===Тёплый октябрь
Когда начальник объявил, что нужны четыре человека для поездки в колхоз, на уборку картошки, Надя согласилась не раздумывая. В Москве стоял удивительно теплый октябрь, бабье лето медлило, не торопилось уходить. В такую погоду не хотелось сидеть целыми днями на работе, в четырех стенах. Хотелось – простора. А в колхозе – Надю ждала работа на свежем воздухе, командировочная беззаботная жизнь (Надя никогда не была в командировке, и теперь наконец узнает, что это такое), а главное – веселая компания. В Надином отделе никакой компании не было, да и быть не могло: одни сорокалетние тетки, у всех дети и даже внуки, только и разговоров – о них… Зато была – в отделе инженерной геологии, сотрудники которого тоже едут в колхоз.
Да, к чему отпираться? – В колхоз Надя ехала с определенной целью: приобщиться к дружной компании геологов. И чем черт не шутит – а вдруг?.. Так что она согласилась не раздумывая. Уже по приезде Надя запоздало поняла, что думать-то было о чем… Но думать надо было раньше…
Разместили москвичей в опустевшем осенью лагере-даче детского сада, в летних домиках с широкими окнами и тонкими, почти фанерными стенами. Отопления, естественно, не было. Московское бабье лето осталось в Москве, а здесь, под Рузой, моросил противный дождь, под напором стылых осенних ветров жалобно тренькали оконные стекла, и у Нади сжималось сердце: как она выдержит здесь две недели?
«Удобства» располагались во дворе. От дождей дорожка к будке раскисла и превратилась в сплошную лужу. Брр-р! Если к этому добавить труд на свежем воздухе (о котором мечтала Надя, сидя в теплом машбюро) – то бишь на продуваемых со всех сторон ветрами колхозных полях, куда нас отвозил автобус…
Режим был почти спартанский: завтракали в семь, в семь тридцать садились в автобус (впрочем, мест на всех не хватало, и большинству приходилось стоять) и ехали на работу, а в полдень обратно в лагерь – обедать. На обед полагалось два часа, так что успевали и поесть, и за грибами сходить, благо – лес вокруг! Потом опять в автобус – и в поле. А вечером, когда в сырых сапогах хлюпает вода (оставалось только удивляться, как она туда попадала!) – ноги ледяные, спина не разгибается, перчатки промокли насквозь, так что не разогнуть сведенные от холода пальцы – вечером надо ждать, когда за нами приедет автобус. А кто не хочет ждать – можно пешком через поля. Надя как-то попробовала – пешком, и целый час шла по вспаханной земле, перепрыгивая через борозды (перешагивать не получалось – борозды были широкими). Все здорово устали, но ругать было некого: сами пошли, дураки! Романтика, одним словом. Только слово это – непереводимое.
Забегая вперед, скажу: самые светлые, самые теплые воспоминания сохранились именно об автобусе – там было тепло и сухо, а главное, не надо было ковырять стылую землю в поисках холодных и мокрых как лягушки картофелин.
Вообще-то картошку убирали комбайны, но после уборки поле должна была «принять» комиссия. Если на одном квадратном метре (по выбору) находили 200 граммов картошки, то поле комиссия «не принимала». «Зачистку» поля перед комиссией делали мы: целыми днями бестолково толклись, собирая оставшийся после комбайна картофель, которого попадалось до смешного мало. Найденную картошку складывали в ведро, а когда ведро наполнялось, ссыпали в мешок. За день набирали – всей командой – ведер сорок. Как ни старалась, как ни металась по полю наша трудолюбивая бригада – больше десяти мешков с поля собрать не получалось.
Вечером приезжала машина и увозила мешки. Совхозный бригадир, устанавливающий москвичам «фронт работ», очень обижался, когда его совхоз называли колхозом. «А в чем разница?» - не поняли мы. «Разница в деньгах!» - объяснил бригадир, и мы снова его не поняли. За работу совхозный бригадир обещал заплатить. «Немного, правда, - покаялся бригадир. – Рублей по двадцать получите, если стараться будете».
Мы прикинули: двадцать рублей плюс зарплата по «основному» месту работы (в те времена зарплата составляла в среднем 160-200 рублей), плюс квартальная премия, плюс премия за то, что в совхоз ехать согласились… И повеселели. С того дня – нашего первого рабочего дня в поле – бригадира мы почти не видели, да и зачем ему в поле мерзнуть? За него мерзли мы… Надышавшись свежим воздухом до озноба (не спасали даже телогрейки) и с трудом волоча ноги в облепленных вязкой глиной сапогах, мы выползали с поля на дорогу – и на холодном, пронизывающем ветру (а нередко и под дождем) терпеливо ждали, когда за нами приедет автобус. Автобус, кстати, почти всегда приезжал вовремя, но даже когда он опаздывал – ни у кого уже не было сил возмущаться и ругаться с шофером. Все молча загружались в автобус и так же молча ехали, наслаждаясь теплом и покоем в дребезжащем салоне сельского «ветерана полевых действий», как мы прозвали наш старенький автобус.
Такой вот – труд на свежем воздухе. Но человек ко всему привыкает и ко всему приспосабливается. Привыкли и мы – втянулись, как говорится, в работу. К тому же установилась солнечная погода, мы надевали под телогрейки пару свитеров, и жизнь уже не казалась нам такой беспросветной. В ближнем овражке разводили костер, пекли в золе картошку, у кого-то нашлась колода карт… В общем, жизнь наладилась. В лагере, наконец, затопили, и в наших «фанерных» домиках стало тепло. Мы воспрянули духом.
======= Первопроходцы
Молодежь из отдела инженерной геологии «отрывалась» по полной программе – вечером, после ужина, они разжигали в лесу костер, жарили картошку с грибами, пели под гитару песни Визбора и танцевали под магнитофон. И никого в свою компанию не приглашали. Такой уж был отдел.
Здесь пора рассказать о проектном институте, в котором работала Надя – о Транспроекте. Страна строила магистраль века – БАМ, а Транспроект был ее генеральным проектировщиком. Работали с энтузиазмом первопроходцев. Энтузиазм подогревался огромными премиями. Ответственность, кстати, тоже была – огромной. И риск. И взлёты, за которыми, как водится, следовали падения…
Взять хотя бы историю города с нездешним названием Могот, где по проектам института построили железнодорожный вокзал и все сопутствующие строения: жилые дома для железнодорожников, школу и детский сад, поликлинику, дом культуры… Да много чего построили в Моготе по нашим проектам, всего и не перечислить. Но главное, конечно, вокзал – оригинальной «северной» архитектуры. Не вокзал – загляденье! Надя видела макет – пряничный домик из сказки братьев Грим! Вокзал отгрохали в рекордные сроки, и премии получили тоже рекордные. В газетах красовались заголовки: «Могот всё могёт!»
А через полгода в Могот пришло лето, и вокзал «поплыл» - со всеми «причиндалами»! – Так торопились строители, что не добурили сваи до проектных отметок и поставили вокзал на мерзлых грунтах (а по чертежам полагалось – на скальных). Летом мерзлота оттаяла и поплыла – вместе с вокзалом. Надя помнила вытянутые лица проектировщиков (их премии «уплыли» вместе с вокзалом), заголовки газет – «Уроки Могота». На всю страну позор…
Но, как говорится, не ошибается тот, кто не работает. Ошибки исправлялись, БАМ строился по-прежнему ударно, Надя в своей корректорской ломала глаза, корректируя отпечатанные в машбюро сметы. Машинистки работали сдельно – сколько напечатают, столько и получат, – ну и печатали «слепым методом» бог знает что!
А корректора – действительно слепли, сличая отпечатанное с оригиналом и исправляя (в шести экземплярах, шестой – почти невидимый!) многочисленные ошибки. За пропущенные ошибки отвечали корректора. И им, получающим зарплату намного меньше машинисток, частенько «срезали» премии. Это было очень обидно, но корректоров в Транспроекте никто за людей не считал. Кто они такие? Да никто! Обслуга. Институт строит БАМ, а они портачат почем зря! За что же им – премии давать?
Напротив, первопроходцы будущих бамовских трасс – отделы инженерной геологии и аэрофотосъемки – в институте пользовались уважением и были всегда в почете. Ну, об аэрофотосъемке что говорить? – там одни летчики. Вниз они практически не спускались, оставаясь в недосягаемых заоблачных высях и получая соответствующую заоблачную зарплату. Летчики были все поголовно пьющие и женатые и для Нади интереса не представляли. Впрочем, иногда они все же спускались на землю – и тогда земля дрожала… Судите сами.
Один летчик, налетав к 36-ти годам положенное количество лётных часов, вышел на пенсию, полагающуюся летно-подъемному составу. С работы он не ушел – и по-прежнему работал в отделе аэрофотосъемки. Правда, от должности летчика ему пришлось отказаться (иначе пенсия не полагалась). И, соответственно, оклад на «земной» должности был вполне земной. Смекалистый летчик нашел выход из положения, написав два заявления: первое – «Прошу назначить мне пенсию…», а второе – «Прошу исключить меня из членов КПСС (Коммунистическая партия Советского Союза, кто не знает, без членства в которой о должностях и окладах заоблачного размера можно было и не мечтать), так как, находясь на пенсии, не считаю нужным платить членские взносы с заработной платы и с пенсии».
У председателя парткома института случился нервный срыв, она объявила экстренное внеочередное партсобрание, намереваясь «пропесочить» ретивого летчика и вернуть его – со строгим выговором в личном деле – в ряды КПСС. Летчик на собрание не явился – написав заявление о выходе из партии, он больше не считал себя ее членом. Не явился он и на второе собрание, и на третье… А протоколы партсобраний печатали все те же машинистки и корректировали просмешницы-корректора. Получилось, как в пословице: «Скажи курице, а она – всей улице!». Вскоре история с летчиком ходила по всему институту как анекдот. А партсобрание-то было «закрытым»!
Летчику-то ничего, а председательшу парткома вызвал к себе в кабинет директор и сказал, что за такие номера их вдвоем из партии исключат – вместе с летчиком. Он, директор, об этом позаботится. Вот же дура-баба, на все 20 этажей раззвонила – материалы закрытого партсобрания! Последние слова директора, коими он добил уже уходящую председательшу, слышали все, кто находился в приемной. И вот итог: тётку съели, и она уволилась. А летчик работает до сих пор, и до сих пор не платит партвзносы. Их с него никто и не требует…
================== Инженерные гении
Так что об аэрофотосъемке не стоило даже говорить! Иное дело – отдел инженерной геологии. Инженеры-геологи вносили в жизнь Транспроекта романтическую струю. Серенькие проектно-сметные будни других отделов геологами открыто презирались, о чем свидетельствуют придуманные ими для этих отделов названия…
В институте была мода – сокращать наименования отделов до аббревиатур – для экономии бумаги и времени. Надин отдел комплектации и печати теперь назывался ОКиП, отдел водоснабжения и канализации – ВК, централизованная бухгалтерия – ЦБ... Инженерная геология (ставшая теперь ИГ) за сокращение обиделась и в отместку «расшифровала» все аббревиатуры на свой лад. «Расшифрованные» названия прижились в институте, к негодованию директора и бухгалтерии.
Выглядело это так:
Первоначальное название = аббревиатура = новое название
Отдел комплектации проектов и печати = ОКиП = Отдел контуженых и придурков *
Отдел водоснабжения и канализации = ВК = Воняет и капает
(другой вариант: отдел воздухоплавания и космонавтики)
Отдел инженерной геологии = ИГ = Инженерные гении (себя назвали «скромно»)
Централизованная бухгалтерия = ЦБ, или Б = Центробанк (употребляли чаще), или Б…ская бухгалтерия (употребляли реже, но все-таки – употребляли…)**
Теперь обратимся к сноскам.
*Сноска первая. Геологам помог случай: к начальнику ОКиПа обратился другой начальник с просьбой взять в отдел его сына, а сын был то ли дебил, то ли олигофрен – тридцатилетний кряжистый мужик с лицом десятилетнего мальчишки. Он добросовестно выполнял все, что ему поручали, а в перерывах играл в солдатики (которых носил в кармане) и счастливо смеялся – сам с собой. Игорька взяли в ОКиП обрезчиком. С работой он, кстати говоря, справлялся, обрезая размноженные чертежи старательно и ровно, точно по краю – огромными специальными ножницами (которые здесь называли ножнями), и его – с ножницами в руках – боялись все сотрудники и без нужды мимо него не ходили, хотя Игорек никогда никого не трогал…
**Сноска вторая. Догадаться, как геологи расшифровали Б, можно не имея богатого воображения. Бухгалтерия, где работали одни женщины, за «б…скую» – вся поголовно обиделась, и находчивые геологи переименовали ее в «Центробанк». – Пожалели тёток, работа у них каторжная – весь Транспроект на них, все двадцать этажей! Вот они и оборзели от такого напряга… Тёток-то пожалели, а название – осталось, поскольку в принципе соответствовало: уж очень злые были в бухгалтерии тётки…
После проведенного ИГ «дешифрования» в коридорах института можно было услышать такие, к примеру, диалоги:
«Вчера у космонавтов был, так они говорят – всю сметную документацию неделю назад контуженым скинули. Теперь она там месяц проваляется, если их не дергать. Накроется премия…
- Это точно! И центробанку работы убавится, премию считать не придется… Ты к придуркам-то сходи, поторопи их. А то сидят там, с Игорьком в солдатики играют…»
И ничего геологам за это хулиганство не было. Кто же их тронет? Пойди, найди их! Им лес – родной дом, они и в институте почти не бывают, вечно в командировках, комаров кормят…
Именно в командировках и заключалась основная работа инженерной геологии. Периоды между командировками они проводили в институте, изнывая от непривычного безделья и наслаждаясь благами цивилизации: с утра курили на лестнице и травили бесконечные бамовские байки. В двенадцать открывалась столовая, и геологи дружно туда перемещались, а когда столовую закрывали, всей компанией перебирались в буфет, где предавались таежным воспоминаниям, запивая их ароматным горячим кофе.
Кофе в нашем буфете варили отменный. Кофеварка «Эспрессо» наливала его прямо в чашку – горячий, густой, с аппетитной пенкой! Сверху у кофеварки была стеклянная воронка, куда буфетчица засыпала кофейные зерна – и там они, перемалываясь, вкусно похрустывали. И как-то так получалось, - буфет был на первом этаже, а кофе пахло даже на четвертом!
И как-то так получалось, что когда бы ни заглянула Надя в буфет, сотрудники отдела инженерной геологии всегда сидели за столиком, и им никто не напоминал, что обед давно закончился. Всем жалко было геологов – намерзлись в тайге, набедовались – на макаронах да концентратах, в палатках, без телевизора и удобств. Пусть посидят в теплом буфете – заслужили! Геологи были такого же мнения.
=================Жизнь, которая снилась...
В отличие от сотрудников ИГ, Надя приходила в буфет в свой обеденный перерыв. Она выбирала столик поближе к геологам, и до Нади доносились завораживающие, волшебные названия бамовских поселков и городов – Нерюнгри, Тында, Лабытнанги, Золотинка… Ковыряя вилкой салат, Надя размышляла о том, что никогда не была (да и не будет!) в поселке с ласковым названием Золотинка. А они – были, и для них это не просто название, это – часть их жизни… Жизни, какая и не снилась рядовым сотрудникам института (которые, кстати, о такой жизни не мечтали: всех вполне устраивала своя собственная). Жизни, о которой грезила вся корректорская (состоящая из девчат от 18 до 25), а иногда к ним присоединялось машбюро – там тоже любили помечтать и поболтать.
Отдел инженерной геологии, овеянный ветром таежной романтики, не видел машбюро вкупе с корректорской, где работала Надя, - что называется, в упор. Обижаться тут было не на что: первопроходец бамовских трасс, головной вагон Байкало-Амурской магистрали, как называли его в институте, ИГ был государством в государстве, как, к примеру, Люксембург. Клан избранных, особая каста.
Два раза в году – на Новый Год и на Восьмое Марта – в Транспроекте справляли праздники. В столовой накрывали столы (для каждого отдела – свои) и приглашали оркестр. В фойе устраивали танцы и настоящий КВН с командами от отделов. Многие отделы объединялись, и их команды были сборными. Геологи не объединялись ни с кем. И всегда – выигрывали!
Как водится, спиртного было – море, и все пили от души, взахлеб. Случались и драки, и вот что интересно: если в драке принимали участие представители ИГ, дрались они… только со своими (то есть только с сотрудниками ИГ)! Дрались с упоением, если не сказать – остервенело. Другие отделы тоже хотели поучаствовать, но геологи, даже перебрав, драться с ними не желали и отшвыривали «чужих» в сторону – им вполне хватало друг друга. Одно слово – корпоративная этика!
Вот такие веселые были праздники, после которых в фойе дважды в год вставляли новые стекла. Стекла были особые – тяжелые, панорамные, во всю стену, и разбить их было очень непросто. Но геологи с задачей справлялись…
Сидя за столиком неподалеку от инженеров-геологов, неисправимый романтик Надя слушала их разговоры и уносилась мыслями в дальние-предальние края, в затерянный посреди тайги поселок со светлым названием Золотинка, заросший кипреем, черникой и багульником. Надя представляла лесную тишину, пахнущую цветами и сосновой смолой. Проносятся по рельсам поезда, разрывая душистый таежный воздух, - и снова все замирает в ленивой истоме летнего дня, лишь ветер шумит в кедрах, да стрекочут кузнечики в густой траве… Представляла, пока не услышала (здесь же, в буфете, сидя за соседним столиком, где же ей еще было услышать) страшную историю. В этой самой Золотинке случившуюся!
====================Жизнь, которая, увы, не снилась
Одного инженера-геолога за день до отъезда в Москву укусил клещ. Геолог был не из робких – клещ не собака, да и прививки перед командировкой сделаны в ведомственной поликлинике – потыкал клеща тлеющей спичкой, он и отвалился. Геолог смазал ранку йодом и забыл об этом случае. И все бы обошлось, но вакцина, которой делали прививки (прививки были строго обязательны, без них не оформляли командировку и не выдавали «командировочных»!), так вот, вакцина оказалась… просроченной, а клещ – оказался энцефалитным. В природе существует 80 видов клещей, из них 40 энцефалитные, и все 40 – в тайге, в густой траве и на деревьях, в большом количестве! Затем и кололи вакцину. Эта, просроченная, не помогла, и мужик заболел энцефалитом. Сначала дома болел, на больничном. Потом его положили в больницу, с ухудшением. Потом – дали инвалидность, так как у него начал развиваться паралич: ноги плохо слушались, куда с такими ногами – в тайгу? Ему сказали – пиши заявление, и уволили в связи с инвалидностью. Выписали солидную материальную помощь, да и с премией не обидели – хорошую дали премию: у геолога семья, двое детей, их кормить-одевать надо… «Ты давай, поправляйся! Выздоровеешь – приходи, обратно возьмем, нам такие люди всегда нужны!» - обнадежили мужика в отделе кадров.
… А через год паралич стал прогрессировать. Ходить геолог уже не мог, и говорить почти не мог, лежал как полено – ни рукой пошевелить, ни ногой! Лежал, и слезы текли по небритым щекам. Вот слез этих жена вынести уже не смогла – прибежала к директору просить помощи. Плача, срывающимся голосом выкрикивала: «Вы же говорили, он поправится, на работу выйдет… А он уже ходить не может, лежит! За ним теперь уход нужен, сиделка нужна, а где я деньги возьму? Я работаю, мне двоих детей кормить надо! Все после той командировки проклятущей… Это Вы его угробили! Вы практически оставили детей без отца. И теперь обязаны содержать его семью!» - заявила она директору. Но директор умел держать удар.
- То есть как это без отца? Это Вы – о живом человеке?! Он же не умер еще! – гремел директор, закипая гневом. – Да как Вы можете такое говорить!!!
…Жену геолога отпаивали водой из директорского графина. После чего ей объяснили, что ее муж давно не является сотрудником института: второй год на инвалидности. Государство ему пенсию платит, государство о нем заботится, а у института лишних денег нет. Все средства на БАМ брошены! Стройка века, понимать надо! – сказали жене. Она заплакала и ушла, так ничего и не добившись…
- Вот же гад! – громко комментировали ситуацию геологи. Они никого не боялись – ни директора, ни министра. Собрали деньги и отвезли жене, сказали, институт выделил. Им было стыдно – за институт. А директору не стыдно… А вскоре прошел слух, что мужик тот умер, и директор вздохнул с облегчением – Ну, теперь всё! Теперь никто ничего не докажет, с вакциной просроченной. Некому доказывать!
На похороны директор не поехал, а отдел инженерной геологии – все до единого – уехали на кладбище, не поставив начальство в известность. И им никто ничего не сказал… Вот с такими, правильными во всех отношениях, просто легендарными людьми Наде довелось работать в совхозе.
===================Сказка на ночь
В противоположность представителям других отделов, мерзнущим и проклинающим все на свете, геологи от погодных условий не страдали. Они не замечали холода (в теплых куртках и выданных завхозом прорезиненных плащах), не тяготились отсутствием теплого клозета и чувствовали себя преотлично. К летнему лагерю, в котором разместили москвичей, вплотную подступал лес. По вечерам из леса доносились взрывы дружного смеха: отдел инженерной геологии не любил скучать. Жарили на костре грибы, собранные в лесу, с картошкой, собранной в поле, - на огромной сковороде, которую привезли с собой запасливые геологини. Привезли они, впрочем, не только сковороду – с одной картошки так ржать не будешь, даже если она пожарена с белыми грибами (а их в лесу было полно!), печально размышляла Надя, бродя среди елок и берез недалеко от лагерного забора. Веселая компания геологов с ней здоровалась, но к костру не приглашала, а подойти к ним самой и сесть рядом Надя стеснялась.
На её беду, в совхоз напросились две семнадцатилетних девчонки, проходившие в Надином отделе практику. Наде было 25, и шансов у нее практически не было: весь мужской состав Транспроекта тесным кольцом сплотился вокруг практиканток. Кроме, разумеется, геологов, не изменявшим своим геологиням даже в совхозе.
Мужчины собирали в лесу бруснику – и вечером являлись к практиканткам с кулечками в руках: «Нате вам, девчонки, гостинцы!». Ягоды съедались мгновенно, но дальше дело, что называется, не шло. Девчонкам было скучно, и они капризничали, как дети. – Да они и были еще детьми! И ухаживания институтских инженеров и архитекторов игнорировали. «Ску-у-учно!» - тянули девчонки.
- Ну что, мне Вам сказку на ночь, что ли, рассказать?! - терял терпение главный архитектор проектов Евгений Николаевич Лисицын, известный на весь Транспроект грубиян и хам (парадоксально, но его – ГАПа! – тоже отправили на картошку, рассудив, вероятно, что сбор картошки важнее работы главного архитектора…).
Работу свою Евгений Николаевич выполнял безукоризненно, но работавших под его началом сотрудников было просто жаль: Лисицын разговаривал с людьми в своей манере, отрывисто и жестко, не прощал ошибок и промахов, рубил сплеча, и женщины нередко уходили их его кабинета в слезах.
И вот – грозный и неустрашимый главный архитектор проектов чуть ли не колыбельную пел девчонкам-практиканткам, таскал им конфеты из столовой и развлекал чем мог – к вящему удовольствию всего коллектива. А девчонки не видели его в упор и откровенно скучали…
- Ну что мне с вами делать! Сказку на ночь рассказать, что ли? – терял терпение ГАП.
- Расскажите, дядя Женя! – откликались вредные практикантки.
- Да какой я вам дядя? Зовите просто Женя! Можно – Жека. Меня… мама так зовет. – в последнюю секунду Евгений Николаевич удержался от слова «жена», благоразумно заменив его на нейтральное «мама».
- А по отчеству как? – не сдавались девчонки.
- Да какое отчество! – мягчел душой хамоватый ГАП.
- Нет, мы без отчества не будем, неудобно как-то. Вы же старый… Вам сколько лет? – И Женя отступался… Ему было 38, и он считал себя еще молодым, а девчонки говорят – старый!
На следующий вечер все повторялось, с небольшими вариациями. «Аллегро, скерцо и снова аллегро» - злословили наблюдатели. – «Парад алле! Ралли Париж – Техас – Мытищи!». Лисицын был из Мытищ, и на последний «тезис» реагировал особенно бурно – глаза от обиды наливались кровью, как у быка, и казалось – вот сейчас он бросится на обидчиков, как бык на тореадора. Но Евгений Николаевич, боясь напугать практиканток, только огорченно взмыкивал, совершенно по-телячьи тряся башкой (что очень развлекало всех присутствующих), и вновь «приступал к делу».
- А хотите, мы вам дискотеку устроим? Кискотеку – для маленьких кисок… - искушал «дядя Женя».
- Не-еее, мы настоящую хотим, взрослую! Да с кем танцевать-то? – добивали девчонки неудачливого ГАПа. – Молодежи нет, все старые.Такие, как Вы. Скучно! А давайте в прятки поиграем! Или в казаки-разбойники! – предложили практикантки.
- Да что вы, как дети! У меня дочки в прятки играют, на даче… - и поняв, что проговорился, Евгений Николаевич замолчал.
- У Вас дочки – такие, как мы? А чего Вы их с собой не взяли?
- Да нет, не такие… Поменьше, - оправдывался дядя Женя, понимая, что игру в прятки с практикантками он, кажется, проиграл…
=========================Развлечения
Надя возненавидела практиканток, к которым раньше относилась с симпатией. – Практикантки отбили у Нади всех предполагаемых ухажеров. Ей-то никто не носил кулечки с ягодами – сама собирала. Ну и не надо, сказала самой себе Надя. – Коротала вечера с 60-летней Анной-Васильной – завхозом. После обеда бродила по осеннему лесу в поисках грибов, которые хозяйственная Анна-Васильна сушила, заготавливая на зиму. Наде сушить грибы не хотелось. Может быть, в 60 лет – захочется. А ей было 25, и хотелось – любви. А любви не было. И Надя ее придумала! Присмотрела симпатичного парня из отдела водоснабжения и придумала, что познакомилась с ним, и все остальное – романтическое и возвышенное – придумала.
А так хотелось, чтобы он заметил ее – по настоящему! Но он не замечал. Парень, который…которого…которому она… Надя запуталась в определениях, но одно знала точно: парень, который ей нравился и в которого она, кажется, влюбилась, не видел ее в упор. Оставалось смотреть – и мечтать. Так, вприглядку, прошла неделя. Надин придуманный роман развивался полным ходом, в лучших традициях романтического жанра. Выковыривая из мокрой земли неподатливые картофелины, Надя мечтала…
Остальные «колхозники» развлекались кто как мог: вечерами играли в шахматы и подкидного дурака, слушали магнитофон, или просто гуляли… В соседнем корпусе жили развеселые ребята из организации с заумным названием «Специализированное конструкторско-технологическое бюро». «Если короче – СКТБ», - неосмотрительно сообщили они в столовой, где обедали все откомандированные на картошку организации, и в первый день – радостно знакомились и поздравляли друг друга «с хорошей погодой» (шел дождь – мелкий, противный, судя по всему, обложной).
Геологи, недолго думая, тут же расшифровали аббревиатуру СКТБ – как «скотобаза»( под общие аплодисменты). Прозвище прилепилось – как пресловутый банный лист…Не ожидавшие такого подвоха конструктора обиделись и с Технопроектом с тех пор не общались.
Но не бывает правил без исключений. От ОКиП, кроме самой Нади и практиканток, приехали две Татьяны – подруги душа в душу. Даже фамилии у обеих были схожи: Соловьева и Воробьева. Впрочем, фамилии были – их мужей. Таньки-встаньки, как их прозвали в отделе, были большими любительницами выпить-посидеть (как они сами это называли), особенно на халяву. Любого мужика могли перепить! Такие вот подруги. А ребята со «скотобазы», по слухам, привезли с собой целый ящик спиртного…
Вечерами Таньки испарялись из домика и возвращались заполночь, вполне довольные жизнью. – Водка на халяву, мужички не жадные, закусь тоже за их счет! А веселые какие мужики! Давай, Надюха, с нами! – приглашали Таньки-встаньки. Надя испуганно отказывалась: водку пить она не умела, пьянела от первой рюмки, а идти на ночь глядя к скотобазовским – и вовсе боялась. И Таньки оставили ее в покое: «Не хочешь, не надо. Сама же говорила – скучно!».
Танькины посиделки у ребят из СКТБ закончились бесславно, и не без Надиного участия! Выйдя однажды из столовой, Надя оказалась лицом к лицу с конструкторами из СКТБ.
– А мы вот – вас дожидаемся! Тебя то есть… - улыбнулся Наде «скотобазовец». – Как живете-можете? Не скучаете? Сердце у Нади забилось так громко, что она даже испугалась – вдруг услышат?
- Да ты это… ты нас не бойся! – по своему поняли ее скотобазовские. – Мы никого не обижаем, мы ребята смирные. Ты вот что… Танюшкам вашим передай, что мы их это… ждем мы их! А они не приходят! Ты спроси, может, на что обиделись? Так передашь?
- Да. Передам... – упавшим голосом пообещала Надя, и скотобазовцы ушли. А она-то думала! Она-то обрадовалась, наконец-то на нее обратили внимание, наконец и у нее, Нади, начнется личная жизнь. Хоть какая-то жизнь! Надя шла по дорожке, ведущей к летним домикам, и вытирала слезы. А собственно, на что она обиделась? Просили передать, она и передаст.
- А чего нам у них делать-то? У них водяра кончилась, на фига к ним идти? – ошарашили Таньки ответом. – Ты спроси у них, когда водка будет. Тогда и придем. А то – дурочек нашли…
- Сами и спросите! Нашли парламентера! – взъярилась тихая Надя. Из домика она выбежала с красными щеками. И оказалась нос к носу с представителями СКТБ!
- Ну, как там у вас обстановочка? Чего орали-то? Танюшки-то придут?
- Да идите вы знаете куда?! – выкрикнула Надя в лицо конструкторам. И кинулась от них бегом.
- Знаем. Поняли. – доброжелательно отозвались конструктора.
=======================Анна-Васильна
Кипя от злости, Надя мчалась по дорожке к лесу. Волосы выбились из-под платка, но она не стала заталкивать их обратно. В поле – вечная грязь, и даже ветер пыльный: асфальта здесь нет, дороги из щебня, а в баню, в поселок, их возили на автобусе раз в неделю. И Надя, оберегая волосы, ходила в платке, повязывая его по-деревенски в обхват шеи. От бега платок сполз с головы и волосы вырвались на волю. Надя неслась по тропинке, а за ней летели, подхваченные ветром, золотисто-ореховые пряди длинных волос. Ребята из СКТБ стояли, восхищенно глядя ей вслед.
«Здорово она нас послала. И правильно сделала! – выразил общую мысль один из ребят. – А девочка-то ничего, интересная. А ходит в платке, как доярка.»
Таков был вердикт, вынесенный коллективом СКТБ. Но Надя о нем так и не узнала.
Пробегая мимо отдельно стоящего домика, в котором квартировали завхоз Анна-Васильна с медсестрой, Надя замедлила шаг. В домике светились окна, мельтешили тени и играла музыка. Гуляют, подумала Надя. Медсестра уже неделю всем рассказывала, что к ней приедет муж. Муж был – новый и пока что гражданский, но разве в ЗАГСе счастье оформишь? (Насчет ЗАГСа у Нади было свое мнение, но она благоразумно держала его при себе). Медсестра с гордостью рассказывала о муже всем подряд – и хвасталась, и хвасталась без конца…
И вот – приехал этот самый красивый и необыкновенно умный муж. Вот бы на него посмотреть! Но «на смотрины» ее не пригласили. Забыли. А она-то – столько грибов завхозихе насобирала! И вот – гуляют без нее. Можно, конечно, постучаться и зайти… Но она ни за что не зайдет!
Словно в ответ на Надины грустные мысли в домике с треском распахнулось окно и голос Анны-Васильны позвал: «Кто тут? Надя, ты? А ко мне племяш приехал, сестры моей сын! Иди к нам, посидим. Иди, иди!». Оказывается, Надя стояла, размышляя, под самыми окнами. Стыд какой! Еще подумают, что она… Но ее уже обхватили за плечи и тащили в комнату, не взирая на протесты. Спорить с завхозом – дохлый номер. Никогда не пробовали?..
=================================Племяш
К Анне-Васильне действительно приехал племянник, который и оказался новым мужем медсестры! Широкоплечий, с открытой улыбкой и шальными веселыми глазами – он сразу понравился Наде. На столе стояла сковорода с жареной картошкой (интересно, что бы они жарили, если бы поля убирали не комбайнами, а по-старинке, вручную…) Картошка была поджарена с луком и пахла восхитительно. Здесь же – в глубоких тарелках – жареные грибы: белые отдельно, лисички отдельно! Селедка в кольцах жемчужно-белого лука. Водка «Смирнофф». Шампанское – Надино любимое, «Лев Голицын»! – Пир горой!
Медичкиного мужа звали Николаем. Он сам усадил Надю за стол и налил ей в фужер шампанского (и откуда здесь фужеры, подумала Надя, наверное он привез их вместе с шампанским и скатертью. Скатерть была красивая, блестящая, от нее комнатка Анны-Васильны преобразилась и стала праздничной. Бывают же такие мужики…).
Николай с ходу начал ухаживать за Надей, словно не замечая сердитых глаз жены.
Да не жена она ему вовсе! – сообразила захмелевшая Надя, и ей отчего-то стало весело. Отличная тетка эта Анна Васильевна, племяннику с ней определенно повезло! Картошку с луком так пожарила, как у самой Нади никогда не получалось. С корочкой! И муж медсестры – или кто он там? – тоже отличный парень. А медичку жалко. Ждала, ждала мужа, а он не успел приехать – уже за другой ухлестывает! На глазах у жены!
- А ты смелый! – неожиданно для себя самой Надя перешла с Николаем на «ты». – Не боишься жену-то? Она тебе глаза выцарапает, как кошка. И будет права!
Медсестра молчала, ожидая продолжения.
- Не выцарапает! – убежденно ответил Николай. – Она кто? Медсестра. А я врач! Не веришь? Ну и не верь.
Надя посмотрела на молчавшую до сих пор Анну-Васильну, и та вдруг подтвердила: «Врач он, психолог, кандидат наук. Дурак вот только…». Наде стало смешно – Николай был совсем не похож на врача, да и на дурака тоже. А откуда ей знать, какие бывают психологи? Надя у психолога никогда не лечилась…
- А у врача медсестер знаешь сколько бывает? – ободренный теткиной поддержкой, продолжил Николай.- Семеро на неделе! И все как кошки: ластятся, и с когтями… И со всеми приходится…работать. А я один на всех! – жизнерадостно поведал Наде психолог. А медсестра вдруг заплакала.
- Да ты что! Ты что? – бросилась к ней Надя. – Он же пьяный, под стол скоро свалится! Вот и мелет языком, а ты ему веришь! Ну чего ты… - бормотала Надя, обнимая медсестру за плечи, и так они сидели вдвоем, как подружки. А Анна-Васильна с племянником дружно выпили еще по одной, после чего завхозом было сказано: «А тебе, девка, пора уже. Домой тебе пора!» - И Надя отправилась «домой».
Николай увязался ее провожать, хотя до Надиного домика идти было – двадцать шагов. Он держал ее за руку и признавался в любви. Наде было смешно и немножко грустно, потому что это не было правдой. Но больше все-таки смешно: не каждый день доведется увидеть пьяного в дым психолога (и когда он успел так нализаться!), признающегося тебе в любви! Надя задумалась и не сразу услышала слова Николая: «Вот возьму и женюсь на тебе! В Москву приедем – и сразу в ЗАГС! Пойдешь за меня?»
- А жена? Ты забыл о своей жене, Коля, – напомнила «жениху» Надя. Ну почему такие мужики, как этот Николай, даже в пьяном виде не теряющие достоинства, - все давно при женах! А увести из семьи мужчину, пусть даже очень ей понравившегося, она себе никогда не позволит. Да и не умеет она этого… Пока размышляла, дошли до Надиного домика.
-Давай, я тебя домой отведу, - предложила Надя психологу (ей почему-то не хотелось с ним расставаться. Уйдет – и все. Конец. Завтра он ее и не вспомнит! – Давай! А то ты один не дойдешь, заблудишься!
- Я…дойду, только ты мне покажи, куда идти. А то все – сосны, елки, лес густой… - покладисто согласился Николай.
======================Млечный Путь
Отвела. Постояла на крыльце, слушая тишину. Над головой у Нади шумели сосны. А еще выше сверкал и переливался Млечный Путь. Дорожка исчезла в темноте, и никого не было вокруг, только она – и звезды. Зимой здесь, наверное, очень красиво. Вот бы сюда приехать – покататься на лыжах! Надя стояла и сочиняла стихи по лес, про зиму и про лыжи. Она сочинила середину стихотворения, а больше пока ничего не получалось:
«Словно в ленту Мёбиуса лыжную мы попали в сказочном лесу –
И по ней в края поднялись вышние, где одни лишь ангелы живут!
Может быть, останусь здесь навеки я, вечно мчась сквозь белую метель?
Лермонтовского увижу Демона, отворив незапертую дверь…
Может, голубою стану звездочкой на просторах Млечного Пути,
Что сияет над ночной дорогою, по которой – некому идти…»
Засыпая, Надя счастливо улыбалась. Она была неисправимым романтиком. И слишком много выпила в этот вечер шампанского.
Проснувшись утром, Надя вспомнила, что сегодня выходной: в воскресенье их в поле не возили. И решила – она пойдет в поселок, пешком. Прогуляется и в магазин заодно заглянет – вдруг там что-нибудь этакое? (в «совковые» времена хорошую вещь в Москве можно было купить, только отстояв двух-трехчасовую очередь. А здесь, в поселке «городского типа», свободно продавались итальянские сапоги на шпильках, которые никто не покупал: зачем дояркам сапоги на восьмисантиметровых шпильках? В коровник в них ходить? Или в клуб, по дороге в колдобинах и ямах… Надя тоже подумала – как она будет ходить на таких шпильках? Но сапоги были все-таки куплены.
Прижимая к груди красивую коробку с сапогами, Надя заглянула в газетный киоск – и тут ей снова повезло: в киоске продавался Низами, из серии «Любовная лирика народов востока», и Назым Хикмет! Надя купила по два экземпляра – себе и в подарок кому-нибудь. Киоскерша смотрела на нее как на ненормальную: книги никто не брал, она уж сдавать их обратно в книготорг собиралась – год лежали! А эта – по два экземпляра взяла! Чудо в перьях!
К счастью для Нади, она была слишком занята упаковкой драгоценных книг в здесь же купленную газету, и глаз продавщицы не видела… И тут кто-то тронул ее за руку. Надя обомлела – перед ней стоял тот самый понравившийся ей парень из их Транспроекта, про которого фантазерка-Надя от скуки придумала, будто у них роман. Парень смущенно улыбнулся Наде. Оказывается, у него кончились сигареты, и деньги тоже кончились, и надо-то всего три рубля, а никто не дает: ни у кого лишних нет, все на водку потратили! «Не компот же две недели пить – под дождем, в полях этих проклятых! А я, как в Москву приедем, сразу отдам. Ты из какого отдела? Из ОКиП? Это который на двадцатом этаже? Ух ты, высокого полета птица! А я на десятом… Так трешку-то дашь?»
Надя дала ему пять рублей и удостоилась короткой беседы с предметом своей мечты. Не мог же он взять у нее деньги и уйти. Они познакомились:
- Меня Паша зовут. – Меня Надя. – Редкое имя. Надежда – это звучит гордо…
======================= Другая жизнь
Вечером Надя сидела на скамейке возле своего домика. Платок она не надела, хотя вечер был холодный. Надя ждала.
- Привет! – раздался голос Павла. – Ты чего тут – одна сидишь? Не скучаешь?
- Скучаю! – обрадованно согласилась Надя, и Павел присел рядом. Они сидели и разговаривали обо всем на свете: о надоевшей всем картошке, об извержении вулкана в Японии, об африканских саваннах и о Таньках-встаньках. – «Они у нас всю водку выпили, а своей не привезли, а в поселке – не купишь! Пришлось всем скидываться на билет до Москвы и обратно… Серега Бахтин поехал, завтра привезет. А Танькам – фигу с маслом, они деньги не сдавали!»
Так вот зачем ему трешка понадобилась! – На водку! А ведь врал, что на сигареты… Прямодушная Надя собралась было высказать Павлу свою догадку, но не успела, так как пришел Николай – трезвый и обаятельный. Надя подумала, что трезвым она его еще не видела, впрочем, она сама вчера слишком увлеклась шампанским…и психологом тоже – слишком увлеклась.
- Извини, я без цветов. Не сезон! – бухнул он с ходу. – А это с кем ты тут? Познакомь нас, Наденька, я жду...
Надя «познакомила»: - Это Паша, мы работаем… вместе. А это Николай, он врач, мы вчера у Ан-Васильны познакомились. И шампанское пили!
-Ага, ага, шампанское! Под селедочку! – закончил за нее Николай. – И очень она вчера за меня переживала. Боялась, что мне за нее глаза выцарапают. Вот так!
Выдав эту «убойную» информацию, психолог замолчал. Паша вытаращил глаза и уставился на Надю. – «Я вижу, у тебя тут друзья... А я про тебя думал – тихоня, не общаешься ни с кем, вчера в поселок одна ходила… А в тихом омуте черти водятся!»
У Нади захватило дух: Павел о ней думал! Выходит, не просто так к ней вчера подошел, у киоска. Не за трешкой. Познакомиться хотел, а деньги – это так, предлог. Надя рассмеялась (а Павел ждал, что она смутится, и удивился еще сильнее) и спросила психолога: «Как там Ваша жена, не плачет?»
- Жена? Я вообще-то холостяк, паспорт могу показать. А плачут по мне многие. Плачут – значит любят! А я один, на всех не хватит! – скромно признался Николай. И тут Паша с Надей, не сговариваясь, расхохотались…
Остаток вечера провели в лесу, куда отправились вчетвером. Надя настояла на том, чтобы пригласить несправедливо обиженную медсестру Любу, и Николай с ней согласился, и все трое пошли к Анне-Васильне, с помощью которой медсестра была возвращена в лоно «гражданской», но все же – семьи. Собирали грибы (отнесут завхозу,она нажарит с картошкой, посидим всей компанией!), звонко перекликались, то теряя, то находя друг друга в осеннем прозрачном лесу. Потом пары поменялись – и Люба с Надей, оставив мужчин вдвоем, долго и увлеченно «перемывали кости» мужскому составу Транспроекта… В общем, было здорово!
С того дня для Нади началась другая, новая жизнь, в которой ей все нравилось: осенние поля, уходящие прямо в небо – так близко была линия горизонта, а за ней начинались облака… Октябрьские ветра, пахнущие полынью и опавшими листьями… Их коллектив, который за две недели сплотился и сдружился (кроме, разумеется, отдела инженерной геологии – государства в государстве. Да бог с ними, с геологами!). Надя не чувствовала больше одиночества, все стали для нее своими, даже девчонки-практикантки, которым Надя как-то заплела косички «колоском», и девчонки от нее не отходили. Надя была неглупой – понимала, что причиной всему был Павел. Правда, встретиться и поговорить с того вечера у них больше не получалось, но в автобусе Паша дружелюбно кивал ей, здороваясь. И тут же отворачивался. «Стесняется, дурачок!» - счастливо улыбаясь, думала Надя. О том, что Павел, как по волшебству, каждый раз оказывался в противоположном конце автобуса, она не думала вовсе. Вот приедут в Москву, встретятся «в неколхозной обстановке», и Паша пригласит ее в кафе или в кино, да все равно куда! У Нади будет все, о чем она так долго мечтала. И никакие геологи ей не нужны… «Господи! Ты и вправду – есть! А я не верила…».
На следующее утро Павла в автобусе не было. В столовой Надя с волнением искала его глазами, но обедать он тоже не пришел. Павел не появился ни завтра, ни послезавтра. И Надя не выдержала и пошла в соседний домик, где жили мужчины.
-Что-то Пашу не видно, где он пропадает? – робко спросила Надя.
- А он позавчера в Москву уехал, звонили ему, у него там с проектом нелады, вот он и поехал.
-А он мне…не сказал ничего, - пролепетала Надя. – Я и не знала!
- Да в Москве увидитесь, придется потерпеть недельку…
======================Возвращение
Ничего, она подождет… Но – вернулась в Москву, вышла на работу, прошла неделя, за ней другая, а Паши все не было. Надя была в отчаяньи. А она-то собиралась «девчонкам» его показать, похвастать хотела – жених! А он не пришел… Занят, наверное, очень. Сказали же ей – что-то там у него с работой не ладится. Придет! Хотя бы затем, чтобы долг вернуть – пять рублей. Они непременно встретятся!
Надя ждала. Не жалея денег, записалась к мастеру в дорогой салон и сделала укладку, и в машбюро все ахнули: прическа как у диктора телевидения, каждый день наряды меняет, на ногах итальянские сапоги на немыслимых шпильках, и взгляд – загадочный…
- Надь, ты чего такая красивая? Влюбилась, точно! Познакомишь – со своим-то?
Но Надя молчала, загадочно улыбаясь… А Павел все не приходил! Она даже не знает, в какой он комнате, знает только этаж – десятый! Не ходить же по комнатам – спрашивать, где Павел сидит… Она даже фамилию его не знает! Что же ей делать?.. Надя сидела, невидяще глядя перед собой, и вспоминала совхоз, и как она была там счастлива, как пели ветры в полях, и ей хотелось петь вместе с ними, лететь – вместе с ними… К глазам подступали слезы, и она быстро моргала, чтоб не потекли...
Она уже перестала ждать Павла, когда вдруг увидела его в коридоре на их этаже. Павел ждал лифта, нетерпеливо меряя шагами холл и не глядя на Надю. Надя сделала вид, что тоже ждет лифта (лифтов было шесть, они останавливались на каждом этаже) и медленно прошла мимо Павла.- Никакой реакции!
- Здравствуй, Паша! Ты меня не узнал, что ли?
- Почему не узнал? Узнал, - нехотя, сквозь зубы цедя слова, ответил Павел. – Я и вчера у вас был, видел тебя. И в столовке как-то видел. В колхоз-то все ездили хоть раз, весь институт – две тысячи человек. Что ж теперь, ко всем подходить, здороваться?
- А я тебя вспоминала. Ты тогда уехал – не попрощался даже, а я ждала… А ты так и не пришел!
- Ну, не пришел, ну и что? Я что, все двадцать этажей обходить должен – здрасьте вам, я пришел! – зло ответил Павел. Надя растерялась. Что это с ним? Обиделся?
- Да ты что, забыл меня совсем? Мы же с тобой… Помнишь, я книги покупала в поселке, ты еще пять рублей у меня взял и сказал, в Москве встретимся и отдашь…- Надя понимала, что говорит что-то не то, а что надо говорить, она не знала. Голос предательски дрогнул, и Надя замолчала. Они стояли и смотрели друг на друга, а лифт все не шел.
- Да где же этот лифт застрял! – бросил Павел. – Так ты говоришь, пятерку тебе должен? Не помню. Я про это забыл давно. А ты – из-за пятерки помнила?!
Павел нашел наконец «правильный тон», и голос его крепчал, как ветер в осенних полях. К разговору прислушивались вездесущие «дамочки» из машбюро, тоже ждавшие лифта. Надя чувствовала себя – не униженной, нет! Растоптанной. Как мокрая картофелина под сапогом… А Павел уже шарил в карманах, выуживая смятые рубли.
- Вот, на! Пять рублей. Я тебе больше не должен? Ну, будь здорова.
Эту позорную сцену наблюдала добрая половина отдела, собравшаяся в холле в ожидании лифта: начался обеденный перерыв. Надя ощущала внутри противную тянущую пустоту… Наконец пришел лифт. Павел, бросив на Надю презрительный взгляд, вошел в лифт и уехал. Надя не села в лифт, осталась в холле. Да и ехать
было незачем – обедать ей расхотелось.
=====================Когда на душе тошно...
После обеда в курсе Надиных дел был весь ОКиП. К ней приступали с расспросами:
«Ой, Надь, расскажи! Он что, тебя бросил? У вас с ним БЫЛО, да?»
- Да ничего у нас не было, не придумывайте! – отвечала им Надя.
Мнения разделились. Многоопытное, в большинстве своем давно разведенное машбюро вынесло суровый вердикт: если бы ничего не было, Надя бы так не переживала. – Лицо осунулось, глаза грустные… Значит, было!
Молодой, большей частью незамужний состав корректорской, где работала Надя, имел другое мнение: она бы хотела, чтобы что-то у них с Павлом было, затем и в колхоз напросилась. Никто ехать не хотел, а она сама вызвалась! Она-то хотела, а ничего такого и не было. Вот Надька и обиделась на весь белый свет. В колхоз мужиков со всей Москвы понаехало, из всех НИИ – на выбор! А она и одного не смогла удержать. Дура Надька! Такого парня упустила (Павел понравился всем). Наде, конечно, ничего не говорили, шушукались за спиной, а вслух – жалели.
Приставали – Надь, расскажи, что у вас с ним? Поругались, да? Расскажи, тебе же самой легче будет! – «Расскажи курице, а она всей улице!» - отвечала Надя. И от нее отстали.
Шли дни. «Лав-стори» забывалась тяжело, и долго еще Наде было обидно и больно. Она даже перестала ходить в столовую – боялась встретить там Павла. «Брось, подруга, все мужики такие!» - говорили ей сослуживцы. Но Надя так не думала. Не хотела думать… Как-то раз, когда на душе у нее было особенно тошно, Надя вышла из комнаты и поплелась пешком на первый этаж, в медпункт, где работала жена психолога Люба, которую он так жестоко и глупо обидел тогда у Анны-Васильны. И не без Надиного участия! Надя только теперь поняла, что чувствовала тогда медсестра…
- Явилась! Вспомнила наконец старых друзей! – приветствовала ее Люба, и Надя неожиданно поняла, что медсестра рада ее приходу. – Ну, садись, будем чай пить. А можем и чего покрепче, у меня есть. Медпункт – это тебе не буфет! – похвасталась Люба.
- Нет, давай лучше чаю!- отказалась Надя.
- Ну, значит, будем чаевничать! Колхоз-то вспоминаешь? Я вспоминаю, - делилась с ней Люба. – Знаешь, все плохое потихоньку забывается, а хорошее помнится. Как гуляли тогда в лесу, как грибы собирали…вчетвером. Ты с Павлом-то как, встречаешься? – Надя покачала головой и, не удержавшись, всхлипнула.
- Эй, подруга, не реви! А то мы с тобой на пару рыдать начнем, - мой-то, Николай-то! Представляешь? – Убыл в неизвестном направлении. Испарился!
- Как испарился? – у Нади даже слезы высохли! – Ты же говорила – муж?
- А как мужья испаряются? Пришла с работы – в квартире пусто, в шкафу тоже. Записку, гад, оставил! Интеллигент! – и, порывшись в сумочке, протянула Наде сложенный вчетверо и уже обтрепавшийся по краям листок. «Прощай, любимая, - прочитала Надя. – Не получилась у нас с тобой семейная жизнь. И не получится, это я тебе как врач говорю. Не переживай. Мужиков много – тебе хватит».
- Вот же гад! Прямо диагноз поставил. А говорил, любит… То есть раньше говорил. А потом – перестал говорить… Как подумаю, что два года на раздолбая этого потратила, хотела из него человека сделать! Воспитывала его, воспитывала, а он…
-А он? – спросила Надя. Ей почему-то стало обидно за «раздолбая». Надя представила, как Люба его каждый день «воспитывала» - неплохого, в общем-то, человека…который, как оказалось, вовсе не собирался на ней жениться. Надя бы не выдержала два года, сбежала через два месяца.
– А он не хотел! Потому и ушел. Ну и черт с ним, и с Пашкой твоим, плакать о них не будем…
…Плакали долго, сидя обнявшись на покрытой клеенкой медицинской кушетке. Потом достали из шкафчика склянку со спиртом, развели водой. Закусили купленным в буфете кексом. И Надя отправилась на свой 20-й этаж. И… оказалась в одном лифте с начальником отдела.
- Ты где пропадала два часа?! – накинулся на Надю начальник. – У нее стол корректурой завален, а она гуляет!
- Я в медпункте была, - честно ответила Надя.
- В медпункте? Два часа?! Тебе что, плохо было? – испугался Надин начальник, добрый в общем-то мужик.
-Да, плохо. А теперь хорошо!
- А что это от тебя спиртом пахнет? – унюхал бдительный начальник.
- А это мы с медсестрой…лечились, - сказала начальнику Надя. – Спирт с кексом! – и уставилась на него невинными и честными глазами. А начальник уставился на нее. Глаза у Нади были цвета озерной воды, и такие же бездонные («Какие у нее глаза! – подумал начальник. – Я и не знал, что бывают – такие глаза!»).
- И помогло? – заинтересованно спросил начальник.
- Помогло! – улыбнулась Надя.
- Ну, если помогло, тогда иди, работай. Если сможешь... Тебя, кстати, не я один разыскиваю. Тебя там люди ждут!
====================Кольцо с бриллиантом
Кто ее ждет? Может, Павел? Но чувства, которые она испытывала когда-то к Павлу, испарились из Надиной души, как медичкин муж. Ничего она больше не чувствует, не нужен ей Павел, - поняла Надя.
Но оказалось, ее ждал вовсе не Павел. В коридоре Надиного этажа, с огромным букетом в руках, маялся…психолог, которому они с Любой два часа перемывали косточки (то есть, перемывала Люба, а Надя слушала и не понимала: если он такой, зачем Люба с ним жила целых два года и о чем теперь горюет?). Наде стало смешно – Николай топтался по коридору, а из дверей то и дело выглядывали любопытные машинистки и корректора. Ох, и влипла же она! Второй раз за этот месяц влипла в историю!
Удивляясь самой себе, Надя звонко поцеловала Николая в щеку. Целовать было – приятно. И щекотно.
- Явился! Вспомнил наконец старых друзей! – с удовольствием воспроизвела она Любино приветствие.
- Ну, ты даешь! Прямо как моя бывшая! – выдал на весь любопытный коридор Николай. – Почему же старых? Молодых! И не забывал я вовсе. Таких, как ты, не забывают, Наденька. Вот – приехал…к тебе.
На них смотрели из всех дверей, но Наде было все равно. «…И пусть никто не уйдет обиженным!» - вспомнилось Наде из «Пикника на обочине» Стругацких. Они вот – тоже на обочине, с Николаем. Надя робко спросила: «А Люба – как же?»
- С медперсоналом у меня – все! Это я тебе как врач говорю. Ты же мне глаза выцарапаешь, если что…
- Обязательно! Ты не сомневайся, - заверила его Надя.
- А я знаю! Я ведь психолог, не забывай.
Коридор вдохновенно слушал. Тишина стояла полная, как в театре
- А где ты был...так долго?
- Лекции студентам читал, в Рязани, в мединституте. Я вчера вечером приехал, поздно. Вчера никак не мог.
- Что не мог? – не поняла Надя. – К тебе приехать не мог. Поздно потому что. Институт закрыт, а адреса твоего я не знаю.
- А ты… ты разве ко мне приехал?
- Ну, ты даешь! К тебе, конечно, к кому же еще? А чего это от тебя спиртом пахнет? (и этот унюхал, неужели она столько выпила, позор-то какой)
- Мы с Любой по мензурке тяпнули, в медпункте, - призналась Надя.
-Безобразие какое! Я своей жене спирт пить не позволю, только шампанское. Ну, в крайнем случае, коньяк.
- О какой жене ты говоришь, Коля? Жена – это после ЗАГСа, - ляпнула Надя. – А мы с тобой…
- Ну, в ЗАГС мы сегодня точно не успеем, это я тебе как врач говорю. Завтра с утра пойдем.
- Куда пойдем?
- О господи, на ком я жениться собрался! У тебя, часом, не амнезия? Мы. С тобой. Едем в ЗАГС. Утром. Все слышали? – психолог обвел глазами коридор. В коридоре, полном зрителей, как в театре, стояла театральная же тишина. Народ с волнением ждал продолжения спектакля, и Надя не обманула ожиданий.
- Это у тебя амнезия! Ты забыл сделать мне предложение, и кольцо с бриллиантом забыл! – Золотое.
И тут Николай (он тоже не обманул ожиданий собравшейся публики) бухнулся перед Надей на колени и протянул ей букет, который до сих пор держал в руках, а из кармана выудил маленькую коробочку: «С брюликами, как обещал! (Ничего он ей не обещал! Врет. Впрочем, он здорово врет, красиво. Только она не Люба, с ней этот номер не пройдет!) – Только оно не золотое. Платиновое тебе подойдет?»
- Вполне, - был ответ.
Свадьбу сыграли в ресторане «Славянский базар». Надя пригласила весь отдел, и начальника пригласила. И медсестру Любу.
Люба на свадьбу не пришла.
Всё.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦИКЛА http://www.proza.ru/2015/10/23/134