Тур Томми закончился уже в середине сентября, и бэнд распустили по домам до января, когда пора будет садиться за запись следующего альбома. После трех с половиной месяцев в дороге было странно и как-то тоскливо вновь оказаться в своей небольшой квартирке в задыхающемся от жары Лос-Анджелесе да еще без определенных планов до января. Томми выдержал всего две недели, исправно изображая хорошего сына и друга, после чего понял, что перед ним вновь замаячил призрак общества анонимных алкоголиков. В панике устроившись на старое место - барменом к Джереми, он попутно разослал всем друзьям-музыкантам завуалированный вопль о помощи или хотя бы о подработке до зимы. Самым паршивым было то, что Адам подписался на еще чуть ли не двадцать незапланированных шоу, намереваясь вернуться домой не раньше конца декабря, Делми осталась в прошлом теперь уже навсегда, успев обручиться с каким-то тренером по йоге, пока Томми колесил по Штатам, и все это навевало мысли о тотальном незаслуженном одиночестве.
Это были не лучшие месяцы в жизни Томми. Откат после тура – после всех этих больших и маленьких сцен, ярких огней, воплей фанатов и афтер-пати – усугублялся общим унынием в семье, оставшейся без хозяина, а также неприкаянностью и никому-не-нужностью самого Томми. Вечерняя и немного ночная работа не удовлетворяла ни морально, ни материально, она просто помогала занять время и не сойти с ума, жаль только, что не отвлекала от тоскливых мыслей. Единственным приятным бонусом были посетительницы бара, быстро оценившие молодого бармена с необычной внешностью и ооооочень печальными глазами. Желающих утешить «бедного котеночка» с каждым вечером становилось все больше, и Томми уже не помнил, когда последний раз ночевал дома один. Странным оставалось лишь то, что это совершенно не помогало ему почувствовать себя счастливым.
Адам действительно вернулся в ЛА в конце декабря, о чем Томми узнал лишь из твиттера. Они все реже созванивались и списывались, черт знает, по какой причине. Томми убеждал себя в том, что Адам слишком занят в туре, к тому же разница во времени с Европой, где он давал последние концерты, не располагала к общению он-лайн. На деле же, он скорее завидовал другу, не имея возможности заниматься любимым делом и не желая бередить сердце. Как бы то ни было, к возвращению Адама домой их общение почти сошло на нет, и Томми впервые за долгое время смотрел на знакомый номер в адресной книге телефона и не чувствовал себя вправе звонить первым.
«Он, наверное, вымотался, как черт. Позвонит сам, когда будет готов… когда захочет… если захочет…»
Томми не мог понять, что он чувствует. Ощущение влюбленности несколько притупилось за месяцы разлуки, он вроде и не перестал скучать, но как-то… привык, что ли. И не испытывал потребности увидеться вот прямо сейчас, больше нет. Его даже посещали мысли типа: «может, все? Прошло? Может, это и к лучшему?» - но уверенности они не вызывали.
Адам не звонил и не писал до самых праздников, а утром тридцатого декабря Томми бесцеремонно поднял с постели настойчивый стук в дверь. Майк и Дэйв умотали на все праздники со своими подружками в Сант-Каролину, так что Томми пришлось подниматься и, матерясь сквозь зубы, брести открывать чертову дверь, а потом стоять столбом, пытаясь понять, откуда всмерть пьяный Адам знает его адрес.
- Ннну?..
- В смысле?
- Впустишшшшь? Или… ик… ммм?
Крайняя степень охуения, овладевшая Томми, помогла ему сохранять хладнокровие все то время, пока он тащил невероятно тяжелого Адама до ванны, раздевал, затаскивал в душ, поливал холодной водой, не слушая возмущенные и жалобные вопли, а потом укладывал в собственную постель, укутывая двумя одеялами. Пока Адам отсыпался – бессовестно оглашая квартиру могучим храпом до самого вечера, между прочим – Томми бесцельно слонялся из угла в угол, от нечего делать прибрался, приготовил и съел в одного обед, постирал на бережном режиме явно дорогие шмотки гостя и приготовил ужин. И все это время чувствовал себя предательски хорошо – намного лучше, чем последние недели, чем все эти месяцы в разлуке.
- Ооооо… моя головааааа…
- Добро пожаловать в этот мир, чувак.
- Тоооммиии… откуда ты тут… откуда… ой. Откуда я тут взялся?!
- Хм…
- Я… я хотел позвонить, потом я решил, что не должен, потом… Я помню, как попросил одного своего друга пробить твой адрес, но не решился… или…
- Ну, видимо, все же решился, потому что вот – ты здесь, и это действительно мой адрес. И тебе крупно повезло, что двое других парней, с кем я снимаю эту квартиру, сейчас в отъезде, потому что хрен знает, как бы я им это объяснил. Что случилось-то?
- Ох, черт… я давно ТАК не нажирался. Простишь меня? Если я тут… если ты не хочешь, я сейчас…
- Лежи уж. Тебе повезло, что у меня сегодня нет никаких планов. Есть будешь?
Голодное урчание в животе гостя все решило за них. Уютно поужинав прямо в кровати, перебрасываясь незначительными фразами почти что «про погоду», они как будто стирали из памяти и из сердца тоскливые одинокие вечера и ночи бессонницы, наполненные единственным желанием: бросить все и приехать, снять номер в очередном отеле, невзирая на расстояние. В груди разливалось тепло, хотелось улыбаться, подстебывать друг друга, а потом…
- Так что у тебя случилось, что ты прикатил аж в Бербанк, в таком состоянии, рано утром, под новый год, не боясь привлечь внимание папарацци?
- Ох…
Томми не знал, кто его тянул за язык, почему он не сделал вид, что нет ничего странного в их неожиданной встрече, какого хрена он не воспользовался моментом, чтобы наверстать упущенное – благо Адам все еще был голым в его постели. Но вопрос сам соскочил с языка, и теперь Томми ничего не оставалось, кроме как смотреть, как внутри Адама словно выключили яркую лампочку, заставив его потускнуть, сгорбиться и отвести взгляд. А потом слушать – так же как когда-то сам Адам терпеливо выслушивал пьяные откровения Томми: о страшной депрессии после тура, о проблемах с менеджментом и судебных разбирательствах с бывшим партнером, а ныне лид-гитаристом. И о том, что приехал из тура не один.
- …Черт знает, что на меня нашло… Я много с кем… знакомился в туре, в разных городах и странах, а этот парень запал как-то… А когда я вернулся… И этот новый дом – огромный, пустой, чужой совсем. Я терялся в нем, даже спать не мог первые ночи. Ты не звонил, а я… не хотел, чтобы ты видел меня таким… сломленным. А тут он – мы с ним иногда разговаривали в скайпе, хотя это те еще разговоры с его ломаным английским. Ну и я… пригласил его приехать, а потом…
Томми слушал внимательно, не меняя выражения вежливой заинтересованности, маской застывшего на лице. Внутри что-то ломалось, впивалось, застывало и болело, рвалось с треском, а потом снова сращивалось, оставляя уродливые неаккуратные швы. И даже если в некоторые моменты этой «исповеди» ему хотелось заткнуть Адама любым способом, повалить его на спину и проорать в лицо: «Ты должен был просто позвонить! Я был бы рядом, и тебе не пришлось бы переживать всю эту ***ню одному!!» - он продолжал слушать, не моргая, не разжимая губ.
- …Знаешь, он так счастлив здесь, так влюблен в меня. Я вижу в его глазах такую преданность и благодарность! Не знаю, как ему жилось там, в его Финляндии, но, кажется, ЛА для него просто воплощение рая на земле. И я… Никто еще не смотрел на меня с такой любовью… мне даже неловко… И я не понимаю, почему… какого хрена мне еще больше хочется убежать оттуда, не ночевать под этой крышей, не просыпаться в той огромной кровати… не видеть этих счастливых глаз. Знаешь, мне кажется, что я подобрал на улице мокрого и замерзшего щенка, а потом выяснил, что не умею ухаживать за домашними животными. Нам даже поговорить особо не о чем – он так плохо знает английский… Я тебе противен, да?
Томми понял, что он жутко устал. От последних месяцев собственной неустроенности и одиночества. От сегодняшнего бессмысленного дня, нарушившего его душевное равновесие. От бесполезных вспышек ярости, ревности, жалости и отчаяния. От внутренних диалогов с самим собой. Адама хотелось выставить вон, к его «преданному мальчику», в его новый дом, в его успешную жизнь с его звездными проблемами. Но Томми так ясно понимал, что не сможет так же просто выставить Адама из своего сердца, что даже пытаться не стал.
Они провели ночь вместе. Занимались любовью, пили, жалели друг друга, выражая это крепкими объятьями и неловкими проявлениями нежности. Неважно, что принесет это утро, а также следующий год. Неважно, к кому они будут возвращаться после таких вот ночей - снова редких, и этим невероятно ценных.
- Ты ведь не оттолкнешь меня? Обещай…
- Спи. Уже не оттолкнул.
Новый год Томми встречал с друзьями, стараясь не вспоминать об Адаме и его неуместном предложении отпраздновать вместе с ним: «Там будут все те же, кого ты знаешь по Кабо… ну, кроме…» Тяжелые мысли о непонятном будущем остались в уходящем году, а бой курантов Томми неожиданно встретил в объятьях симпатичной девчушки – лучшей подруги невесты Шона. В ее глазах, кроме обычного восхищения его миловидной мордашкой, сквозили какая-то почти материнская теплота и понимание, да и целовалась она довольно искренне, хоть и неумело. Черт знает, почему, Томми воспринял это добрым знаком.