апрель. Ветер дул совсем не летний, да и с реки тянуло холодком.
Леша по-хозяйски полез в Надин рюкзак – «Так, что у нас тут есть… Одевай!» - и сунул в руки оторопевшей Наде свитер. И даже прикрикнул на нее: «Простудиться хочешь? Надевай, я кому сказал! Как маленькая, ей-богу!». Надя на него даже не обиделась – так у него все легко выходило – и послушно влезла в теплый свитер. Леша сам надел на нее штормовку и застегнул застежку-«молнию» – «Теперь я за тебя спокоен». И ушел с ребятами в лес, искать сухостой для костра.
Дождавшись, когда Леша скроется за деревьями, Надя сняла штормовку – в ней было неудобно резать хлеб, а резать надо было быстро и много: за стол они отвечали втроем – с Леной и Светланой. Так было заведено у Левашова: общий стол всегда накрывали женщины, а дрова рубили мужчины. Правило это никогда не нарушалось, даже если мужчин в походе было девять, а женщин всего три, как сегодня.
- Ой, смотри, Надёк! Лешка увидит, что ты штормовку сняла, и наподдаст тебе. Рука у него тяжелая, он греблей занимается. Академической. – смеялась Светлана. – У него не забалуешь!
Надя не ответила. Ей было приятно, что Леша так трогательно о ней заботился, даже свитер у нее из рюкзака вытащил и заставил Надю одеться. Как мама! – прыснула Надя. И встретила смеющиеся Светкины глаза.
-Лешка у нас… заботливый! – ехидно сказала Светлана. Завидует! – подумала Надя, а вслух ничего не сказала, молча крошила в салат огурцы, редиску и яйца, резала колбасу, открывала банки с сайрой, мыла в ручье зелень… На привале у Левашова всегда был «широкий ассортимент» – нарядные салаты, затейливо оформленные бутерброды, толстые розоватые шматки деревенского сала… Даже черный хлеб здесь резали по-особому – наискось, уголком. Праздничная нарезка, говорила Костина жена Лена.
Леша сидел рядом с Надей и кормил ее бутербродами, заботливо подливая в Надину кружку костровой ароматный чай и щедро добавляя сахар. – «Что ты как птичка клюешь? Ешь, давай, как следует, нам после обеда часа четыре топать… или пять!». И опять Наде было приятно, что Леша о ней заботится. О ней никто так не заботился. Надя даже о Сереже забыла и не смотрела в его сторону. Не нужен ей Сережа, у нее теперь есть Леша! Он никому ее не отдаст, он всем это сказал! И Сереже тоже! Надя вдруг рассмеялась... Что для нее четыре часа после привала, она и двадцать четыре пройдет – с Лешей!
…А потом была река. И переброшенное через нее дерево. Само, наверное, упало, кто ж его – такое! – перебросит… Дерево было огромное, с широким надежным стволом, с которого облезла почти вся кора – от времени и дождей. А под ним, метрах в двух ниже, бежала темная вода…
- Так, с мостом у нас порядок, перил только нет! Ну, перила можно представить себе…виртуально, только руками не хватайтесь. Переходим аккуратно, здесь вообще-то с головкой. Мы в позапрошлом году… мерили!
Последние Костины слова потонули в дружном хохоте. Не смеялась только Надя.
Если бы дерево лежало на земле, она прошла бы по нему с закрытыми глазами. Но до земли (точнее, до воды) было метра два. Или полтора. И наверное, столько же – в глубину. Наде было очень страшно, но куда же денешься, придется идти.
Через реку переходили по одному (Костя боялся – бревно лежит здесь не первый год, вдруг не выдержит…). Дождавшись своей очереди, Надя ступила на бревно, ощущая противную дрожь в коленках. И вдруг – сильные руки обхватили ее сзади и Лешин голос шепнул ей в ухо: «Все хорошо. Иди потихоньку, не торопись. Я с тобой, я тебя держу! Я крепко держу, и бояться нечего. Только вниз не смотри, смотри вперед!».
Надя выдохнула воздух, который стискивал сердце колючим комком страха, и почувствовала, что больше не боится. И мелкими шажками пошла по стволу, глядя прямо перед собой и чувствуя на поясе надежные Лешины руки. Она шла и улыбалась – до самого берега. Не отпуская Надю, Леша развернул ее к себе лицом: «Ты как, нормально?»
- Я…нормально. Я сначала только боялась, - призналась Надя.
- Я и сам боялся! Я за тебя держался, так и перешел. Если бы ты поскользнулась или мимо бревна шагнула, мы бы с тобой вместе водичку сейчас хлебали! – под общий смех объявил Лешка, и Надя не поняла, шутит он или говорит серьезно.
Всю дорогу они шли вместе. Прощаясь с Надей на вокзале, Леша с улыбкой заглянул в ее глаза – «Встретимся еще! Приходи!». Телефона у Нади он так и не взял. Забыл, наверное.
Они встретились через две недели – в «необъявленном» двухдневном праздничном походе, который состоялся 9-го мая, но Костя упорно называл поход первомайским, и никто ему, понятное дело, не возражал: хозяин – барин! В поход пришли двое новеньких – девчонки лет шестнадцати – Галя и Юля. Девчонок привел Боря Райхман. – «Это соседки мои… по лестничной клетке. Я их неделю уговаривал – с нами в поход! Сам же говорил, девушек в группе мало, вот я и привел!» - сказал Боря Левашову.
- Молодец! – похвалил Костя. – Будешь у Олега замом по работе с кадрами! А пройдут они? – забеспокоился Левашов. – Маршрут сегодня неслабый… А ты детей привел!
- Мы пройдем! Мы не дети, Юльке уже почти 18, а мне осенью 19 исполнится! – с гордостью сказала Галя.
- Да нормально они пройдут, они уже большие! – засмеялся Борис. – Сами слышали, почти 18! Они в спортивной школе учатся, а Юлька на руках ходить умеет. Покажи, Юль! –«Потом!» - отмахнулась Юля.
Зря Борька их привел, подумала Надя. – Им по 18 лет, а в группе все намного старше: от 24-х (как Наде) до 30-ти, и даже больше! Скучно им у нас будет… Но Надя ошибалась. Девчонок взялся развлекать Борис: сыпал туристскими анекдотами и прибаутками, не давая Гале с Юлей опомниться, и они шли, повизгивая от смеха.
- Молодец Боря! – похвалил Костя. – заботится… о соседях по этажу! Сколько же народу у нас? Палаток-то хватит? – бормотал Костя, считая по пальцам… Нас 12 человек, да девчонок двое, получается 14. Хорошо, что Боря двоих взял! – радовался Костя. – Привел бы одну, было бы 13, нехорошее число. А 14 в самый раз. Полный сбор!
«Полный сбор» - это сам Левашов, Борис, Олег, закадычный друг Олега Валерка, Сергей (который нравился Наде), Роман (который – Светкин) и Леша, который на ходу поздоровался с Надей и прошел мимо нее к Косте. Не хочет афишировать их отношения, поняла Надя. Хотя какие у них «отношения»? – Никаких.
Женский состав группы был следующий: Костина жена Лена, Ромкина Светка, Борины соседки Галя с Юлей, Надя и Надины хорошие подруги – Маша с Катей. Они вместе учились в институте и в походы ходили тоже вместе. Надя подошла к ним поздороваться, но не успела сказать и двух слов, как рядом оказался Леша. Не глядя на Надю, он бодро выдал: «Ну, давайте знакомиться! Меня Леша зовут. А вы кто будете?»
- Я Маша… А я Катя, - представились Маша с Катей.
- Вот и познакомились! – обрадовался Леша. – Пошли, девчата! А то народ уже топает, а мы тут стоим… - И взяв Катю с Машей за руки и подмигнув Наде, размашисто зашагал вперед. Надю он за руку не взял, потому что у него не осталось свободных рук. Надя растерялась. Что-то было не так с Лешей... Что-то было не так.
- Ты погляди, сколько у нас девчат! Цветник, а не поход! Молодец Олежка! – раздался у нее над ухом Костин голос. – А Леша-то не растерялся, сразу двух подцепил… А ты что стоишь? Догоняй – кавалера нашего…
- Да уж, он парень не промах, - улыбнулась Надя Косте. А подумала другое… Но как там, в «Приключениях Винни-Пуха»? – А что подумал Кролик, никто не узнал, так как Кролик был очень воспитанный… И Надя пошла за подружками, которых вел за руки Леша.
Катя с Машей оглядывались – их так ловко увели от Нади, они даже поговорить не успели. «Надь, ты чего там застряла? Догоняй! Леш, давай Надю подождем, она же бегом не может – с двухдневным рюкзаком!». Так и шли: впереди Леша с девчатами, а позади Надя. Со стороны казалось, что они идут вчетвером. Маша с Катей разговаривали только с Надей, но скоро уступили Лешиному «натиску» и стали общаться с ним. Леша же разговаривал только с Машей и Катей и ни разу не обратился к Наде, словно ее здесь не было.
Между тем весь мужской состав группы с Борисом во главе развлекал Бориных соседок, которые давно уже перестали смеяться, не реагировали на шутки и шли, едва передвигая ноги. Когда группа встала на обед, девчонки разом выдохнули: «Всё? Привал уже?!» Им никто не ответил. «У-р-р-рааа!!» - заорали девчонки дружным хором.
- Да не ура еще, - остудил их пыл Левашов. – Обед полчаса… ну, минут сорок. Перекусим и двинем дальше. Нам еще часа четыре топать… - обломал девчонкам кайф вредный Костя. И, глядя на их вытянутые лица, добавил: «Но рюкзаки можно снять. И вообще, чего это мы сидим-то? Устали они, видите ли… А кто нас кормить будет? Обед – дело женское. Ваше, значит. А потому – бегом мыть руки и делать бутерброды! – скомандовал Костя девчонкам, которые уселись было отдохнуть, - и они вскочили, с виноватым видом. Наде стало жалко девчонок, и она тихонько им шепнула: «Это он так шутит, у нас всегда новичков разыгрывают! Идти совсем немного осталось, часа три или два с половиной. А потом разобьем лагерь!».
Девчонкам, в отличие от Нади, три часа не казались «немногим», и они дружно ныли: «Еще три часа идти! С рюкзаками… За какие грехи?! А Боря говорил, весело будет… Ничего себе, веселье! А мы завтра весь день отдыхать будем, или только до обеда?»
- До завтрака, - честно ответила Надя. – Потом будем собираться, палатки складывать… Нам завтра 27 километров идти. Ну, еще на обед остановимся, часа на три. У Ромки бадминтон есть, а у меня «летающие тарелки», поиграем!
Юля и Галя неверящими глазами уставились на Надю: «Врешь ты все! Сама говорила, что у вас новичков разыгрывать любят! 27 километров, так мы тебе и поверили…». Надя только улыбнулась. – Завтра сами увидят… Пусть хоть сегодня порадуются.
-Когда бутерброды были дружно съедены и чай из термосов выпит (костра они не разжигали, костер будет вечером), Костя объявил 15-минутную готовность, и все наслаждались коротким отдыхом. Боря упрашивал Юлю, чтобы она показала, как умеет стоять на руках.
- Ты что, дурак что-ли? – громко возмутилась Юля. Я два бутерброда съела! Не мог до обеда сказать?
- А после обеда слабо? – Не сдавался Борис, нисколько не смущенный тем, что его при всем народе назвали дураком. – Слабо? Зачем тогда хвасталась?
- Во-первых, я не хвасталась. Это Галя сказала, не я! А во-вторых, кто же с полным желудком вниз головой стоит?
-Да ладно тебе, ты же только один бутерброд съела, я видел! Скажи честно, что не можешь. Галя говорила, ты гимнастикой занимаешься… А показать ничего не хочешь! Не можешь, так и скажи! – «дожимал» девчонок Боря.
Смерив Галю ледяным взглядом, Юля длинно вздохнула – и легко встала на руки. Она прошла на руках через всю поляну и опустилась на ноги прыжком через голову. Лицо у Юли стало розовым, рукой она держалась за живот. «Ты чего?» - испугался Боря. – «Да ничего! Чуть с бутербродами не попрощалась!» - пожаловалась Юля. Грохнул смех. Все смотрели на Юлю с восхищением и ругали Бориса – чего пристал к девчонке?!
–Ну сказали же, дурак! А с дурака – что взять? - подвел итог Левашов. И снова все хохотали, и Боря смеялся вместе со всеми…
- Пятиминутная готовность! – объявил Левашов, и все стали собираться. Девчонки приуныли. Боря «отмочил» номер: забрал у Юли ее рюкзак и надел на себя спереди. И стал похож на кенгуру! Галин рюкзак девчонки несли по очереди. После обеда идти было тяжело, хотя все ели немного. Стихли разговоры, не слышно было шуток и смеха. Даже Леша, с самого утра разливавшийся соловьем, после обеда молчал…
Через три часа группа встала лагерем на излучине маленькой речушки, весело журчащей по каменистому дну. Сбросив рюкзаки, занялись делом: ставили палатки, рубили дрова, собирали хворост, накрывали на стол… В котлах уже булькала, закипая, вода. В глиняной миске горкой лежали нарезанные и вымытые в ручье овощи для супа, здесь же – топорщились взрезанной жестью три банки с тушенкой (Костя сегодня расщедрился, поход ведь – праздничный!). У котлов дежурила Лена – она отвечала за ужин. Утром будет другой дежурный, утром всегда варят кашу. У Левашова в группе – режим, даже в праздничном походе на завтрак только каша и чай, чтобы идти налегке. А через три часа «второй завтрак», на ходу – горсть изюма или сушеных груш.
Юлю и Галю, которые с трудом дошли до привала, к «общественным работам» решили не привлекать. Они успели немного отдохнуть и отдышаться – и с интересом разглядывали группу. К ним подходили знакомиться, приглашали в следующий поход. Девчонки отмалчивались и никому ничего не обещали.
Левашов усмехался в усы, переглядываясь с Леной: им-то все было ясно. Но не все оказались такими догадливыми. Боря мучился совестью: протащил девчонок по маршруту – «мама дорогая»! (У Кости все маршруты такие, у него и в праздничном походе 52 километра, в первый день 25, во второй 27, а что? – удивлялся Костя). Надо было с простого похода начать, с однодневного, они бы не устали так и, может, еще захотели бы – придти. А теперь вряд ли согласятся – еще раз. Умаялись девчонки… Гимнастки, твою мать! Еле ноги волокут! – злился Борис, ища для себя оправдания. Ведь это он их уговорил, врал, что легко будет, сначала только… а потом втянетесь, вам понравится, - уговаривал их Борис. А они не втянулись! Не нравится им у нас! – мучился Борис…
- Что, девчонки, не понравилось вам у нас? – озвучил его мысли Леша.
- Нет, что Вы! Понравилось… даже очень! – упавшим голосом сказала Галя, и все покатились со смеху.
- Нет, правда, понравилось! Только скучно у вас, молодежи нет, поговорить даже не с кем. У вас одни взрослые… - добили 28-летнего Лешу девчонки.
- А есть молодежные группы! –подал голос Костя Левашов. - Попробуйте с Ханаевым сходить, или с Морозниковым, там всем от 16-ти до 25-ти.
- Фамилии прямо говорящие! – рассмеялись Юля с Галей. – В одной группе всем хана, в другой одни отморозки! Мы посмотрим. Нам еще из вашего похода домой надо вернуться! – припечатали девчонки, и Костя умолк… А остальные радостно заржали!
Раньше бы Надя смеялась вместе со всеми («Ну, откололи девчонки! Ну, приложили Костю!»), радовалась погожему теплому дню, наслаждалась отдыхом и предвкушением праздничного веселья. Сегодня ей было все – безразлично. Она равнодушно сбросила с плеч тяжелый рюкзак, без аппетита съела бутерброд (а раньше бы – три съела!), без улыбки слушала шутки и туристские анекдоты, после обеда без сожаления надела рюкзак. Без радости встретила праздничный вечер, которого так ждала… Даже торт ела, удивляясь собственному равнодушию.
О торте – отдельный рассказ. Его всегда пекли и приносили в группу Маша с Катей. На привале торт торжественно извлекали из круглой железной коробки (в таких коробках хранятся киносъемочные ленты) под громкие аплодисменты присутствующих «на открытии». Аплодировать было чему: торт был большой – на всю компанию, щедро обсыпанный сахарной пудрой и жареными орехами. Катю с Машей поздравляли: настоящий шедевр!
Вдоволь насмотревшись на это произведение кулинарного искусства, Левашов объявлял церемонию просмотра закрытой. После чего торт… накрывали круглой железной крышкой и убирали в рюкзак. А после привала Маша с Катей тащили его обратно – до самой электрички, где торт наконец разрезали и съедали, облизывая пальцы и расхваливая девчат на все лады.
Как уже сказано, торт был большим, а девчонки несли его весь день, все 28 (варианты: 35; 38) километров – до привала и обратно, в тяжелой железной коробке. Наде жалко было Машу с Катей.
«Ну и хорошо, что железная, зато тортик не помнется и никуда не денется!» - не поняли Надю в группе. Да и как ее могли понять, если здесь принято было класть в рюкзак булыжник – для тонуса. А у Маши с Катей вместо булыжника была коробка с тортом, которую они несли по очереди.
Сегодня у Маши с Катей был, можно сказать, двойной праздник: торт съедят вечером, и весь следующий день они будут идти налегке, если не считать продуктов, спальника, одежды, «цивильной» обуви… да много чего не считать! Поход непростой, двухдневный, иногда им даже дрова приходилось тащить – если привал предполагался в местности, где с дровами была «напряженка», их рубили заранее, и каждый нес три-четыре полена. Нести приходилось в руках: в рюкзак ведь не сложишь! Это было, мягко говоря, неудобно, но все терпели (ничего не поделаешь, - традиция, а традиции в группе Левашова соблюдали неукоснительно). Так что налегке – понятие весьма и весьма относительное.
…Традиции у Левашова соблюдались неукоснительно: торт был торжественно извлечен из коробки и торжественно разрезан – по числу «приглашенных». Каждому «приглашенному» достался приличных размеров ломоть бисквита, пропитанного абрикосовым повидлом, с апельсиновой нежной долькой в середке. Объедение! Особенно после 25-ти километров с «двухдневными» рюкзаками. – В группе любили «расслабиться»…
А сегодня все обпились березовым соком, который пили стаканами – сока хватило всем! Сок здесь добывать умели и делали это мастерски. Узкий надрез обматывали медицинским бинтом – стерильным, каким и полагается обматывать раны. Концы бинта опускали в банку (флягу, кружку, миску…), и сок стекал прямо в посудину!
Место для лагеря Костя выбрал на излучине реки, где березы росли у самой воды. Кору надрезали невысоко от земли, и березы щедро делились пропущенной через ствол, отфильтрованной речной водой, приобретшей уже цвет, аромат и неповторимый вкус березового сока. А тот, что продается в магазине в трехлитровых банках, - это, извините, вода из-под опилок. Сок березовый с мякотью, как говорят туристы.
День был как на заказ – теплый и солнечный, и народ «отрывался» по полной программе. С упоением играли в волейбол, оглашая поляну воинственными воплями африканских аборигенов. Артистически, как в кино, падали в молодую зеленую траву, пытаясь достать мяч в полете. Надя в волейбол не играла, но очень любила смотреть…
У костра звучала гитара и пели любимые бардовские песни. У поющих изумительно сливались голоса, а слова – были просто волшебными!
«На Большой Медведице звездная роса.
До Большой Медведицы – лёту полчаса!
На Большой Медведице дышится легко!
От звезды до звезды недалеко…
От звезды до звезды – недалеко-о-о-о…»
Надя была где-то там, в созвездии Большой Медведицы, когда на ее плечо легла чья-то рука… Леша! – чуть было не сказала Надя. Но это был Сергей. Надя посмотрела на Сергея с досадой и стряхнула его руку со своего плеча. Ей никто не нужен, а уж тем более Сережа! Весь день со Светкой Орешкиной шел, и трещали без умолку оба. Наверное, с Ромкой своим поссорилась, вот и позволила Сереже себя развлекать. А он и рад!
Когда они разбили лагерь, Надя добровольно взялась начистить на всю группу картошки и сидела на берегу в одиночестве. В прозрачной светлой воде струились длинные ленты водорослей – словно русалочьи зеленые косы. Надя чистила картошку, и ей хотелось утопиться: за весь день Леша не сказал ей ни слова и ни разу не посмотрел в ее сторону. А когда встали на обед, присоединился к Боре с «малолетками», и все четверо весело смеялись…
Надя сделала вид, будто ей все равно, - и все поверили, только вездесущий Олег шепнул: «Ты на Лешку не обращай внимания, он всегда такой, я же тебе говорил…»
- А я и не обращаю! – ответила Надя, покривив душой.
– Ну и молодец! – похвалил Надю Олег. – А то, понимаешь, Валерка меня спрашивает – чья ты, а я ему говорю, чего спрашивать, была чья-то, а будет – твоя! Я правильно говорю?
- Не знаю, - отмахнулась Надя. – Это мне решать.
- Тоже правильно, - согласился с ней Олег и отстал. Побежал Валерке своему докладывать. Наглец! Чья она… Да ему-то какое дело?! – разозлилась Надя.
Почему она сегодня на всех злится? До сих пор ей все в группе нравились, во всяком случае – никто не вызывал отрицательных эмоций. Что это с ней сегодня? Надо взять себя в руки, а то чуть было Олежке не нахамила, а ему-то за что? За то, что Валерке понравилась, а он к ней подойти постеснялся, Олежку прислал… Надя фыркнула. – Олежке она «отвесила» - мало не покажется.
Надя, как ей казалось, успокоилась и сидела у костра, слушая переборы гитары. Играл Левашов не очень здорово, беря простенькие аккорды, но пели – классно, и она заслушалась, когда к ней неожиданно подсел Сергей. Очарование звездного вечера внезапно исчезло, и Надя вернулась с Большой Медведицы на землю. Она сердито сбросила со своего плеча Сережину руку и сказала враждебным голосом: «Тебе чего? Чего надо-то?».
- Да я так, - опешил Сергей, - просто мимо шел. Смотрю, ты сидишь…
- Вот и иди мимо. Куда шел! – сказала ему Надя (раньше бы – ни за что не сказала!). И тут бы ей остановиться, но Надя уже не могла, она весь день себя «останавливала». – Что ты ко мне привязался? Или Светка с Ромой своим помирилась, и ты там теперь – третий лишний?
Оттого ли, что она угадала нечаянно правду, или просто от неожиданности, Сергей пробормотал что-то вроде: «Ну зачем ты так, всё не так совсем» - и исчез в сгустившихся сумерках. Надя вздохнула с облегчением. Ей не нужен был Сергей. Нужен был – Леша, но вот незадача! Леше она, кажется, уже не нужна...
Между тем наступил вечер, и сомкнувшиеся вокруг костра сумерки сменила лесная непроглядная тьма, которая казалась бархатной. Где-то рядом журчала невидимая речка, словно рассказывала о чем-то на неведомом людям языке. В черноте ночи едва угадывались их палатки, поставленные – кому как понравилось… Юля с Галей робко спросили: «Вы не знаете, где наша палатка?».
– Да вон она!- Костя Левашов указал на белеющую в темноте палатку. – Это Борина. Ночевать у него будете. У него хорошая палатка, двухместная. Без пола только. В смысле, без дна.
- А как это –без дна? – засомневались Галя с Юлей. – Прямо на земле спать?!
- Зачем на земле? Боря там лапника настелил, спать как на перине будете! А сам-то он где? – озирался Костя. Бориса поблизости не было. И Костя, окликнув его для ясности и не получив ответа, шепотом рассказал девчонкам давнюю историю, которая приключилась с Борей в одном из походов. И конечно, о знаменитой Борькиной «чуне». Чуня – меховой спальный мешок, мехом внутрь. В таких чунях возят зимой младенцев в колясках – в них всегда тепло, никакой мороз не страшен. Боря, правда, из младенческого возраста давно вышел, но в походы с ночлегом чуню таскал всегда, даже летом в ней спал! Над ним пробовали шутить, но Боря оказался непробиваемым и только смеялся в ответ: «Это вы всё – от зависти!». Ну что ты с ним будешь делать?!
Борис спал в своей чуне – как младенец. Добудиться его по утрам было сложно, и к завтраку он всегда выходил последним… И однажды Борю решили наказать: не стали его будить. После завтрака быстро собрались, сложили палатки (Борину палатку – тоже сложили!) и двинулись в путь, оставив Борю спать – в меховой чуне, под лучами утреннего солнышка…Проснулся Борис, когда солнце стояло почти в зените, и ему стало жарко – в чуне. Иначе бы – спал до вечера! Проснувшись, Борис удивленно щурился от солнышка и никак не мог сообразить, как оно ухитрилось забраться к нему в палатку. А палатка-то – тю-тю!
Борис догнал группу к обеду, когда они встали на привал. В котле уже клокотал суп, заменявшая стол клеенчатая скатерть поражала воображение устрашающим количеством бутербродов. «Вот же черт! – восхитился Костя. – Опять на готовенькое явился, как всегда! Ни завтрака не готовил, ни обеда…»
- Я, между прочим, не завтракал, вы же мне ничего не оставили, всё подчистую сожрали. За палатку спасибо – полдня тащили! Можете и дальше нести, я не против, - разрешил Борис. – А супа мне штрафной половник нальете, добавочный, иначе не дойду, ослаб я что-то…
Отсмеявшись, Юля с Галей пошли в указанном Костей направлении – искать палатку, и крикнули оттуда испуганно: «Ой, здесь входа нет! Вот так палатка, ни выхода, ни входа, ни дна...»
- Ни дна, ни покрышки! – закончил за них появившийся откуда-то Борис. – Вход с другой стороны, обойти надо! – крикнул он девчонкам. Они долго возились в палатке, устраиваясь и расстилая спальники. А когда вернулись к костру, приступили к Боре с расспросами: «А почему вход сзади? Все палатки входом к костру стоят, а Ваша…» - «А наша задом!» - перебил Юлю Борис. – Чтобы никто не подглядывал!» - подмигнул девчонкам Борис.
- А мне – куда? – спросила Костю Надя.
- Ты с нами ночуешь. Со мной и Леной.
Палаток всегда брали в обрез, чтобы легче нести, в двухместной помещались вчетвером, а то и впятером. Палатки всегда несли мужчины (как и костровые принадлежности, котлы, топоры и пилы). На долю девушек оставались продукты – на всю группу. Личные вещи и спальник каждый нес сам.
Сегодня палаток было пять. В первой ночевали Левашовы с Надей, во второй – Борис со своими «соседками по лестничной клетке», в третьей – помирившиеся к вечеру Рома со Светланой (у них была своя палатка, и к ним никто не просился на ночлег). Четвертую палатку занимали Олег со своим другом Валеркой, к ним присоединился Сергей. Машу с Катей увел в свою палатку Леша. Там горел фонарик и дружно вскрикивали: «Пардон, месье! Пардон, мадам!». И хохотали – тоже дружно.
В карты играют! – догадалась Надя. Она знала эту игру – дурацкую, но смешную.
Колоду кладут на середину стола, крапом кверху. По очереди берут по одной карте, открывают и быстро кладут рядом с колодой. Если открылся валет, надо быстро сказать «Пардон, месье!», если выпала дама – «Пардон, мадам!». Королю следовало отдать честь, а по тузу хлопнуть ладонью. Тот, кто последним хлопал (отдавал честь, кричал «пардон…») – считался проигравшим и забирал все открытые карты. Играть полагалось быстро, так что игроки все время путались: валету отдавали честь, королю говорили «пардон», хлопали по шестерке вместо туза… За ошибки полагался штраф. Особенно «удавалась» партия под коньяк… Правда, коньяк у Левашова не приветствовался, а тем более в двухдневных походах, но Лешка ведь как Ватикан: государство в государстве. А может, никакого коньяка у них не было, играли «всухую», - отстраненно думала Надя. Она бы тоже – поиграла, но ее не пригласили. А Машка с Катькой хороши, подруги называется! – разозлилась Надя. И обиделась на весь свет.
- Я пойду уже… Я спать хочу! – сказала Надя и пошла укладываться спать. А остальные сидели у костра, пока Костя не скомандовал «отбой». Подъем у Левашова был ранний: в семь. В семь тридцать завтрак, в восемь пятнадцать – выход. Дежурные вставали еще раньше…
Надя уснула с мокрыми от слез щеками и не слышала, как ложились Костя с Леной. О том, что Костя смотрел, качая головой, на ее мокрые щеки и припухший нос, - она тоже не узнала.
Надя проснулась рано – и сразу вспомнился вчерашний день. И Леша, старательно ее не замечавший. Настроение у нее испортилось с самого утра. А какое было утро! На траве серебром сверкала роса, речка журчала прозрачными светлыми струями – словно играла на арфе лесная нимфа; весело и звонко перекликались птицы, встречая новый день…
Надя набрала полные пригоршни воды и опустила туда лицо. Задохнувшись от ледяной сладкой свежести, Надя плескала и плескала в лицо водой, пока у нее не загорелись щеки и не замерзли губы. Надя лизнула губы языком – вода была вкусной, как мороженое! От утреннего умывания Надя пришла в восторг, и все ее горести и обиды смыла речная волшебная вода. Надя подумала, что все еще спят (кроме дежурных, которые суетятся у костра, помешивают кашу в котле, чтобы не пригорела, кипятят воду для чая…). Все остальные крепко спят, и весь лес, и эта речка, и это утро – принадлежат ей одной!
Но, оказалось, бодрствовала не только Надя. Выше по течению кто-то плескался, и оттуда доносились сдавленные вскрики, охи и ахи – вода была ледяной, как ей и положено в начале мая.
Надя пошла вверх по течению, и за поворотом реки обнаружила… Юлю и Галю, стоящих по колени в воде. Обе были в купальниках. С ума они, что ли, сошли?
- А чего вы так рано встали? Подъем только через полчаса, - приветствовала девчонок Надя. – А в воду зачем полезли, она же холодная!
- Холодная - это еще мягко сказано! – подтвердили Юля с Галей.- Но умываться-то надо!
Надя не понимала, почему надо умываться стоя в ледяной воде.
- Мы же не идиотки! Мы на берегу умывались. А речка – это вместо душа – объяснила Юля.
- Так вы купались?! – ужаснулась Надя.
- Нет, мы что – ненормальные? – успокоила ее Галя. – Мы только окунулись, после зарядки. Водичка впечатляет! После нее холодный душ – райским наслаждением покажется!- добавила Юля.
Так вы чего – зарядкой занимались?! – не поверила Надя.
- Ага! У нас каждое утро гимнастика и холодный душ, – подтвердили девчонки и удивленно воззрились на Надю. – А ты разве не делаешь зарядку?
Наде стало стыдно. Она и не думала делать сегодня зарядку – тем более такую, после которой надо обливаться водой (душа-то нет!). Надя считала, что пройденные вчера 25 километров и обещанные сегодня 27 с успехом заменят утреннюю гимнастику. Очевидно, Юля и Галя придерживались другого мнения. Интересно было бы посмотреть на их «зарядочку»…
- Как спалось? – сменила тему Надя. Юля и Галя уже вышли из воды, дружно стянули с себя мокрые купальники и, стуча зубами, влезли в теплые свитера. Умеют же девчонки – получать удовольствие! – сказал бы Левашов.
- Ой, да мы полночи не спали! – пожаловались Наде девчонки.
- А что случилось-то?
- Да мы… боялись сначала, а потом холодно было. А Борька спал, как свинья!
- Почему свинья? – не поняла Надя. Ей жалко было девчонок – вчера вымотались до предела, ночью замерзли, не выспались, а с утра в ледяную воду полезли (Костя бы сказал, сами полезли, никто не гнал). Одно слово – экстрим! Но почему Боря – свинья?
- А кто же он после этого! – был дружный ответ. – И Юля с Галей поведали Наде страшную тайну ночлега в Бориной повернутой «к лесу передом, к людям задом» палатке…
…Отыскав наконец в Бориной палатке «входное отверстие», девчонки влезли в спальники и притихли. У костра еще сидели любители «поговорить за жизнь», и Боря – вместе с ними. Девчонки сунули любопытные носы в его чуню – и ахнули: внутри спальник был цигейковый, как шуба. И довольно тяжелый. Как он его таскает – такой! И довольно узкий. Как он в нем помещается, руки по швам, что ли, складывает? – хихикала Галя. – Как младенец в люльке! Запеленатый! – смеялась Юля.
– Да... Сейчас придет младенец этот – и полезет! Что делать будем, подруга?
- Значит, так, - распределяла роли Юля. – я подкатываюсь под ноги, ты бежишь за помощью!
- Да ну тебя! Как я побегу, в спальном мешке!
- А как на соревнованиях! Бег в мешках – видела? – веселилась Юля. – Ну, не хочешь бежать, можешь голосом звать. Визжать умеешь? Вот придет Борька – сразу научишься!
- Да ну тебя…
Они долго лежали без сна и шептались, делясь впечатлениями этого необыкновенного и невероятно длинного дня, перебирая и разглядывая их, как цветные слайды, и наслаждаясь ими – еще и еще… Вот они идут по лесной опушке. Усыпанная сухими сосновыми иглами тропинка мягко пружинит под ногами… Кто-то орет как оглашенный: «Лисица!! Вон побежала, рыжая!» А вдалеке словно клубится рыжий дымок – это лиса улепетывает от них через поле.
- Что ты, Валерка, так орешь? Напугал беднягу до полусмерти! Теперь она – внукам рассказывать будет, как какой-то идиот с рюкзаком орал на весь лес, как на пожаре, а зачем орал, сам не знает: пожара-то никакого не было!
Вот Костя Левашов, осторожно надрезав березовую кору, обматывает срез белоснежным бинтом, опуская концы в стеклянную банку. – «Зачем это?» - спрашивают у Кости любопытные девчонки. И скоро уже пьют из банки прозрачный сок, прижмурив от удовольствия глаза…
Хитрый Костя выбирал березы, которые росли у самой воды. Надрезы он делал невысоко от земли, и банки стремительно наполнялись соком – холодным до ломоты в зубах и необыкновенно вкусным. Сока было много, им просто обпились, и с собой набрали полные фляги…
Вот Рома берет гитару… Длинные пальцы уверенно скользят по грифу – и гитара оживает. Рома поет неожиданно красивым сочным баритоном, к нему присоединяется серебряный голосок Светланы, а когда вступает Лена – мягким, бархатным контральто – хочется встать и дальше слушать стоя, потому что слушать сидя кажется кощунством. Музыка просто волшебная! А какие слова! Юля с Галей не слышали таких за всю жизнь, за все свои 16 лет (про 18 они Боре наврали, боялись, что в поход не возьмет, а им – хотелось!)
– «Это Костя сочинил, - шепнул кто-то девчонкам, - а музыку Светка. У нее хорошо получается!». Юля с Галей слушали, затаив дыхание, эту необыкновенную песню с забавным названием – «У телевизора»: как если бы кто-то принес в поход маленький телевизор на батарейках, и все сидели у костра и смотрели…
"Костер горит, шипит, стреляет, и жаром пышет холм углей.
А там – мультфильм изображают зверята, куклы, Бармалей!
Вот Чебурашка с Геной пляшет, ушами машет и пищит…
А рядом волк – он землю пашет, и заяц на сохе сидит…
Кругом друзья поют, глядят
На огоньки, что пляшут в такт.
И ты глядишь, - в руках носок, сама как яркий уголек!
Костер дымит, горит все тише. Друзья кончают песни петь…
Я придвигаюсь к тебе ближе, чтоб вместе мультик досмотреть.
Но встала ты – носок досушен. Ушла во тьму, и – не одна...
Костер дымит, горит все глуше, и стала вдруг видна луна.
Кругом друзья поют, глядят
На огоньки, что пляшут в такт.
И я, ни слова не сказав, ответ прочёл в твоих глазах…"
(Это стихотворение написано руководителем ПВД году примерно в 1983-м, фамилию называть не буду, все туристы его знают. И любят до сих пор.)
Все уже было обсуждено и переговорено подругами, а хозяин палатки так и не появился. Девчонки лежали, не смыкая глаз – ждали Бориса. А его, как назло, все не было. Ночи в мае холодные, особенно в палатке «без дна», и Гале с Юлей было не жарко, хотя спать они легли в шерстяных костюмах и синтепоновых спальниках.
Когда они замерзли уже по-настоящему, в палатку, откинув полог, неслышно вошел Борис. И так же неслышно развернул свой спальник-чуню и ввинтился в него, как винт. Через две минуты из чуни послышалось ровное и умиротворенное сопение.
- Да он спит уже! Вот сволочь! – громким шепотом сказала Юля подруге.
- Тише ты! Разбудишь… - испугалась Галя.
- А чего он… Мы с тобой полночи уснуть не можем, холодно как в сугробе! А он – спит!
Борис во сне повернулся на бок (вместе с чуней) и вдруг спросил: «А вы чего не спите, девчата? Подъем завтра рано».
- Мы замерзли совсем, - проскулили Галя с Юлей.
- А вы зря порознь легли. Вы спальники один в один запихните и ложитесь вместе, вдвоем тепло будет.
- Да… вдвоем тесно, неудобно. Мы так не хотим! – не соглашались Юля с Галей.
- Ну, не хотите – тогда терпите! Ночью будет еще холоднее. Так что мерзнуть вам еще долго… до утра! – равнодушно выдал им Борис и замолчал.
Промучившись еще с полчаса, девчонки, клацая зубами от холода, вылезли из спальников и легли вместе, как советовал Борис. И сразу же согрелись! И спали до утра, не просыпаясь.
Обо всем этом Галя с Юлей рассказали Наде, обиженно дуясь и злясь на Бориса.
- Вот дурочки! У нас никто ни к кому не пристает, у нас с этим строго. Нам просто лишние палатки таскать неохота, они знаете какие тяжелые! Потому и спим по четверо, а когда и впятером. А вы что подумали? А на Борю за что обиделись, он же к вам не приставал, он просто спал!
- Вот потому и обиделись! – брякнула Галя, и все трое рассмеялись.
Со стороны лагеря раздался страшный грохот и звон, словно колотили железом по железу.
- Ой, что это?! – испугались Юля с Галей.
- Это дежурные побудку играют, на крышках! – объяснила Надя. – Семь часов, подъем!
- На каких крышках?
- На кастрюльных!
- Ой, правда, что ли?! – и девчонки побежали – смотреть. А Надя разулась и вошла в воду – по колени, как девчонки. Ноги словно скрутило ледяными безжалостными руками, и Надя резво выскочила из воды. А Галя с Юлей еще и окунались! А Борька в чуне своей дрых… Может, и правы девчонки – свинья все-таки Боря. И Лешка свинья. И Сережа.
После завтрака стали собираться: складывали палатки, мыли котлы, укладывали рюкзаки – спальником к спине. Радовались, что почти все съели, и рюкзаки стали легче... Оставшийся «провиант» раздали всем поровну (предполагался еще обед и заключительный «фуршет» в электричке, как всегда у Левашова). Юлин и Галин рюкзаки уложил Борис. Продукты им нести не дали – они и так вчера умаялись, а идти еще – ого-го! Девчонки не протестовали, улыбались благодарно. О том, как эти «умаявшиеся» встали в половине шестого утра и делали гимнастику до седьмого пота, а потом окунулись в ледяную воду, девчонки не сказали никому. Надя тоже молчала – она не выдавала чужих секретов.
Левашов провел с девчонками «инструктаж». «Ваша задача – дойти до станции живыми!» - под общий смех подвел итог Костя.
- А сколько до станции? Далеко? – спросили девчонки. – Как вчера, или поменьше?
- Вообще такие вопросы после обеда задают, а не с утра, - начал Костя (издалека начал, чтобы – не обидеть. Костя у нас гуманист). – Но вам, так и быть, я отвечу сразу. Побольше!
- Это прикол такой, да? - не поверили Юля с Галей. Костя молчал. Идти предстояло 27 километров. Забегая вперед, скажу, что мы их, конечно, прошли. И девчонки тоже. А пока они шептались, поглядывая на Левашова. Не верят, думают, он шутит так, - поняла Надя. Она вообще многое поняла за прошедший день…
И снова группа шла по лесным тропам и проселочным грунтовкам. Шоссе обходили стороной: там асфальт, по нему в резиновых сапогах много не пройдешь – ноги отобьешь! Асфальт не для походов, он жесткий. Уж лучше по грязи идти. Кстати, грязи хватило на всех…
Надя шла и думала на ходу – о том, что сегодня они идут как-то по-другому, не так, как вчера. Сегодня они все были – другими. Все четырнадцать. Костя хмурил длинные брови, шептался о чем-то с Леной. Надя догадывалась, о чем. Ей тоже было жалко девчонок. Получит Боря от Кости по первое число – за то, что привел их в тренировочный двухдневный поход, не подумав о последствиях. Просто так привел, чтобы самому развлечься. Из-за него Костя чувствовал себя виноватым: он любил, когда его маршруты всем доставляли удовольствие, а километраж… Что ж, за удовольствие надо платить! И теперь Костя думал, что девчонки заплатят, пожалуй, слишком высокую цену… Но изменять маршрут не собирался.
Борис, как мог, развлекал «малолеток». Только сегодня Наде казалось, что Юля и Галя старше него. Во всяком случае, ума у них явно больше. И выдержки тоже. Девчонкам было тяжело идти, они не привыкли столько ходить, да еще с рюкзаками. Но виду не показывали. Только вот – разговаривать у них сегодня не получалось, и они больше молчали. Зато Боря чирикал за троих! – Прыгал вокруг них собачонкой, ублажал, веселил, поддерживая «боевой дух». Галя с Юлей вежливо смеялись, словно решили что-то для себя, и Надя, кажется, догадывалась – что именно. Больше они не придут. У них своя жизнь, по утрам зарядка и холодный душ, а потом до вечера – занятия в спортшколе. (Устают, наверное, девчонки. А тут такая "расслабуха"! – вчера 25, а сегодня 27 километров топать, а завтра с утра снова в школу! Они-то мечтали отдохнуть и провести два праздничных дня в хорошей компании, Боря говорил, будет весело. А оказалось, что об отдыхе они только мечтали, и компании никакой нет, а весело только Боре)…
Надя впервые подумала о «малолетках» с уважением: молодцы девчонки, не жалуются, держатся! Они никогда не станут у нас «своими», они были и останутся – чужими, словно прилетели из другой вселенной. У них своя жизнь, в которой Боре вряд ли найдется место. А он до сих пор этого не понял и заискивал, рассыпая комплименты своим 16-летним «соседкам». Они даже с возрастом обвели его вокруг пальца… Прав Костя: дурака – видать издалека!
Светлана сегодня весь день шла с Ромой, и он весь день держал ее за руку, словно боялся потерять. При этом они не разговаривали – весь день.
Леша продолжал развлекать Надиных приятельниц – Катю и Машу. Они уже привыкли, что он все время рядом, и весело обменивались впечатлениями. А когда группа встала на обед, Маша достала из рюкзака тетрадь, исписанную математическими уравнениями. – «Вот, не получается ничего! Поможешь разобраться?» - И целый час они с Лешей сидели рядышком, дружно уткнувшись в Машину тетрадку. Вот же Машка – хитрая бестия! Сама, наверное, все решила давно, а Лешка купился и весь обед объяснял, учил, наставлял, а Машка ахала восторженно и смотрела на него снизу вверх. Какой из Лешки математик, все знают, что он институт физкультуры окончил! Машка от Лешиных объяснений пришла в неистовый восторг и даже чмокнула его в щеку.
Далеко пойдет девочка! – оценила Надя. – Ей только математики не хватает. Высшей. А с остальным у нее все в порядке, - неприязненно думала Надя. Катя, сидевшая рядом с ней, была того же мнения.
Маша наконец вспомнила о подруге: «Кать, ты пройтись не хочешь?». Когда они скрылись за деревьями, к Наде подошел Сергей. Он крутился поблизости с самого утра, и это совсем не радовало Надю. Может, потому и крутился, что Надя не проявляла к нему интереса… А ничего девочка! На Лешку ноль внимания, кило презрения! Да и на него, Сергея, тоже. «И Сережа тоже» - с досадой вспомнилась Сергею реклама жевательной резинки. Он решительно сел рядом с Надей.
- Слушай, ты вчера грибов, что ли, объелась? – с ходу выдал Наде Сергей.
- Каких еще…грибов? – переспросила изумленная Надя.
- Вот и я думаю, с каких таких грибов ты вчера на меня…наехала. Даже сесть рядом не разрешила! – И резко сменил тему (а то она сейчас скажет ему, как вчера сказала!) – Костя в субботу в Долину Родников собирается. Ты идешь?
Долина Родников! Вот здорово! Надя любила этот 35-километровый маршрут от станции со странным названием Акри (впрочем, туристам оно не казалось странным, у названия была своя история: это было перевернутое имя Ирка, которым и назвали станцию). Маршрут пролегал вдоль реки Киреевки, где возводили свои плотины неутомимые бобры (Надя не видела ни одного бобра, а плотины – видела!). Весной в реку с пологого косогора через каждые 5-10 метров стекали родники, их было то ли 28, то ли 32, Надя не помнила – сколько. Костя водил группу в Долину Родников каждую весну, и вот – снова собирался!
- Не знаю, - сказала Сергею Надя, - вряд ли. У меня на субботу другие планы.
- Да какие, к черту, планы?! – взорвался Сергей, но тут Надя посмотрела на него сверху вниз (и как это у нее получается, сидим-то рядом!- удивился Сергей) и сказала наставительно: «Да какие бы ни были, тебя это не касается».
И Сергей от нее отстал. Ушел. Надя была довольна. После обеда она шла с Катей, шепотом обсуждая идущих впереди Машу с Лешей. Со стороны казалось, что они идут вчетвером, как и вчера, своей отдельной – государство в государстве – компанией, и всем четверым хорошо и весело.
- Маш, тебе Лешка не надоел еще? Ты про меня вообще забыла! – потеряв терпение, окликнула подругу Катя. Леша вежливо отошел в сторону, чтобы не мешать «дамам» выяснять отношения. И нашел… лосиные рога! Рога были ветвистые, большие… Надя впервые в жизни видела такие! Наверное, лось сбросил их еще осенью (или когда там их полагалось сбрасывать?), и они лежали на земле и ждали, когда Леша их найдет. Леша торжественно преподнес рога Маше – в подарок. Маша была счастлива.
- Что ты с ними делать-то будешь ? – спросил кто-то у Маши.
- На стенку повешу! Вместо вешалки.
Наде тоже хотелось – повесить на стену лосиные рога. Но Леша подарил их Маше. И тут случилось невероятное: Леша нашел еще одни рога! Они, пожалуй, еще лучше Машиных, - подумала Надя. Вторые рога Леша подарил Кате. Теперь они обе шли, неся в руках эти чудесные, красивые, ветвистые рога.
- Надо же, вторые нашел! – удивлялись ребята. – Лешка у нас – находчивый. Надо их в газету завернуть, есть у кого-нибудь газета?
- Потом завернем, - отказались Маша с Катей. – Мы так понесем, они – красивые!
- Леш, тебе не жалко? Такую красотищу отдал… - спросила у него Светлана.
- Не-ее, мне не жалко! – отозвался Леша. – Зачем мне рога? Да ты любого спроси, вот хоть Рому твоего, хочет он рога? Или ему лучше – так, без них…
Раздались сдержанные смешки. Светка покраснела. Рома тоже покраснел и сказал Леше, что – хочет Рома или не хочет, но Бог послал рога именно Леше, причем дважды. Это тревожный синдром. Синдром рогоносца называется…
…Смеялись так, что пришлось даже остановиться – от смеха никто не мог двинуться с места! Надя стояла и думала: «Если бы так случилось, что Леша нашел еще одни рога, он подарил бы их ей, Наде? Или – не подарил…» Но третьих рогов Леша не нашел. Зато впереди показался просвет, и неожиданно для всех группа вышла на шоссе.
- Ой, уже всё? Можайск? Можно кричать ура? – радостно запрыгали Юля с Галей.
- Кричать не надо, - серьезно ответил им Левашов. – Вон, видите – милицейский пост? Выйдет милиционер и заберет вас обеих за хулиганство!
Впереди, действительно, был пост ГАИ – группа вышла на Можайское шоссе. «Что-то мы рано вышли, прошли-то всего ничего, - подумала Надя. И оказалась права! Им предстояло идти еще 9 километров – по шоссе. До самого Можайска, где они сядут на электричку и поедут домой.
Не обошлось без курьеза. Левашов предупредил народ, чтобы мимо гаишников шли тихо. Никаких шуточек и прочего.
- Да ты чего, Костя! Никто и не собирался шутить! С милицией у нас не шутят! – вразнобой откликнулся «народ». Когда они поравнялись с постом ГАИ, из домика вышел милиционер и смотрел, широко улыбаясь, на левашовскую группу. Милиционера можно было понять: вышли из леса странные люди – словно материализовались на шоссе из ниоткуда! – и пошли дружной колонной по двое. Рюкзаки у всех – выше головы, а у двух девушек в руках лосиные рога… Ко всему, Боря и Костя несли по два рюкзака – забрали у девчонок (Галя с Юлей не хотели отдавать, но рюкзаки у них все равно отобрали). Выглядели Боря с Костей как верблюды-мутанты: один горб сзади, другой спереди!
От такого зрелища гаишник слегка обалдел – и пялился, улыбаясь, на группу. Улыбался он от души, по-свойски, и от его такой открытой, такой дружелюбной улыбки Наде немедленно захотелось сделать что-то хорошее. Она вовремя среагировала на взмах чьей-то руки и громко крикнула вместе со всеми: «Да здравствует Первое Мая!!!». Приветствие прокричали не сговариваясь, как по команде – слаженным дружным хором – и весело шагали мимо поста ГАИ, печатая шаг, словно на параде. Они шли – и улыбались. Милиционер долго смотрел вслед удаляющейся группе, ощущая легкую зависть: «Во дают ребятки! Девять дней не просыхают – празднуют!»
- Вот дураки! – объявил группе Левашов. – Чего орали-то? Еще подумает про нас, что мы с бодуна…
- Да почему подумает-то? – не поняли Костю.
- Да потому! Сегодня, между прочим, девятое мая! А первое давно прошло.
- Ой, правда, девятое! А чего мы орали тогда про Первомай? – удивились в группе…
А потом была – автобусная остановка. И как по волшебству – подкатил рейсовый автобус до Можайска! Юля с Галей рванули к автобусу бегом, откуда только силы взялись. Им было легко бежать – без рюкзаков, и они добежали до остановки и кричали оттуда Косте: «Костя, быстрей! Не успеем!»
- А нам и не надо, - остановил девчонок Костя и махнул рукой водителю, отпуская ждавший их автобус. – Нас 14 человек и 14 рюкзаков. В автобусе все не поместимся, там и без нас народу полно. Это во-первых. Во-вторых, кто же в автобусе с рогами ездит? А у нас их двое! А может, даже больше – поправил сам себя Левашов (Надя вспомнила Рому со Светой и неожиданно для себя рассмеялась. И тут же испуганно умолкла, поймав веселый взгляд Кости). – И в-третьих, у нас тренировочный поход, а не автобусная экскурсия. Поэтому мы пойдем пешком!
- А до города сколько километров?
- Девять.
- Ну, если девять, тогда ничего, - упавшим голосом сказала Галя. И группа двинулась дальше.
Идти пришлось долго. «Уж очень они длинные, эти девять километров! – пожаловались Юля с Галей. – Мы их, наверное, прошли давно… Мы два часа уже идем!»
- А кто вам сказал, что до Можайска 9 километров? – подозрительно спокойным голосом возразил Костя. Девчонки от возмущения аж задохнулись: «Вы! Вы же сами сказали, что девять!»
- Девять – до поворота на Можайск, а после поворота еще три. И по городу метров восемьсот – до вокзала, – добил девчонок Костя (и в этот раз не соврал). Вот только последний километр – по городу – пришлось бежать вприпрыжку: иначе не успевали на электричку, а следующая только через два часа.
О том, как бежали с рюкзаками по Можайску – последний, 25-й километр (это за сегодня, а если считать вчерашний день, то 52-й) – не хотелось вспоминать никому. Борис держал за руки Юлю и Галю, и они так и бежали – втроем… Можайска никто не видел – некогда было смотреть, да и сил уже не оставалось. В вагон влетели с разбегу, с топотом и грохотом – и, загнанно дыша, повалились на сиденья. Через пять минут двери захлопнулись и поезд тронулся. «Ой, уже поехали? А билеты? Мы же билеты не купили!» - испугались Юля с Галей. На них смотрели снисходительно: «Да какие билеты! Все равно не успели бы…»
Надя упала на сиденье, с трудом сдерживая рвущееся дыхание. Сердце билось прямо под горлом, вот сейчас – выскочит, и Наде придется его догонять! По вагону гулял майский ветерок – окна были открыты, а закрывать их ни у кого уже не было сил. Да и зачем закрывать, так хорошо было ехать с ветерком! Им еще долго ехать, значит, они успеют отдохнуть. Надя подставила ветерку разгоряченное лицо и закрыла глаза. Никто, наверное, не испытывает такого наслаждения от обыкновенной поездки в электричке, только туристы. Рюкзаки больше не оттягивают плечи, ноги блаженно вытянуты (и все равно гудят от усталости), у всех в руках кружки с горячим чаем… Блаженство! Рай на земле!
В вагоне никого не было, только их группа, и народ расположился с комфортом и уже успел переодеться. Из рюкзаков были извлечены «цивилизованные» свитера, джинсы, ботинки и куртки. Резиновые сапоги, штормовки и всю походную одежду сложили в рюкзаки. Ребята ушли в тамбур – и «караулили» там, пока девчата переодевались в вагоне…Надя неприметно вздохнула, вспомнив, как Леша заставлял ее одеваться – «Сейчас же надень свитер, я кому сказал! Простудишься!» Теперь можно ехать до самой Москвы в штормовке, надетой поверх футболки: сегодня Леша вообще не обращал на нее внимания. Надя устала, ей лень было вытаскивать куртку, которая оказалась на дне рюкзака. Ничего, доедет и так…Свитер только наденет.
Они побросали рюкзаки в свободные купе и сели вместе – как шли. Надя сидела с Машей и Катей, напротив разместились Леша с Сергеем. Надя поймала Сережин взгляд и равнодушно отвернулась к окну. Она поняла нехитрую походную логику: сегодня так, а завтра иначе. Сегодня я с тобой, а завтра будет по-другому, и то, что было вчера – сегодня уже не имеет значения. Надя не сможет так, это не для нее: сегодня Леша, а завтра Сережа! А она-то ждала…
Всю дорогу Надя молчала и сосредоточенно смотрела в окно. С багажной полки свешивались лосиные рога, обернутые газетой. Когда Надя отвела наконец глаза от окна, Сергея напротив нее уже не было. Надя с облегчением вздохнула.
В вагоне было тепло, но Маша достала из рюкзака голубой кокетливый берет и такой же шарфик, и надела, глядясь в маленькое зеркальце. Зеркальце держал перед ней Леша, угодливо спрашивая: «Так – видно? Хорошо?». Маше было – хорошо. Леша был в ударе, декламировал Есенина:
«Да, мне нравилась девушка в белом,
А теперь я люблю – в голубом!»
Надя подумала, что Есенин, наверное, был таким же, как этот Леша, вертопрахом (и откуда она такое слово выискала!). Только стихи писал. А Лешка чужие читает! – думала Надя. За окном мелькали поля, поселки, дороги. По дорогам ехали машины, спешили по своим делам люди, а поезд уносил от них Надю, и они навсегда оставались для нее – позади. В прошлом. Рядом с ней сидели Катя с Машей и Леша. Наде казалось, что они тоже уходят от нее все дальше – в прошлое. А в будущем… В Надином будущем их уже не будет.
С поезда они сошли вчетвером. Только шли теперь по-другому: впереди – по обе стороны от Леши – Маша с Катей, сзади шла Надя. Ей надо было на троллейбус, а Маше с Катей – на метро, и она на ходу попрощалась с ними, глядя в спины (точнее – в рюкзаки): «Ну, я пошла, мне на троллейбус. Пока!». Ей никто не ответил: Маша с Катей слушали Лешу, а он все заливался соловьем – рассказывал о Долине Родников, куда через неделю поведет группу Левашов. Надя не хотела просто так – уйти, все-таки Маша с Катей с ней дружили. Она снова сказала, намеренно игнорируя Лешу: «Пока, девчонки! Я побежала!» - и встретила Лешин холодный взгляд. Надя словно наткнулась на этот взгляд, как на острый сучок, который больно уколол в сердце. И молча пошла к остановке.
- Пока, Надёк! – запоздало прокричали ей вслед Маша с Катей. – В субботу приходи, мы тебя ждать будем!! Надя помахала им – пока-пока!
Троллейбус, в котором ехала Надя, был полупустой. На нее смотрели с любопытством – молоденькая совсем, тоненькая, а рюкзак огромный, мужику впору! Отметили всё: видавшую виды штормовку, резиновые сапоги, усталый вид... Надя ни на кого не смотрела, ей хотелось только одного – поскорее очутиться дома и залезть в ванну. Горячую, с душистой пеной. Она согреется, и ей не будет так холодно и так одиноко. А потом – спать. О Долине Родников думать не хотелось.
- О чем вы плачете? – спросил незнакомый мужской голос откуда-то сзади. Вздрогнув от неожиданности, Надя торопливо вытерла щеки.
- Так о чем все-таки? – допытывались позади нее. Надя обернулась – и встретила близорукий обезоруживающий взгляд: через толстые линзы очков на нее смотрел парень, чуть старше Нади.
- Вы извините! Простите меня, пожалуйста, я просто не могу сидеть и смотреть, как Вы плачете…
- А я разве плачу? – спросила у парня Надя. – Вы же не видели. Вы же сзади сидите!
- Ну, видеть, конечно, не видел. Но со слухом у меня все в порядке. У меня, знаете, абсолютный слух.
- Забавно звучит. А что это означает? – нарочно спросила Надя, у которой тоже был – абсолютный слух, и симфоническую музыку она запоминала «целиком», в партитуре).
- Означает…Я слышу, к примеру, в какой тональности чирикают воробьи или сигналит троллейбус, - улыбнулся парень. – Могу переложить на ноты. И как Вы плакали – тоже услышал.
- И в какой тональности? – пошутила Надя.
- В минорной! – серьезно ответил парень.
- Ну, это я и без тебя знаю! – сказала Надя беспечно. – Я в музыкальной школе училась. Кто же плачет в мажоре? – Ей не нужен был этот разговор, но сердиться на парня у Нади не получалось.
- А знаете что! Приходите на наш концерт… Вы музыку любите? Симфоническую.
- Люблю, - призналась Надя. – А почему Вы меня решили пригласить? Вы всегда в троллейбусах на концерты приглашаете?
- Первый раз! –признался Наде парень. Так Вы придете? В консерваторию, в субботу, в шесть. Оркестр под управлением Светланова – знаете? Я там играю, на виолончели. У меня там соло во втором отделении… Приходите! – В Надиной руке оказалась карточка. – Это контрамарка. Она, правда, без места, но места всегда есть. Вы на 10-й ряд садитесь, слева от прохода, видно там – не очень, зато хорошо слышно.
… Дождавшись, когда наполнится ванна, Надя с головой погрузилась в пушистую зеленоватую пену. Не надо ей было брать эту контрамарку! Никогда и ни за что! Но вот – взяла же… Значит, в субботу придется идти на концерт. Вместо Долины Родников. Машка, конечно, позвонит, будет выспрашивать, почему она не пришла. Еще подумает, что – из-за Лешки… Вот черт! И Олег будет звонить! «Я не смогу, - скажет им Надя. – Я в субботу на концерт иду. Виолончелист знакомый пригласил, из оркестра Светланова. Я не могла отказать, он бы обиделся, расстроился… А ему нельзя расстраиваться, у него там соло, во второй части…» - Вот так, пожалуй, будет неплохо! – похвалила себя Надя.
Концерт состоялся в субботу – в ту самую субботу, когда группа Левашова ушла в Долину Родников – без Нади. Собственно, она и не собиралась идти, но когда наступил вечер пятницы, допоздна просидела на кухне – ждала звонка. Но никто не позвонил, даже Олежка – «отдел кадров». Забыли о ней, что ли? И Надя расстроилась. (Забегая вперед, скажу, что поход в Долину Родников намечен был в следующую субботу, и Надя ошиблась…).
В Большом зале Консерватории Надя бывала и раньше, но никогда – по контрамарке. У нее было странное ощущение причастности к некоему таинству, которое вот-вот произойдет… Надя сидела в 10-м ряду, слева от прохода, как велел хозяин контрамарки. Видно отсюда было и вправду не очень, но у нее был бинокль. Для концерта Надя выбрала строгое черное платье и аметистовые серьги. Черные туфли-лодочки довершали наряд. Театр был для Нади всегда – праздником. Она просто не могла пойти туда в повседневной одежде , пусть даже нарядной, как одевалось большинство.
Надя оглядела зал: публика, конечно, непрезентабельная, но именно здесь можно встретить настоящих меломанов, понимающих и любящих музыку. Ведь это же Консерватория – святая святых! Зрители – в основном женщины – пришли в этот «храм души» в сапогах и мятых юбках (даже погладить поленились!). Надя задохнулась от возмущения – в сапогах! На Рахманинова!
…Нет, в этом она была непреклонна: только платье, и непременно красивое и дорогое. И минимум украшений – тоже дорогих и стильных. И конечно, прическа! Сидевшие в зале женщины были сплошь с «конскими хвостами» (те, что помоложе) либо с пучками на затылке (те, что постарше). Надя называла их – кукишами. Кукиш на затылке! Убожество!
У самой Нади никакой прически не было, она просто распустила волосы, скрепив их умопомрачительно красивой заколкой, которая очень подходила к аметистовым серьгам и потому – была куплена, невзирая на умопомрачительную цену (Надя заплатила, удивляясь самой себе). И роскошная заколка сверкала в Надиных – тоже роскошных – светлых волосах, привлекая завистливые взгляды. Взгляды ее не смущали – пусть смотрят, может, хоть одеваться научатся…
В кресло рядом с Надей присела женщина средних лет, изящная и со вкусом одетая. Она слегка улыбнулась Наде, здороваясь. Надя подумала, что ей повезло с соседкой: тихая интеллигентная «мадам», которая не будет во время концерта шелестеть программкой, разворачивать шоколадку и «изящно» сморкаться в надушенный до обморочного состояния платочек…
Наконец погасили свет, занавес мягко раздвинулся, оркестр заиграл – и для Нади перестал существовать этот зал, и эта сцена, и этот вечер, словно она перенеслась в другой мир. Надя жила в этом волшебном мире, и мир жил в ней – звучал, смеялся и грустил, радовался и страдал, надеялся и верил… Надя всегда так слушала музыку, по-другому она не умела. Она даже аплодировать не могла – не успевала вернуться из этого мира обратно в зрительный зал и смотрела удивленно: «Как? Что? Уже кончилось?»- А для нее еще продолжалась, еще звучала музыка…
Вот и сейчас – сидела, сцепив на коленях руки и уставясь в никуда.
Во втором отделении была сольная партия виолончели. Словно поднималась на больших и сильных крыльях белая птица. Надя представила, как птица прилетит в гнездо и обнимет крыльями птенцов, и как им будет уютно и сладко – спать в теплой белой тьме. Да, да, непременно белой, - Надя знала точно.
Виолончель давно умолкла, а Надя сидела в оцепенении, стискивая пальцами бинокль, о котором она совершенно забыла. Как и о том, что наступил антракт. Женщина рядом с ней тихо спросила: «Вам тоже понравилось? Вы так слушали…»
- Я… - смутилась Надя. – Я всегда так слушаю, я люблю Сибелиуса. И виолончель – она так поет! Это – как белая птица...
- Надо же, как Вы образно слышите! – восхитилась Надина соседка. – У меня сын такой же! Мама, говорит, эта музыка не звучит, она – летит, как птица... Надо же!
Надя слушала с интересом, и женщина, почувствовав к ней расположение, пожаловалась Наде, как старой знакомой: «Завидую Вашей маме – дочка никуда не уйдет, ни на кого не променяет, мама ей всегда будет нужна! А я вот сына вырастила… Всю жизнь на него положила, все силы! Консерваторию окончил, в оркестре играет. Гастроли, концерты…Он у меня – талант! Только не спрашивайте, милочка, чего мне это стоило! (Надя вовсе не собиралась спрашивать). Сколько денег ушло на репетиторов, на подарки, на дополнительные уроки… А инструмент вообще стоит запредельно! («Мадам» закатила глаза…) И явится какая-нибудь… на готовенькое! И отнимет у меня сына. И будет она ему и жена, и мать родна. А я никто! – расстроенно договорила женщина.
- То есть как – никто? Почему? – не поняла ее Надя. – Вы же сами только что говорили – мать никто не сможет заменить. Да и зачем? Он же не в детдоме рос, Ваш сын, – с мамой!
- Нет, что Вы, конечно не в детдоме. В интернате. Для одаренных детей! Я сама его туда отвезла, а он ехать не хотел, глупый. Плакал там все время, он у меня такой домашний мальчик…был, так переживал, даже похудел! Но ничего не поделаешь, живем-то мы в области, не наездишься. Бензин дорогой, да и машину жалко – гонять каждый день туда-обратно… Вот я его и отдала. Можно сказать, от себя оторвала!»
Патетические интонации «мадам» (как про себя именовала Надя соседку) прошли мимо Надиных ушей не задерживаясь. Ей было жалко мальчика, которого звали, как у Алексея Толстого, - Никитой. Он, конечно, уже не мальчик, он давно вырос. «Детство Никиты» давно прошло, но Наде все равно было его жалко! У Никиты, наверное, вовсе не было – детства…
- А на каникулы Вы его забирали – домой? – зачем-то спросила Надя.
- А как же! Конечно!! – эмоционально воскликнула ее соседка. – Я ведь сама преподаю, я учительница. Так что все лето – дома. И Никита со мной. Я ему поблажек не давала, занимался все лето как миленький! А то, знаете, говорят, у педагогов дети неудачные. – Так это не про меня! Я над ним как часовой стояла! Ведь стоит только уйти – он из дома улетучится и будет с ребятами на пустыре дотемна в футбол уродоваться! А разве ему можно – в футбол?!
- А почему нельзя? – не поняла Надя. – У него с ногами что-то?
- Да при чем тут ноги! – был возмущенный ответ. – Руки! Руки надо беречь, он же музыкант! Ну, и ноги тоже… А футбол и прочие глупости – это не для него. (Надя не считала футбол глупостью, но промолчала.) И «мадам», воодушевившись, продолжила:
- Но я стояла на страже днем и ночью! Спуску ему не давала, занимался с утра до вечера. И вот – результат. Блестящий результат!
- Но у него же каникулы, зачем же в каникулы – с утра до вечера? Хватило бы и двух часов! – возразила Надя, у которой на этот счет было свое мнение.
- Да что Вы такое говорите! – патетически воскликнула «мадам». – Настоящий музыкант отдает музыке всю жизнь. А два часа – это, извините, несерьезно. Это песчинка в море!
Надя содрогнулась. Как здорово, что из нее не получилось музыканта! Строение руки подвело: оно у Нади было неправильным, не таким, как требовалось, и ее не приняли в музыкальное училище. А она так хотела, так мечтала! Надя любила музыку всей душой, исступленно, фанатично. Могла переложить на ноты однажды услышанную мелодию, которую запоминала с первого раза. Могла навскидку, по первым двум тактам определить – Гайдн или Моцарт, отличала Паганини от Ференца Листа ( а не все – отличали!). И занималась как проклятая, по четыре часа в день… А когда в училище вывесили списки принятых, и в списках ее не оказалось, Надя плакала всю неделю. Не вышло из нее музыканта!
Надю никто не заставлял заниматься и не стоял над ней «часовым». Она занималась – сама! А Надина мама даже обрадовалась, когда она не поступила. Она не хотела для дочери такой судьбы, – знала, что для нее это станет пожизненной каторгой, с Надиными «нетехничными» руками, когда нужно часами добиваться за роялем того, что другим дается с легкостью. «Провалилась – и слава Богу!» - сказала Наде мама. Как хорошо, что у нее такая мама!
- А Вы, значит, любите Рахманинова? – услышала Надя. – А сами не играете? У Вас пальцы худые, и ногти короткие, как у пианистов.
- Так, играю немного, - ответила Надя. – Не всерьез.
- А чем занимаетесь?
Надя хотела сказать, что окончила факультет журналистики и работает в газете. Что работа у нее интересная, живая, и каждый день бывают непредсказуемые ситуации. А Надины репортажи – тоже живые, и тоже непредсказуемые, так зав. редакцией сказал, а это что-то значит. Но сказала – другое: «Да так… Ничем особенно не занимаюсь, просто работаю…на работе. А по выходным с рюкзаком уродуюсь, по пересеченной местности, с ночлегом. Знаете, мы в двухместных палатках вчетвером спим! Или впятером. Кому как нравится!» - улыбнулась Надя изумленной «мадам» и вышла в фойе.
Антракт большой, она еще успеет выпить кофе. А на третье отделение, пожалуй, не останется. С нее хватит! Ну, пригласили ее на концерт. Собственно, не совсем – пригласили: ни имени не спросили, ни телефона. Просто подарили ей праздник. Пожалели. Надя терпеть не могла, когда ее жалели. Тоже еще меценат нашелся! И теперь, по правилам хорошего тона, ей следовало ждать появления «мецената», чтобы рассыпаться перед ним в комплиментах и изъявлениях благодарности.
Не дождется! И соседка ее не дождется. Мадам сегодня получила по заслугам, мало ей не покажется. Ха-ха-ха! – забывшись, залилась Надя, отодвинув от себя чашку остывшего кофе. – Его так и подали – теплым, а кофе должен быть горячим. Иначе – как же его пить?
Надя встала из-за стола – и оказалась лицом к лицу с парнем из троллейбуса. Как же он ее нашел? Он ведь даже имени ее не знает…
- Добрый вечер! – улыбнулся он Наде. – Вы меня помните?
- Да, конечно, Вы из троллейбуса! – брякнула Надя.
- А что Вас так развеселило? Сибелиус или Рахманинов? Первый раз вижу…такую реакцию.
-Соседка, - сказала ему Надя. У нее сын пианист, она его музыкой мучила с самого детства. А сегодня получила «сдачу». Она там до сих пор, наверное, в обмороке от меня! – с удовольствием рассказывала Надя (парень слушал и почему-то улыбался). – Вам смешно, а мне его жалко! У него, наверное, от Баха икота начинается, а от Моцарта судороги. С такой-то мамашей. Ха-ха-ха!..
- Вообще-то, сын у нее не пианист.
- А Вы его знаете? – оживилась Надя.
- Отчасти. Человек не может познать себя самого, этого никому не дано.
- Так значит, это…Ваша мама?! Господи, как все ужасно! – сказала Надя не думая о том, что она говорит.
- Ну, не так ужасно, как кажется. Да что о ней говорить! Я ведь – Вас пригласил… А Вас сегодня не узнать! – «перевел рельсы» Надин собеседник.
- Да? – удивилась Надя. – Мне, наверное, надо было рюкзак надеть, тогда бы Вы меня сразу узнали. Зря не надела!
Оба рассмеялись. Парень смотрел на Надю как-то странно, и она не выдержала: «Что Вы на меня так уставились? Сами ведь пригласили, в другой раз не будете в троллейбусах знакомиться! Ну и как – впечатление?»
- Ну… впечатление от кофе – на Вашем лице, - не смутился, однако, парень, - Впечатления от мамы – тоже, Они у нас, кстати, одинаковые. (Надя уставилась на парня так же, как только что он смотрел на нее). – А от музыки какие впечатления? Вам понравилось?
- Очень! – серьезно ответила Надя. – Я бы так ни за что не сыграла – Сибелиуса.
- А Вы…играете?!
- Да я так, для себя. Я плохо играю, - сконфузилась Надя.
- Да я тоже не очень… На рояле вообще – одним пальцем. Я на струнных играю. Скрипка, виолончель, контрабас…
…Да, конечно. На струнных и еще – на рояле. Он же музыкант. В оркестр принимают по конкурсу, а конкурс там серьезный. Оркестр-то знаменитый! А она, Надя, даже в музыкальное училище не поступила. Между ними – пропасть. Мадам, вероятно, права. Этот парень – из другого мира, в котором Наде нет места. Она тоже мечтала отдать свою жизнь музыке, но у нее не получилось. Музыка так и осталась – мечтой. Другой вселенной.
- Я вообще-то домой... Я на третье отделение не останусь. Я пойду? – сказала Надя.
- А знаете, я пожалуй тоже пойду, я в третьем отделении не играю. Я сейчас, я быстро!
Из консерватории они вышли вместе – в майский волшебный вечер, уютно подсвеченный фонарями. Они шли и болтали, словно были знакомы давным-давно. И давно перешли на «ты».
- А увлекаешься чем? – азартно расспрашивала Надя. – Хобби у тебя имеется?
- Увлекаюсь чем? Гитарой! – признался Никита (а это был он, как вы уже давно догадались). – Вила-Лобосом балуюсь. Но маме это не нравится, она говорит, гитара – это несерьезно.
- Хочешь начистоту? – предложила Надя.
- Давай!
- Мнение твоей мамы меня не интересует, поскольку диаметрально не совпадает с моим. И с твоим тоже. А гитара – это здорово!
- Ты правда так думаешь?
- У нас все так думают! У нас тоже гитаристы есть, правда, играют они не очень... В смысле непрофессионально. И в аккордах фальшивят, а я этого не выношу, руки бы отбила за такую игру!- призналась Надя (и Никита улыбнулся: «Забавно, она такая же, как я»). – Зато поют у нас просто здорово!
- У вас – это где?
- Да в группе нашей, у Кости Левашова!
- А Костя, надо полагать, дирижер?
- Костя – это человек-оркестр! – включилась в игру Надя. – Руководитель нашего…ансамбля. Мировой парень! У нас все ребята мировые, и девушки тоже! – И Надя рассказала Никите про Костю Левашова и его «мировую» группу, про то, как они пили березовый сок, про Борю с его меховой чуней и бездонной палаткой, и про лосиные рога, которые так «неудачно» примерил Роман.
Никита хохотал, запрокидывая голову и по-детски всхлипывая от смеха. – Здорово! Я бы не отказался…
- Ну, приходи, если хочешь, - разрешила Надя Никите.
- А можно?! – загорелся Никита.
- Почему же нет? У нас без контрамарок, вход свободный. Если на электричку успеешь, - усмехнулась Надя. – Гитаристы нам нужны, Костя обрадуется! Только вряд ли у тебя получится, - посерьезнела Надя и, взглянув на расстроенного Никиту, торопливо закончила – Ну чего ты расстроился, как рояль! Тебя мама не пустит – с гитарой по лесам уродоваться.
Никита задумался. – «Да, маме это вряд ли понравится. И потом, у меня же репетиции…»
- Да можешь не объяснять! Я уже поняла: у тебя не жизнь, а сплошная репетиция. Ну, мы пришли, вот уже метро… Я пойду?
- Подожди, ты куда?! Мы же с тобой только познакомились, то есть, не успели познакомиться, - запутался Никита. – А ты уже уходишь!
- А ты хочешь, чтобы я осталась? Только учти, мама будет решительно против. Будет стоять до конца. Не позволит тратить на меня твое драгоценное время.
- Стоп, стоп! Мы с тобой сейчас поругаемся. Время, действительно, драгоценная штука, но у музыкантов тоже бывают выходные! Как в партитуре – паузы. У меня, знаешь, 94 такта пауза, а на 95-м я вступаю… А у всех остальных пауза! Виолончель - самодостаточна, это инструмент с апломбом. У нее сложный характер
- Некоммуникабельный! - закончила за него Надя («Забавно, он думает так же, как я»).
Они стояли в десяти шагах от входа в метро. В широко распахнутой пасти тоннеля исчезали прохожие. Если Надя войдет в тоннель – она тоже исчезнет, и он ее больше не увидит. Она такая… необыкновенная. И красивая! В троллейбусе плакала, а сейчас – смеется. Там, в троллейбусе, она понравилась ему даже в слезах, он видел ее отражение в оконном стекле. А в этом платье…и без рюкзака, она… А главное, ему с ней интересно, ее хочется слушать, с ней хочется говорить – о самых разных вещах. И о музыке… С ней можно говорить - о музыке!
Никита крепко держал Надю за руку, чтобы она не ушла, не исчезла навсегда из его жизни (в общем-то, такой одинокой, он только сейчас это понял!).
Надя стояла и думала: отнять руку или подождать, пока он сам – отпустит. И тогда она уйдет. Поедет домой. И больше его никогда не увидит! Он даже телефона ее не знает! – с отчаянием думала Надя. – «Я даже телефона твоего не знаю! – словно подслушав Надины мысли, сказал Никита. – Ты не исчезай, пожалуйста».
Они будут стоять – и маяться, оттягивая расставание и не зная, о чем говорить. Потом обменяются телефонами и наконец разойдутся: Никита вернется в театр, а Надя поедет домой.
Потом окажется, что она перепутала субботы, и поход в Долину Родников состоится через неделю. Надя неприлично обрадуется. С чего это она решила, что не пойдет больше c Левашовым? С кем же тогда ходить?! С ума она, что ли, сошла?
- Диктуй, я записываю, - скажет Надя Олегу, когда заботливый «отдел кадров» позвонит ей в четверг («В субботу – Долина Родников, не забыла? Пиши: поезд в 7.03 до Ситенки, сбор в шестом вагоне. Явка строго обязательна!»). Надя добросовестно все запишет, а потом – наберется смелости и позвонит Никите.
Трубку снимет «мадам». – «Никиту? Его нет, а кто его спрашивает, представьтесь, пожалуйста. Надежда? Насколько мне известно, у Никиты нет такой знакомой. Вы из филармонии?.. Или, может быть, из Москонцерта? Нет?.. Что?! Из троллейбуса?! Передать, что Вы звонили? Нет, увольте, я ничего передавать не буду! И Вам не надо больше сюда звонить. Поймите, он человек другого круга, и между вами не может быть ничего общего. Не тратьте свое и его время! Всего доброго».
Надя повесила трубку. «Мадам», как всегда, права: они с Никитой из разных миров. Даже из разных вселенных. Кто-то когда-то сказал, что каждый человек – это целая вселенная…
Предоставим им решать самим: продолжать жить в разных вселенных или в одном – ярком солнечном мире, где ивы задумчиво глядятся в прозрачную воду и звучит волшебная виолончель. В мире, где возможно всё! Предоставим решать им самим, и они непременно что-то решат. Ведь не зря же они встретились: две вселенных – в одном троллейбусе...
…Никита вынул гитару из чехла и взвесил ее на руке. – Ничего, донесет. Вот только в рюкзаке гитара не поместится, придется нести в чехле… - «Мам, у нас есть в доме рюкзак?»
- Ты о чем? Какой рюкзак? Зачем тебе рюкзак? Ты куда?!
- В «спортмастер». За рюкзаком!
…Надя достала с антресолей старенькую нотную папку и с торжествующим лицом выудила из нее сборник пьес (для гитары) Эйтор Вила-Лобоса. Зачем-то она его купила, хотя на гитаре никогда не играла. Наверное, просто – «из любви к искусству». Музыка-то волшебная! Сборник Надя положила в рюкзак – на всякий случай…
… Телефон в прихожей тренькнул, словно пробуя голос, и разразился безудержным звоном. На четыре четверти (кто не знает: музыкальный размер, когда в одном такте – четыре четверти). После второго такта она сняла трубку.
- Наденька? Прости, что не звонил, занят был очень… Я рюкзак купил! Уже собрал! В нем восемь карманов… неизвестно для чего, гитара ведь не влезет! Интересно, какой идиот придумал столько карманов: положишь, например, канифоль, а потом неделю искать будешь... (Интересно, какой идиот кладет в карман рюкзака канифоль, подумала Надя). А как его одевают? Покажешь? А ехать куда? Ты говорила, в субботу…
- Бери карандаш и пиши! Павелецкий вокзал, сбор в 6.50, поезд в 7.03 до Ситенки, шестой вагон… Да не вечера! Утра, конечно! Маршрут 35 км… Да-да, ты не ослышался: километров. Ну, не метров же! Будильник заведи, не встанешь! Кеды-то есть у тебя? Купил?! – Наш человек!!!
Никита счастливо улыбался. Наш человек, - сказала ему Надя. Наш человек, значит, и Надин тоже…
За его спиной хлопнула дверь и запахло валерьянкой…
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦИКЛА http://www.proza.ru/2015/07/28/480