- 27 -
Поздний январский вечер. Второй день 1968 года.
Гриша Бойко шёл по вечернему Херсону, сжав руки в кулаки. Шёл походкой хищника. Уставшего, злого и голодного. Казалось, ещё немного и он зарычит. Пролетали редкие снежинки и, ещё не касаясь земли, таяли. Со стороны Днепра дул сырой, промозглый ветер. Хотелось закурить, но сигарет не было; и никого вокруг – город опустел, всё закрыто. Был второй день Нового 1968 года.
Гриша шёл по тротуару, узким носком сапога футболил остатки снега, перемешанного с грязью, и чертыхался. Новый год встретил в милиции, в КПЗ. Домой не поехал, сестре Нине обещал подарить коньки, но главное – сюрприз не удался. Сюрприз, который готовил себе и Лоре. Хотел приехать на Новый год, разыскать, возникнуть перед ней, как он это умел, внезапно, и напомнить этой девочке о себе. Напомнить, что ждёт ещё год, вернее – уже полгода. И посмотреь на реакцию. Ещё полгода и он не позволит ей больше быть папиной дочкой.
- Парень, закурить не найдется? – от просившего сильно пахло водкой.
Гриша топнул ногой от злости и хотел послать этого встречного. Но тот покачивался и как бы придерживал сам себя рукой. Выражение лица было застывшее; только часто моргал ресницами. Гриша обмяк:
- Не найдется, мужик. Сам бы закурил, - сказал миролюбиво.
Злость проходила, но побаливало с левой стороны при вдохе. Гриша потрогал рукой.
- Нашёл?.. – обрадовался мужик и протянул руку.
- Да нет у меня закурить, нет, - громко и внятно сказал Гриша, прямо в лицо мужику, - отстань. Рёбра болят, в милиции помяли.
Мужик произнёс: «Хм…» - перестал моргать и тихо ушёл. Пошёл и Гриша, держась за рёбра и ещё не зная – куда идёт. «Эх, Лора, Лорочка, сюрприз не получился», - вспомнил поцелуй у ручья, вкус вишен на губах Лоры и что-то заныло внутри.
Проходя мимо центрального универмага, остановился. В витрине стоял манекен в ладном, чёрном костюме, вытянув правую руку вперёд и глядя вдаль. На голове у манекена нелепо торчащее, как щётка, подобие волос. Гриша посмотрел на своё отражение: воспалённый, голодный взгляд, щетина на лице и густая шевелюра чёрных, как смоль, волос, выгодно отличавшихся от того, что было у манекена на голове. «Ну, что, Че Гевара?» - вспомнил ехидную улыбку майора милиции. Гриша запустил все пять пальцев в шевелюру, протянул ими до затылка, встряхнул головой и подмигнул манекену.
- Где этот… Че Гевара?
- Так, вот же он, товарищ майор, на стене, - вытянулся в струнку дежурный милиционер.
За спиной майора, на стене, висел плакат с изображением аргентинского бунтаря. Берет со звездой, пронзительный, смелый взгляд чёрных глаз, устремлённых вдаль. Из-под берета – копна непослушных слегка волнистых волос.
- Этого уже нет, убили. Отважный был парень, - майор посмотрел на плакат, – у нас свой есть, похож на него. Приведи.
«Странно, - думал Гриша, глядя на майора исподлобья, - ещё никогда не видел мента с такими нементовскими глазами, к тому же – грустными».
«Твоё счастье, парень, что трезвый был, - начал спокойно майор, - срок грозил тебе, как пить дать, по двум статьям: поднял руку на работника милиции и применил контактное карате». Гриша тупо смотрел в стол, хотелось закурить, но попросить не позволяла гордость, да и не был уверен, что майор курит.
«Характеристика с работы пришла хорошая, - продолжал майор, постукивая карандашом по столу, - почему не в комсомоле?» - «Странно ведёт себя майор, - опять подумал Гриша, - не по-ментовски». Вспомнил, как подошёл к нему, как-то секретарь комсомольской организации судостроительной верфи и сказал: «Гришка, хотим рекомендовать тебя в комсомол. Что думаешь?»
- Не могу.
- Почему?
- Не достоин.
- Почему? - удивился комсорг.
- В церковь хожу, - сказал Гриша и притворно опустил глаза вниз.
- Тю, чумной, - сплюнул комсорг, - правду говорят о тебе. Он так и не понял – шутит Гриша или правду говорит.
Майор, не переставая стучал карандашом по столу.
«Нервы шалят», - подумал Гриша.
- Не хочешь говорить... - устало сказал майор, встал и подошёл к окну, - честно говоря, и мне не хочется – устал. Я ведь не для протокола. Каратэ у тебя отличное, мне доложили.
Гриша никак не мог решить: попросить закурить или нет.
- Где тренируешься?
- В шестой, спортивной.
- Кто тренер?
- Заманский.
- …Валерий Петрович. Знаю его, - сказал майор, - хороший тренер и бойцов готовит хороших. У нас в отделении нет таких, - майор снова сел за стол. - Мы, тут навели справки: есть разнарядка на тебя – в армию забирают. Мобилизация». - «Ах, вот оно, что: или в тюрьму, или в армию, - расслабился Гриша, - да хоть к чёрту на кулички. Закурить бы».
- Товарищ, майор, - вырвалось, - сигареткой не угостите?
- Угощу, отчего ж, нет, - майор достал пачку «Беломор канал», спички и положил на стол перед Гришей. - Кури». - «Ленинградские, фабрики Урицкого, - отметил Гриша и взял папиросу, - майор понимает толк в куреве». -
«Тревожное время сейчас, парень, - продолжал майор и тоже закурил, - могут и туда послать, - он махнул на плакат с Че Геварой, - видел я этого парня, очень близко, как тебя. Вот там, наверное, и каратэ тебе пригодится. Кстати убили его в прошлом году. Слышал?»
- Слышал, – буркнул Гриша. «Расслабился майор», - подумал он. Сам тоже размяк, делал глубокие и жадные затяжки папиросой. Майор, как будто очнулся, встряхнул головой и сказал уже более деловым тоном:
- Да, свои пятнадцать суток тебе придется отсидеть-отработать полностью. Так что, извини, парень, - Новый год будешь встречать в КПЗ».
***
Гриша оторвался от витрины универмага, вспомнил, что очень голодный и твёрдо решил идти домой – бабулька накормит. По пути всплыла в памяти старая цыганка. «Ну, ведьма, напророчила… - чертыхался он, - огонь и огненно-рыжая женщина. В драку ввязался на танцах из-за рыженькой, - вспоминал незлобно, - уже в прошлом. Ещё огонь пройти… армия… ладно – армия, так, армия.
А Лора? Дождётся? Ничего, кроме поцелуя у ручья, не было. А как кипела кровь и голова кругом шла. Как удержался? Такое впервые. Потому что школьница? Папина дочка? Потому что, как тень, он постоянно рядом? Пообещал, что будет моя, значит будет».
Обычно Гриша был нетерпелив. Молодость, гормоны и горячая кровь диктовалы своё. Он знал, чего хочет от девушки чуть ли не на первом свидании.
Молодой, здоровый организм, хоть и с помятыми рёбрами, требовал своё – чувство голода затмило всё остальное.
Снег стал падать большими хлопьями. Было холодно и тревожно. Руки замёрзли, перчатки где-то потерял, оловянное кольцо на мизинце немного болталось. Гришел не снимал его – цыганка сказала: «Оберег».
- 28 -
Конец мая. Рано зацвёл жасмин. В комнату, сквозь открытое окно, ветерок заносил ароматно-пьянищий запах.
Уютно и оживлённо было в доме в тот вечер. Тихомиров любил такие вечера. Семья собралась в большой комнате, в «зале», как они называли. Даже телевизор не включали - были заняты важным делом – выбирали для Лоры фасон платья к выпускному вечеру.
Радостно сиял большими глянцевыми листьями огромный фикус в углу, как будто приветствовал всю семью, собравшуюся вместе. Перед тем, как отец вошёл в комнату, Лора быстренько сдула пыль с листьев; те, которые были на переднем плане, даже протёрла рукой, придавая блеск. Огромный фикус - семейная реликвия; следить за ним – входило в Лорину обязанность, включая вытирание пыли.
Как-то Лора зыбыла о своей обязанности. Отец позвал её и написал пальцем на пыльном листе: «Лора». Затем спросил: «Стыдно?» Лора подумала и сказала: «Красиво». Отец ушёл, она нарисовала на другом пыльном листке ромашку, полюбовалась и принялась вытирать.
Расположились кто где: Лора с мамой в креслах, Зойка улеглась прямо на ковёр, подняла ноги вверх и болтала ими, отец – на диване, под торшером, читал журнал «Лесное хозяйство». Иногда, отрываясь от чтения, говорил: «Потише!» - но, по выражению лица, видно было, что нравится ему этот женский галдёж, нравится, что вся семья вместе. «Эх, мне бы сына в этот женский батальон, - подумал он с лёгкой грустью и посмотрел на жену, - а мог бы и сын быть, если бы не тот проклятый пожар».
Жена Тихомирова была беременна, когда случился пожар. Затем выкидыш и приговор врачей: детей больше не будет. Она сидела в кресле спокойная, расслабленная.
Такие же русые, как и у Лоры, только немного темнее, волосы были гладко зачесаны назад и собраны в пучок. Начала полнеть. «Седина с левой стороны появилась, - заметил Тихомиров, - стареем… тоже бедняжка пережила».
Надежда держала в руках «Журнал мод», но не открывала, смотрела, как дочери листают журналы, переговариваются, спорят, и любовалась ими. Почувствовав, что глаза начинают слипаться, встряхнула головой и сказала: «Зоя, аккуратней с журналами, и не слюнявь пальцы – тётя Люда выписывает из Москвы и очень дорожит ими».
Лора переворачивала страницу за страницей, но не могла сосредоточиться: мысли были о выпускном вечере. Она чувствовала себя Наташей Ростовой, готовящейся к первому балу. Перечитала это место в романе ещё раз. Белые туфли «лодочки» на маленьких шпильках уже купили. Знала также, какой подарок ей мама приготовила. Зойка не выдержала и проболталась.
- Лора, - начала она, и лицо, как всегда, сияло загадкой, - только, маме не говори… - я уже знаю, какой она тебе подарок купила на выпускной.
- Какой?
- Дорогой.
- Зойка! - Лора начала изображать коршуна, - или ты скажешь, или я тебя съем.
- Духи «Нефертити», в белой с золотыми звёздочками коробке, 12 рублей 50 копеек стоят. - выпали Зойка - За это ты должна мне дать подушиться. Она закончила листать журнал и сказала: «Я сама фасон придумаю, без журналов», - и убежала в свою комнату. Вернулась с альбомом, резинкой, кучей цветных карандашей, принесла, зачем-то, линейку и принялась всё аккуратно раскладывать на ковре, приговаривая: «Всё должно быть толком».
- Если сильно хочется папу копировать, - оторвалась Лора от журнала, - то надо говорить: «толково».
- Папа, скажи ей, - обиделась Зойка. Отец только улыбнулся: моя кровь.
- Зоечка, зачем так много цветных карандашей? - Лоре нравилось подкалывать сестру, - собираешься мне наряд папуаса придумать?
- Ну, папа, мама… - Зойка начала хныкать, - я же для неё стараюсь.
- А, по-моему, Зоечка, ты уже спать хочешь, – заметила мама.
- Нашла! – Лора показала маме журнал. - Хочу в таком быть. И вдруг мелькнула мысль: «А Грише это понравилось бы? В армию пойдёт… наверное, не увижу его… никогда». И весь азарт выбора платья улетучился, настроение испортилось, Наташей Ростовой уже не хотелось быть. Захотелось уйти в спальню и зарыться в подушку. Но Зойка уже выхватила журнал и подбежала к отцу.
- Папа, папа, смотри, в чём наша Лора хочет быть на выпускном вечере.
- Да какой из меня эксперт в этих делах, - сказал отец, - моего совета не спрашивайте. И вдруг резко встал с дивана, сосредоточенно и недовольно посмотрел в журнал и сказал: «Я - против. Я категорически против! Это попахивает чем-то буржуазным», - и ткнул пальцем на фотографию в журнале. Все окружили его. На фотомодели были длинные, атласные перчатки до локтей. В них и упёрся палец Тихомирова.
- Папа, а ты меня спросил, - недовольно хмыкнула Лора, - хочу я эти перчатки?
- Ну, ладно, ладно, не обижайся, ты же у меня умница, - обнял дочь Тихомиров. - Я говорил, что не эксперт в этих делах.
- Ох ты, папка, напугал всех, - Зойка обхватила отца за ноги, - конечно, зачем нашей Лоре эти перчатки бур...буржазные? – Зойке тяжело было выговорить это новое слово.
- Нам всем пора в постель, - сказал Тихомиров, обращаясь к жене. - Надя, забирай Зою вместе с её канцелярщиной. Лора, а ты останься на минутку, - и снова сел на диван, - хочу немного поговорить с тобой.
- О чём? – она села в кресло, поближе к фикусу.
- О жизни, Лора, о жизни… - он слегка потирал грудь с левой стороны. «Ну вот, сейчас папа воспитывать будет», - равнодушно подумала Лора
- Папочка, что о ней говорить? – высокопарно начала Лора, - я и так знаю, что её надо прожить так, чтобы не было мучительно больно….
- Ну, всё – хватит умничать, - перебил её отец. - Первое: на последнем родительском собрании я узнал, что у тебя химия начинает прихрамывать?
- Кто сказал? Химичка? - возмутилась Лора. - Она сама прихрамывает. Ты обратил, кстати, внимание? И она слегка…
- Не смей в таком тоне отзываться об учителях. Она - ваша химичка - войну прошла. Ты знаешь об этом?
- Знаю.
- Химию подтянуть!
- Хорошо.
- Второе, - взгляд отца стал мягче и добрее. - Я хочу ещё раз сконцентрировать твоё внимание, - отец посмотрел пристально в глаза Лоре, - я хочу, и надеюсь, что ты школу закончишь с золотой медалью.
- Папа, а чем серебряная плоха? - Лора нахмурилась. «Как надоели эти разговоры про медаль, но уж лучше про неё, чем про Гришу».
- Хорошо, буду с тобой совсем откровенен и надеюсь на твоё благоразумие. Пришла разнарядка из РайОНО на вашу школу: три золотые медали. - Тихомиров был председатель родительского комитета школы. - Есть мнение, что дочка Тихомирова может… должна приложить все усилия и… претендовать на одну из них.
- Папа, скажи лучше своими словами, что меня собираются тянуть на золотую медаль, - Лора ожидала реакцию отца, - вот только я не уверена, что химичка этого хочет. «Сейчас отец взорвётся». В такие минуты Лора боялась отца. Чтобы избежать этого Лора быстро добавила: «Хорошо, я постараюсь». Отец только головой кивал. «Устал, ведь, папочка, - мысленно гипнотизировала его Лора, - пора спать».
- Третье, - отец замолчал. «И, надеюсь – последнее, - стрельнула мысль в голове Лоры. И тут же сама себя пристыдила. - Противная ты становишься, Лорка. Он добра тебе желает. Я же люблю его. Седина в волосах, за сердце держится. Хорошо Зойке - может ещё забраться на колени к отцу, поиграть с ним. Я уже не могу – взрослая».
Вспомнила фразу Гриши: «Быть тебе ещё год папиной дочкой», - и обрадовалась.
- … и третье, - отец снова замолчал. «Что же это за «третье», что отец никак не может выговорить. И, вдруг, вспомнила: «Москва»
В комнату заглянула мама. В халате, поверх ночной рубашки, с распущенными волосами, она была очень домашняя и выглядела моложе.
- Поздно уже, Алексей, вы бы шли спать.
- Мама, ну скажи папе, чтоб не терроризировал меня, - Лора вскочила с кресла, подбежала к маме и обняла. От мамы пахло любимым «Огуречным» кремом.
- Идём, Надя, уже идём. Я тут Лоре хочу предложить после школы поехать в Москву, - он сделал паузу и посмотрел на жену и дочь, - а почему бы и нет, Лора? Тётя Женя давно приглашает. Посмотришь Москву, в Третьяковскую галерею сходишь, развеешься. А там, смотри - и в институт поступишь. Тётя Женя поможет. Ты же знаешь – она немецкий преподаёт в педагогическом. Языки сейчас – очень актуально.
«Во как дипломатично отец вопрос развивает», - отметила Лора, а знал ведь, что в Херсоне собиралась поступать, одобрял».
Надежда села на диван возле мужа, вздохнула тяжело и принялась расчёсывать щёткой волосы. Тихомиров смотрел на жену, как будто искал поддержки. Она, заметив это, сказала: «Да, Лора, отец прав, подумай хорошенько об этом». - «Вот какая должна быть жена, - подумала Лора, - во всём поддакивать мужу. Я, наверное, так не смогу. Сидят, как два голубка. Отец даже плечи расправил, перестал за сердце держаться».
- А, кстати, куда Аркадий собирается поступать? - спросил отец. - Ты бы его тоже в Москву сагитировала.
- Он ещё не решил.
Лора подумала, что самое разумное сейчас – со всем соглашаться.
Сделав вид, что решение родителей: отправить в Москву - сюрприз, чмокнула обоих в щеки и, со словами: «Хорошо, я подумаю», - убежала в спальню.
Перед этим успела бросить взгляд на чёрное, уныло-грустящее пианино, на нижнюю деку – тайник! Её «музыкальные университеты» закончились. Играла редко (иногда любимый «Полонез Огинского». Прислушивалась – не расстроено ли; не дай бог родители надумают настройщика вызывать.
Решено было в следующем году «на музыку» отдать Зойку.
Дневник Лоры
25мая 1968г.
Понятно. Заговор! Голова отца произвела на свет грандиозный план: отправить меня в Москву подальше от Гриши. Сказал, что наводил справки о нём – стиляга, хулиган, плохая репутация. И что я в таком романтическом возрасте, когда симпатии отдаюся не самым умным, и не самым достойным.
Короче, ситуация чеховская: в Москву… в Москву! С точностью до «наоборот»– нет у меня тоски трёх сестёр. Нам и в провинции неплохо.
Что делать?
______
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/03/22/1729
Начало здесь: http://www.proza.ru/2014/03/05/1798