ПЕТУХ
Рассказ
Шёл по улице петух. Вдруг из кустов выскочил тощий мужик в телогрейке, накинул на петуха мешок и рванул по улице в направлении, обратном его движению.
Сержант полиции Семиоков, который неподалёку лузгал семечки, доставая их из кобуры, в три прыжка настиг злоумышленника, умелой подсечкой завалил в пыль на обочине и пару раз ткнул мордой в мать сыру землю. При подсечке мужик добычу упустил. Петух вылез из мешка, презрительно глянул на поверженного противника кровавым глазом, похлопал крыльями и прокричал: «Докукарекался!» - после чего продолжил прерванный инцидентом круиз.
- Не убивай! – взмолился мужик. – Я тебе что хошь отдам.
- А что у тебя есть? – насторожился сержант Семиоков.
- Ну, телогрейка вот. Почти новая. Мешок. Жена-стерва. Двое детей.
- Баксы есть?
- Баксов нет.
- А деревянные? На бутылку. – Была пятница.
- И деревянных нет, - сокрушённо признался мужик.
- Так что же ты мне лапшу на уши вешаешь, нового русского из себя корчишь! – возмутился Семиоков, сидя на заднице преступника. Сидеть было удобно, и сержант не торопился. – Да ещё взятку предлагаешь! Это, знаешь, статья… Упекут тебя, Вася, куда Макар телят не гонял. Волком завоешь, жена-стерва любушкой покажется.
- Больно же: тут камень под грудку всучился. Отпусти, Христа ради!
- Нет, ты слушай! – продолжал назидать бандита сержант Семиоков, заламывая ему руки за спину и надевая на запястья железные браслеты. – У нас всё в стране по справедливости. Вот ты куру своровал – и тебя посадят. Не олигарх какой, годочка два-три топором помашешь на зоне. Что отсюда следует? Правильно: не воруй! Особенно по мелочам.
- Всё равно посадят, - сказал мужик обречённо.
- Ну ладно, хватит антимонию разводить. Давай поднимайся!
- Дак ведь никак без рук-то.
- Я вот тебя дубинкой по башке огрею – сразу будет как, - пригрозил Семиоков и для подтверждения серьёзности своих намерений пнул бандита в удобно подставленный зад.
Перспектива быть огретым дубинкой по башке придала мужику сообразительности: поджав под себя колени, он упёрся лбом в землю и, кряхтя, поднялся.
- Пошёл!
- Куда?
- Куда следует. Я вас, паразитов, всех повыведу, как тараканов. – Тараканы замучили семью Семиоковых: чем только их ни травили, как ни измывались над ними – живучи, супостаты, что тебе российский народ.
На пути куда следует им повстречался другой мужик в телогрейке.
- Иван Иваныч! – радостно закричал арестант, - выручай, сосед, без вины страдаю, на погибель верную иду.
- Извините, Семён Васильевич, но я вас знать не знаю и ведать не ведаю. Так и запишите, товарищ капитан: знать не знаю и ведать не ведаю.
- Фамилия? – посуровевшим голосом осведомился капитан Семиоков. Звёздочки Млечным Путём засеребрились на его погонах.
- Хренов Иван Иванович. Проживаю на этой вот улице по соседству с неизвестным мне гражданином.
Капитан Семиоков с соответствующим важности момента видом нарисовал в блокнотике синее море и белый пароход с маленькими буковками на борту: «Капитан Семиоков» А что, звучит.
- Попрошу вас, уважаемый Иван Иванович, как главного свидетеля, не покидать родной город до особого распоряжения.
Растроганный столь экзотическим к себе отношением со стороны должностного лица, Иван Иванович едва не расплакался от умиления, но взял себя в руки и взял под козырёк:
- Есть, товарищ капитан! Из города – ни-ни. А уж насчёт засвидетельствовать, так я с превеликим удовольствием: только подскажите, что да как.
И скорбная процессия продолжила восхождение на Голгофу. Встречные прохожие загодя переходили на другую сторону улицы, чтоб не мешать совершению возмездия. «Так, так, голубчик, попался! – думал каждый со злорадством. – А то житья от вас, проклятых, не стало. На улицу уже днём выйти боязно. Не-ет, что ни говори, а полиция своё дело знает. Так, так, голубчик!..». Один прохожий, у которого недавно обчистили квартиру, даже крикнул с противоположной стороны улицы:
- Да здравствует народная полиция! – после чего, правда, из скромности заслонился фонарным столбом с разбитой лампочкой.
В дежурной части Семёна Васильевича обыскали: початая пачка «Примы», спички, замусоленный платок. И монета из белого металла достоинством 20 копеек чеканки 1984 года. «Приму» дали понюхать штатному коту на предмет нахождения в сигаретах травки, но кот начхал на курево и спрыгнул со стойки, разделяющий два мира.
- Взятку предлагал за освобождение, - кивнув на задержанного, сообщил Семиоков дежурному капитану.
- Баксами? – заинтересовался капитан.
- Если бы! Телогрейку сулил и жену-стерву с двумя детьми
- Мало ты его фейсом по асфальту повозил.
- Так ведь нет там асфальта. Как выборы какие – все божатся чуть ли не золотом улицы вымостить, а прошли выборы – ни асфальта, ни депутатов днём с огнём не сыщешь.
- Во-во! – оживился Семён Васильевич. – Только обещают.
- А вы, гражданин, лучше бы помолчали, - посоветовал помощник дежурного – малый миролюбивый, а потому в звании младшего сержанта.
Семён Васильевич совету внял: каменный пол в дежурке – это тебе не пыль на обочине, которая, ежели что, периной покажется. Он с готовностью дал себя запереть в огороженной железной решёткой части комнаты напротив стойки дежурного, на коей снова вальяжно развалился привередливый.
Пока Семиоков напрягал фантазию, составляя протокол задержания, Семён Васильевич принялся обустраиваться в своём новом жилище: снял телогрейку и подложил её под себя, чтоб не упёрли, поправил завернувшийся засаленный воротник многажды стиранной сорочки, положил руки на колени так, чтобы со стороны не было видно, что один рукав не увенчан пуговицей.
- Ну, Семиоков, ты даёшь! – восхитился капитан, прочитав протокол. На вышку тянет. Я всегда говорил: быть тебе генералом. Ну, иди, служи отечеству.
И генерал Семиоков убыл на вверенный ему участок лузгать семечки.
- Братки, за что ж вы меня? – спросил Семён Васильевич, ободренный убытием генерала Семиокова.
- Потом узнаешь, - равнодушно сказал помощник дежурного. Его тянуло в сон, и чтоб не уснуть на посту, он решил всё-таки прояснить задержанному его перспективы. – Тридцать суток - за так, по указу президента. А там что-нибудь предъявим.
- А-а, - понял Семён Васильевич. Ближайшее будущее не сулило драматических перемен, и он успокоился. Прибаливали подвёрнутые плечи, но не так чтобы очень, зубы были целы, шишак на лбу почти не досаждал. И глаз не затёк. Живи – не хочу!
Безмятежное его состояние смущалось только догадками о судьбе петуха. Хорошо, если так и шастает по улице: стемнеет – вернётся. А ежели Иван Иванович, сосед, зная, что хозяин заарестован, возьмёт да накинет на петуха мешок. Да под топор. Во щах не разглядишь, какого цвета был петух.
- Товарищ капитан, - нерешительно обратился Семён Васильевич к дежурному.
-Чего тебе?
- А по отпечаткам куриных ног можно установить, чей был петух?
Капитан задумался на минуту, а потом ответил с гордостью за достижения отечественной криминалистики:
- Можно – после дактилоскопического анализа.
- Ага! – обрадовался Семён Васильевич и облегчённо откинулся к стене – розовой, как вечернее небо за решёткой окна.
- Чему это ты так обрадовался? – подозрительно покосился на него капитан.
- А как же! Выходит, если моего петуха, которого Лизавета Григорьевна, супруга моя законная, наказала изловить для супа, возьмёт да сцапает Иван Иванович, сосед мой, да под топор, да в суп, то стало быть, вы, то есть родная наша народная полиция, по отпечаткам ног определите, что петух был не Ивана Ивановича вовсе, а что ни есть моя законная движимая собственность.
- Так это что выходит, ты своего петуха изловил?
- А то! Всем петухам петух! Пять кило, ежели с перьями и дерьмом. Кур топчет – зверь! Ни одну не пропустит: что свою, что чужую – всех под себя гребёт. Куры от него хиреть стали, вот жена и наказала: заруби. А он через забор да ещё скукарекал напоследок. Так я его из кустов подкараулил, мешок наголову – и домой. А тут сзади кто-то меня мордой об асфальт. Ну, думаю, конец тебе пришёл, разлюбезный. Да, видно, не время ещё помирать. А тут у вас хорошо: тепло, светло, и мухи не кусают. Закурить бы вот только.
- Не положено.
- Ну, не положено так не положено.
Между тем капитан выудил из стопки бумаг и ещё раз перечитал протокол задержания Семёна Васильевича, восхищённо покачал головой:
- Ну, Семиоков! Пушкин! Жорж Сименон! Юлиан Семёнов! – и в клочки изорвал сочинение будущего генерала.
- Серёга, выпусти его!
Помощник дежурного равнодушно снял с двери камеры предварительного заключения амбарный замок, ключ от которого был утрачен в огне Гражданской войны, сказал, зевая:
- Выходи. Фрак свой не забудь.
Семён Васильевич не торопясь, основательно надел телогрейку, застегнул на все сохранившиеся пуговицы, подошёл к стойке дежурного.
- Куда меня теперь, в тюрьму?
- На все четыре стороны, - ухмыльнулся дежурный, возвращая изъятые при досмотре личные вещи.
- Эт как же так? – обиделся Семён Васильевич.
- А так – свободен.
- Не-е… Без петуха мне никак нельзя. – Семён Васильевич представил, как вернётся он домой после продолжительной отлучки, да ещё трезвый, как стёклышко, да ещё без петуха… - Нет, лучше в тюрьму. Там, говорят, три раза на дню кормят, а здесь вон четвёртый месяц без зарплаты. Нет, лучше в тюрьму.
Зазвонил телефон. Дежурный левой рукой поднял трубку, а правой показал помощнику: убери его.
Помощник дежурного трепетно, как невесту, взял Семёна Васильевича под руку, слегка приподнял и вынес на улицу.
- Проваливай, пока по шеям не надавали.
- Это вы можете, - подтвердил Семён Васильевич, потирая плечо.
Он постоял там, где оказался после напутственного толчка в спину. Закурил, с наслаждением пуская дым в сентябрьское небо, по которому плыли сверкающие паутинки. Хорошо, ах, как хорошо быть на воле! – думал Семён Васильевич. – Иди, куда глаза глядят. Хошь, вон к той палатке, открытой днём и ночью. Не хочешь – вон за углом другая палатка. Нет, хорошо быть на воле. Но тут он вспомнил про петуха, затоптал окурок и вернулся в дежурную часть.
- Чего тебе ещё? – устало спросил капитан.
- Хочу остаться, - сообщил Семён Васильевич и заискивающе поулыбался дежурному. – Мне без петуха никак нельзя.
- Ты что, придурок? – полюбопытствовал помощник дежурного. – Может сюда из дурдома вызвать?
- Один хрен: дома ещё не такой дурдом будет.
- Да убери ж ты его наконец!
Медовый месяц кончился, и Серёга уже не как невесту, а как жену спровадил Семёна Васильевича вон. При этом входную дверь Семён Васильевич не успел открыть руками, а распахнул многострадальным лбом. Отчего лоб у него стал умным, как у Сократа. А уже на улице Серёга придал Семёну Васильевичу необходимое ускорение, точно угадав сапогом в то место, где как Волга из родника зарождаются ноги.
Таким образом Семён Васильевич оказался значительно ближе, чем в первый раз, к той палатке, которая открыта днём и ночью. Он опять закурил, подошёл к палатке, поглазел на отечественные и заморские бутылки. Даже полез в карман телогрейки будто бы за деньгами, но будто бы передумал покупать спиртное и околичностями, пригнувшись, чтоб не заметили из окна дежурки, подобрался к двери.
Когда мужик в телогрейке вновь возник перед стойкой, капитан воздел руки к голой лампочке и простонал «О-о-о!». Потом вскочил из-за стола, заорал:
- Серёга, чёрт бы тебя побрал! Возьми машину, возьми этого недоноска, найди кретина Семиокова и ищите, ищите, ищите петуха. Хоть из под земли достаньте! Чёрт бы вас всех побрал!
- Хлопотная у вас работа, - посочувствовал Семён Васильевич.