Война Аркадия Голикова

               
  Наша справка: Гайдар /Голиков/ Аркадий Петрович /1904-1941 гг/ - русский советский писатель. В юности - участник гражданской войны. Автор книг для юношества, воспевающих романтику гражданской войны, готовивших молодое поколение к грядущим боям с фашизмом: "РВС" /1926/, "Школа" /1930/, "Военная тайна" /1935/, "Тимур и его команда" /1940/ - повесть, положившая начало тимуровскому движению. В начале Великой Отечественной войны Гайдар, снятый с военного учета, добился отправки военкором "Комсомольской правды" на Юго-Западный фронт. Попав в окружение, отказался от места в самолете, остался сражаться в тылу врага. Погиб под деревней Леплява Полтавской области. Награжден орденом Отечественной войны 1-й степени /посмертно/ и "Знаком Почета".

  Мальчик из Арзамаса Аркадий Голиков в 17 лет командовал полком. Когда у писателя Гайдара спрашивали об этом, он отвечал, что это не биография, а время было необыкновенное. Один военачальник при встрече с мальчишкой-командиром "добродушно похлопал" его по плечу и улыбнулся: "Только в революции могут происходить такие вещи". "А я стоял худой и взволнованный, вытянувшись в струнку", - записал в дневнике писатель.
  "Я был тогда очень молод, командовал, конечно, не как Чапаев. И то у меня не так и это не эдак. Иной раз, бывало, закрутишься, посмотришь в окошко и подумаешь: а хорошо бы отстегнуть саблю, сдать маузер и пойти с ребятишками играть в лапту!" - вспоминал он. Гайдар не любил рассказывать о своем командирстве. "Частенько я оступался, срывался, бывало, даже своевольничал, и тогда меня жестко за это свои же обрывали и одергивали, но все это пошло меня только на пользу", - говорил он в автобиографии о статусе вундеркинда в папахе.
  Суть этого феномена не только в стечении исторических обстоятельствах. Подросток из Арзамаса обладал идеей. "Все, что было раньше, - это пустяки, а настоящее в жизни только начинается. Я ушел воевать за светлое царство социализма", - напишет он с фронта.
  Аркадия увлекли революционные события 1917 года. Он бегал на митинги, распространял листовки,  проводил ревизию купеческих лавок.
    В январе 1918 года Аркадий сходил на толкучку и купил браунинг. Это было не проблемой. Фронтовики сбывали сувениры окопной жизни. Кроме того, слали посылки домой. Рынок был насыщен таким товаром.
 14-летний Аркадий состоял в  боевой дружине большевиков. На время ему выдавали винтовку. Тяжелая, длинная, она не годилась для постоянного ношения. Хотелось пострелять из нее, но с этим было строго. Однажды Аркадий не выдержал, пальнул по куполу храма и получил нагоняй.
  Пистолет снял проблемы активного общения с оружием, был всегда под рукой и как бы приоткрыл мальчику завесу войны. На фотографии тех лет у Аркадия самая первая модель браунинга 1900 года.
  "Я знаю, что некоторые посылают винтовки с фронта в подарок кому-нибудь, - писал Аркадий отцу. -  Как это делается? Может, можно как-нибудь и мне прислать. Уж очень мне хочется, чтобы что-нибудь на память о войне осталось". Отец ничего не прислал.
  Аркадий учился обращаться с винтовкой в боевой дружине, патрулировал улицы Арзамаса. Однажды поплатился за это, получив на ночном перекрестке поверхностный удар ножом от неизвестного.
  Рискованный образ жизни Аркадия встревожил мать. Пользуясь связями, она пристроила его  адъютантом начальника обороны и охраны железных дорог России. Аркадий прибавляет себе возраст, называя годом рождения 1901-й, а не 1904-й - одна из деталей его успешного продвижения по командирской стезе. "Я был высокий, широкоплечий и, конечно, соврал, что мне уже шестнадцать", - рассказывал Гайдар. К слову, был еще и грамотным, что по тем временам - находка для новой власти.
  На этом месте бойкий паренек в полуофицерском френче, в ремнях и с кортиком на левом боку не задержался. Не удовлетворяли его и должность начальника команды связи при штабе командующего, жизнь в штабном вагоне. Парня направили в Москву на учебу, где он тоже не засиделся. В середине марта 1919 года Аркадия зачисляют на 7-е советские пехотные курсы, с 10 апреля переводят на 4-е пехотные московские курсы, а примерно через неделю - на 6-е Киевские.
  К тому времени на Украине наступило относительное затишье. Интервенция Антанты потерпела крах. Курсант взялся за учебники. А 16 мая, после неполного месяца учебы, он в составе боевого отряда особого назначения отбыл на Петлюровский фронт. Тогда от Киева до Харькова гуляла вольница сына извозчика и выпускника духовной семинарии Симона Петлюры. В критический момент боя Аркадий заменил командира роты Яшку Оксюза. Война опалила душу первым огнем.
   "23 августа получил производство, назначен командиром 6-й роты 8-го полка курсантов Ударной бригады, в составе которой и принял с 24 августа по октябрь жесточайшие бои за оборону Киева от атамана Петлюры, - отмечал Голиков. - Прошел 300 верст в составе арьергарда, прикрывавшего паническое отступление наших войск, и вышел к Галили с ротой курсантов семнадцать человек из ста восьмидесяти. В это время мне было пятнадцать лет". Подросток из Арзамас выжил в жесточайших условиях и подчиненных вывел к своим. Тогда же успел переболеть сыпным тифом. На этом "конкурсе" командирских вакансий пришлось 18 человек на место.
  Пехотные командиры в условиях штыковых атак долго не жили. А этот прошел дорогами отступления, оставляя Киев, Одессу, Курск, Воронеж и Орел. Приходилось действовать в окружении методами засад, наскоков и арьергардного натиска. В письме к отцу Аркадий называет несколько своих командных должностей: "комиссар отряда курсантов, усмирявших кубанских казаков", "красный офицер взвода". Тем же летом Голиков становится полуротным 6-й роты сводного маневренного полка курсантов и в сентябре - командиром этой роты.
  В той жизни не было домашнего уюта. Но ни на минуту не забывал он, ради чего все это. "Когда мне было 15 лет, я командовал ротой. У меня в роте были люди с бородами, были люди плохого порядка, были люди, которые не хотели тебя слушать. Чем я мог их держать? Тем, что твердо верил в то, что нужно было делать. И ценой этого я добивался того, что меня слушались", - вспоминал Гайдар. Была не только идея. Выжить помогла злость, говорил он.
  Для настоящего боя у Аркадия была всегда под рукой винтовка Мосина, позднее, на Тамбовщине, - винчестер. Кавалеристов "трехлинейка" не устраивала. Требовалось оружие покороче, вроде карабина. "Учились мы военному делу тогда мало. Дисциплина хромала. Стреляли  неважно  и  искренне  думали, что обрезать напильником стволы у винтовки нам не разрешают только из-за косности военспецов главного штаба, - вспоминал Гайдар. - Но нас в армии было тогда еще немного. За молодость бородатые дяди нас любили. Многое нам  прощали и относились к нам покровительственно, благодушно".
  Бойцы укорачивали винтовки. Голикову докладывал помощник: "Когда-то я бесился и до хрипоты в горле доказывал, что снимать штыки с винтовок безумие. Ибо винтовка машина выверенная, точная, ибо при снятом штыке перепутываются все расчеты отклонения пули при деривации  /отклонение в полете пули от прямолинейного движения - С.Останин/... Но это же пустяки по  сравнению с тем, когда отхватывают на полторы четверти ствол. Стрелять из такой изуродованной винтовки и надеяться попасть в цель -  это так же бессмысленно, как попробовать попасть в мишень из брошенного в костер патрона". Не помощник из рассказа "Обрез", а сам командир продемонстрировал "эффективность" стрельбы из обреза. Закрепил на пулеметном станке изуродованную винтовку и встал под выстрел. Пуля пролетела мимо.
  Вспоминая 1919-й год, Гайдар отмечал, что "командовал партизанскими и полупартизанскими отрядами". Отдых после крещения огнем был коротким. 30 сентября 1919 года Голиков прибыл на Смоленские советские пехотные курсы на должность командира взвода, а с 3 октября убыл в служебную командировку. Со 2 ноября она стала постоянной. Голиков - командир взвода 468-го полка, действовавшего на Западном фронте против белополяков. Картина боевой жизни выглядела рутинно: занята с боем деревня, выставлены сторожевое охранение и дозоры.
  И вот первая серьезная метка войны. "Всю зиму провел в боях /не особенно крупных/ на заброшенном тогда Польском фронте и 20-го числа /декабрь - С.Останин/ получил шрапнельную рану в ногу", - отмечено в автобиографии 1922 года. Ранение осложнилось контузией, которую ему припомнят через пять лет, отправив в запас. Пока Голиков находился в госпитале, был создан Кавказский фронт, но основные бои завершились до назначения Аркадия командиром взвода.
  Социальный запал оправившегося от ран подростка позволял бить врагов революции и в нижестоящей должности. Взводным ходит недолго. На Кавказе под его началом - рота. Его подразделение невелико: 48 "штыков" и одна, командирская сабля. В роте два пулемета системы "Льюис", 32 винтовки, 12 пулеметных дисков и 12 тысяч патронов.
  В бою ротный Голиков добыл у белогвардейца японский 6,5-мм карабин Арисака. Через два дня оружие украл из обоза во время ночевки ординарец командира полка. Обыденное дело в условиях оружейного дефицита. Бойцы крали оружие друг у друга. Порой это стоило жизни в бою. 16-летний Аркадий поскандалил с командиром полка и оказался без роты, под арестом в обозе.
  После инцидента его перевели в другой полк инструктором при комбате. На горном перевале у станицы Ширванская на одном из поворотов в перестрелке под Аркадием убивают лошадь. Свой досуг на Кавказе он разнообразил стрельбой из нового пулемета на взморье. Этим и запомнился 1920 год, в конце которого командир бригады направил Голикова в Москву на Высшие курсы комсостава "Выстрел".
  В течение нескольких месяцев он учился на тактическом отделении, готовившем командиров полка. Практику, по существу боевое крещение в новом качестве, во время короткой учебы Аркадий проходил в должности помощника комполка в 42-м Донском добровольческом полку, переименованном в 124-й. С расформированием этой части Голикова назначают командиром 23-го Воронежского запасного полка 2-й отдельной  дивизии. Но сначала он убывает доучиваться и сдавать экзамены. Похоже, 17-летний паренек, действительно, был что надо, если его еще во время учебы, до окончания курса командиров полка назначили на эту должность в Воронеж.
  Чересполосицы назначений не было бы без напористости Аркадия. Действовала и скрытая пружина - преданность новой идеологии. Голикова замечали и выдвигали на разрушение старого мира. Горизонты "светлого царства социализма" одновременно сулили ввергнутому в ужасы войны подростку и разрушение личности, и рост.
  12 марта 1921 года сделан шаг к новой войне, Голиков вступил в должность. Под его началом - 4558 пехотинцев, 92 артиллериста, 83 кавалериста, 54 телефониста, 7 пулеметчиков. Моложе 20 лет в этой части никого не было. Возраст рядовых и комсостава колебался от 20 до 42 лет.
  В полку готовили маршевые роты и батальоны для фронта. А в полк поступали из госпиталей и лазаретов бывшие раненые и больные. Сюда же стекались пойманные и раскаявшиеся дезертиры, солидного возраста военнообязанные, имевшие отсрочки по призыву.  Постоянно менявшийся состав полка - не единственная трудность для командира. Разруха, голод, эпидемии в стране создавали  молодому командиру хозяйственные проблемы.
  В приказах комполка Голикова отразились его стремление уточнить финансовые и хозяйственные ресурсы полка, его борьба с низкой дисциплиной, отсутствием воинского порядка, дезертирством, симулянтами. Его приказом зачислялись на провиантское, чайное, приварное, табачное и денежное довольствие вновь прибывшие и снимались убывающие. Под его контролем шла отправка бойцов в лазареты и госпиталя на лечение, осуществлялись переводы в так называемую команду слабосильных.
  Красноармейцы были заняты и караульной службой. Иногда ночью по тревоге направлялись дежурные подразделения на подавление антоновских банд в Тамбовскую губернию.
   А через 10 дней после фактического вступления в должность Голиков получил приказ о расформировании 23-го запасного полка. В течение 7-10 дней молодой командир должен был сдать все дела и документацию.
  Тыловой статус полка и короткий срок командирских полномочий объясняют молчаливое стеснение писателя. Предыдущие командирские должности тоже не блистали большими сроками - неделя, месяц, несколько недель и месяцев. Но учился он быстро и командиром был въедливым. Вырастала личность.
  После Воронежа Аркадия переводят во 2-й продовольственный полк на Тамбовщине. Для бывшего комполка находят единственную свободную вакансию - командира батальона 6-го боевого участка в Моршанске. Он командовал батальоном с 4 апреля до середины мая 1921 года, вплоть до расформирования продполка. Его батальон ежедневно вел разведку, участвовал в нескольких стычках с бандитами, выбивал их из сел. Преследование бандитов, аресты дезертиров, организация подвод под убитых - таковы будни комбата Голикова.
  В резерве он находился недолго. С 26 по 29 июня шла переписка между командующим войсками Тамбовской губернии 25-летним Михаилом Тухачевским и военспецами из штаба. В результате 30 июня 1921 года Голиков получил предписание номер 550, по которому назначался на должность командира 58-го стрелкового полка по борьбе с бандитизмом. 4 июля Аркадий подписал акт о приеме полка. По штату в нем 3688 человек, а значилось 2879. Другой бедой, помимо неукомплектованности, был дефицит снаряжения. Голиков сообщал начальству: "Недостает фуражек - 669, обуви - 350 пар. Портянок, полотенец, платков, котелков, патронташей, подсумков, медикаментов и перевязочных средств - мало". То время отразила запись в дневнике: "Помню Тухачевского осенью в Моршанске. Я командовал, а он принимал парад".
  В бытность Голикова командиром полка, с начала июля по конец августа 1921 года, все операции по ликвидации банд по Моршанскому уезду были закончены менее чем за два месяца. В этом явная заслуга молодого командира. Обращает на себя внимание характер боевых действий.
  В "крестьянской армии" эсера Александра Антонова, поднявшего восстание против хлебных поборов, насчитывалось до 50 тысяч человек. Действовали они разрозненно.
  У чоновцев не было окопной жизни, фронтальной обороны и массированных наступлений. Операции велись партизанскими методами, с участием усиленных подразделений разведки в 45-50 человек и так называемых застав, блок-постов в нынешнем понимании, по 30 красноармейцев в каждой. Были стычки с мелкими, разрозненными шайками. В заложники брались семьи бандитов. Получалось так, что разведчики 58-го стрелкового полка атаковали банды Антонова, превосходившие их по численности в 3-4 раза. Сила красноармейцев была в вооружении: "трехлинейки" и пулеметы против сабель и обрезов бандитов.
  В общевойсковом бою краскому Голикову случилось покомандовать не лучшим образом. У железнодорожного разъезда он поднял своих подчиненных в лобовую атаку на эшелон бандитов, на пулеметы в чистом поле. Комбриг Котовский выговорил молодому комполка за то, что не уберег людей. Голиков тогда расплакался.
  Гайдар рассказывал Константину Паустовскому о том, как он был во время антоновщины "командиром малой войны". При ловле бандитов командир чоновского полка вынужден был проводить операции по-партизански, в составе 25-30 сабель, как командир взвода. Его общий стаж командира полка насчитывал менее трех месяцев.
  Партизанскую войну отразили и последующие страницы командирской биографии. После Тамбовщины, оставившей Голикову серьезную отметину в виде ранения двумя осколками бомбы в руку и контузии правой стороны головы с прорванным насквозь ухом, он идет на понижение. В Башкирии, в Приуральском военном округе, командует отдельным коммунистическим батальоном частей особого назначения с 10 сентября 1921 года по февраль 1922 года. Засады, разведка, погони, стычки с шайками бандитов - та же специфика суровых будней новоиспеченного 17-летнего комбата.
  Через десять дней, 20 сентября Голиков докладывал председателю ЧК Башкирии Лобову по прямому проводу следующее: "Все меры по подавлению бандитизма приняты, все банды распылены. Сейчас остается лишь экспедиционная работа по выявлению остатков мелких групп разбежавшихся бандитов".
  Голиков заскучал. Он был подготовлен к войне как к образу жизни, а ее не было. Новое дело  отыскалось в Сибири. Это был окончательный шаг к тому, что ужасным образом вскрыло его синдром войны, милитаризацию сознания. Последнее звено в командирской биографии оказалось непрочным. 19 марта 1922 года Голиков переезжает в Енисейскую губернию, становится командиром батальона 6-го сводного отряда сибирских частей особого назначения и действует против банд Ивана Соловьева. Его называли "императором тайги". Арестованный по недоразумению, бывший унтер-колчаковец бежал из-под стражи, примкнул к белогвардейскому офицерскому отряду и стал партизанить.
 Таежная весна 1922 года обернулась бездорожьем. Глубокий снег в мае проваливался под лыжами. Ветер и ночные морозы затрудняли длинные переходы. Отрезаны пути к станциям и урочищам до лета. Пометка в дневнике Гайдара: "Хакасия, Сибирь - граница Тана-Тувы - банда Соловьева".
  Из сибирской глубинки в штаб Частей особого назначения сообщалось о странных событиях. Красноармейцы начальника 2-го боерайона Аркадия Голикова бесчинствуют, отбирают у крестьян скот, лошадей, производят аресты. В его штабе за короткое время без суда и следствия было расстреляно пять человек. Телеграммы об этом шли в Ужур и Красноярск.
 Гайдар записал в дневнике: "Никак не могу понять и определить, в чем дело? И откуда у меня ощущение большой вины? Иногда оно уходит, становится спокойно, радостно, иногда незаметно подползает, и тогда горит у меня сердце и не смотрят людям в лицо глаза прямо".
  В Красноярске требуют объяснений. Об этом телеграммой 15 мая извещает Голиков равный ему по должности и званию командир 1-го батальона Ногин. Его временно назначил вместо себя выехавший из Ужура в короткую служебную командировку командир сводного отряда Сибири.
  Через пять дней Голиков собрался с ответом. По его словам, телеграмма Ногина "составлена, очевидно, умышленно безграмотно и преувеличена до предела возможности, не указано ни числа, ни времени, кем именно грабилось и какие производились издевательства". "Вообще предлагаю принять к сведению, - Голиков не скрывал обиды,  - что за всякие необдуманные выражения, подобные тем, которые Вы позволяете в своих телеграммах, я буду привлекать Вас к ответственности". Он требует срочно выслать "материалы обвинения, по выяснению которого будут подвергнуты отнюдь не меньшей ответственности, чем в 1-м боерайоне".
  Его письмо Ногин пересылает в Красноярск. Там решено вызвать Голикова в штаб ЧОН Сибири. В течение четырех дней шлют ему телеграммы с приказанием явиться, и, наконец, отзывают из батальона: "Штаб ЧОН Енисейской губ. Начальнику губотдела ГПУ. Сообщаю резолюцию командующего губЧОН на Ваше отношение за №769/сек от 1 июня - "Арестовать - ни в коем случае. Заменить и отозвать. В.Какоулин". В настоящее время Голиков отозван в губштабЧОН. Начальник штаба".
  На стол начальника особого отделения губГПУ Коновалова 3 июня 1922 года ложится папка "Дело №274 по обвинению быв. командира войск ЧОН г. Голикова Аркадия Петровича в должностных преступлениях, выразившихся в самочинных расстрелах". Ее еще предстояло наполнить содержанием.
  По заданию штаба ЧОН во 2-й боевой район для проверки фактов выезжает комбат Виттенберг.
Доносы, жалобы, телеграммы, рапорты, протоколы, служебная записка с грифом "сов. секретно" - постепенно "Дело" обрастает подробностями. На одной чаше весов - 184 страницы следствия, которое поначалу вело губернское ГПУ, а затем - ревтрибунал 5-й армии. На другой - жизнь 17-летнего командира.
  За красноармейцем Мельниковым числится восемь грабежей. По его словам, "на этот путь" его "толкнул товарищ комбат Голиков". Принято к сведению.
  Приобщены к делу телеграммы "усть-фыркальского предисполкома Кокова". Он первым сообщил о том, что Голиков творит бесчинства: "Примите меры для спасения населения". Затем послал начальнику Частей особого назначения Енисейской губернии срочное "разъяснение телеграммы": "...Таковая была составлена со слов делопроизводителя сельсовета Божье Озеро. На поверке оказалось полным вымыслом, за что волисполком просит извинения у тов. Голикова". В третьей Коков опровергает предыдущую: "Волисполком такой телеграммы не подавал. Подал ее комбат Голиков, совершив подлог". Точку в истории с телеграммами поставила разведсводка: "Убили на днях председателя волисполкома Кокова". Вопросы остались.
  Прояснили для следствия ситуацию показания "начбоерайона Голикова" от 14 июня "по делу произведенных расстрелов".
  Одного лазутчика из банды Соловьева он отпустил по ходатайству предволисполкома. Двое сбежали. Троих расстреляли по его приказу. Двое были убиты при попытке к бегству. Одного из них Голиков застрелил лично: стрелял по ногам, а потом, когда тот кинулся в речку, сразил наповал.
  Краском Голиков показал, в частности: "Расстреляны: Павел Рудаков. Зарыл в землю мануфактуру и часы, полученные от бандита Кулакова. Евстюк. Пастух. Явный бандит. Знал три места стоянки штаба Кулакова. За отказ дать сведения. Убиты при побеге: Сульков Петр. Знал место пребывания штаба банды Соловьева. Арсений Григорьев. Явный бандит".
Утверждения Голикова о судьбе захваченных им лазутчиков из банды Соловьева не были опровергнуты в ходе следствия.
  Как записано в дневнике, "снились люди, убитые мною в детстве".
  Голиков признал себя виновным, объяснив свои действия "необходимостью, которая в силу отдаленности от центра всегда будет ложиться пятном на командира, действительно желающего уничтожить бандитизм". Из показаний следует, что он "не делал письменных дознаний" арестованных ввиду их явного участия в преступлениях банды. Он указывает причины того, что "крайне затрудняет ликвидацию банд": "половинчатость, непоследовательность приказов" из центра, аресты и смещение комсостава. Все это, по мнению Голикова, подрывает доверие местного населения к Советской власти.
  - Требую для него суда и высшей меры наказания, - заявил председатель проверочной комиссии комбат Виттенберг на общем собрании комсостава в штабе ЧОН при разборке "персонального дела бывшего нач. 2-го боевого района А.П.Голикова".
    Перед командирами-чоновцами стоял в общем-то мальчишка. "Не понять им - как далеко он был, что испытал и видел, - а сам он этого никогда рассказать не сумеет", - записал Гайдар.
  В золотоносной, хлебной Хакасии ему "нарезали" район площадью сто на сто километров. Под началом Аркадия около 250 человек, размещенных в трех боевых участках сибирской глухомани. Фактически под рукой краскома Голикова было около 40 человек с пулеметом. Остальное войско было разбросано по улусам и селам, в том числе курорт Шира - 36 штыков с одним пулеметом, Солено-Озерное - 39 штыков, деревня Сон - 16 штыков, село Покровское - 38 сабель, а также штаб батальона, командиры рот и эскадронов, пулеметчики.
  Иногда Голиков сам выступал в разведку с 20 бойцами и требовал от подчиненных ему командиров рот усиления "экспедиционного" отряда - до 30 с двумя пулеметами, а то и больше, выполняя фактически функции командира взвода и роты, как в старые, "добрые" времена на Петлюровском фронте против банд самозванных гетманов и атаманов.
  Однажды в горах, где 18-летний комбат преследовал бандитов, случился гололед. Продукты у чоновцев закончились. Кормить лошадей нечем. "- И мало того, - рассказывал Гайдар, - что мы от усталости и голода валились с ног сами, нам еще приходилось тащить на себе лошадей, потому что если мы их тут, в горах, бросим, то какие мы без коней кавалеристы?!".
  Численность соловьевских  сподвижников была немалой, до батальона в 250-300 человек. Действовали они также небольшими группами. Это была классическая партизанская война с обеих сторон, которая продолжалась в жизни Гайдара до конца мая 1922 года.
  У него не было свободных штыков, чтобы охранять пленных, Пользуясь этим, бандиты вырезали часовых, сопровождающих, посыльных. Продовольствие, свежие кони, хорошее снаряжение, наконец, поддержка населения - это Соловьев брал силой. На стороне Голикова был командирский и "тамбовский" опыт. Он не спал сутками, изматывался в погоне, вел разведку, умело навязывал бой. И это стоило того. Он обескровил банду, лишая ее день за днем поддержки населения. Соловьев был обречен. В конечном итоге это стоило краскому Голикову нервов и здоровья.
  До этого у него было несколько ранений: штыковое - в грудь, двумя осколками - в руку и ногу, контузия правой стороны головы с прорванным насквозь ухом. В режиме физических, нравственных перегрузок, в пору созревания молодого организма раны, болезни обострились. Дал о себе знать травматический невроз - нервно-психическое заболевание, которое возникает на почве ушибов головы и спинного мозга. Бессонница, возбудимость, временное снижение интеллекта, склонность к жестким поступкам - из этого штопора бывшему красному командиру приходилось потом выходить не раз.
  "Мое впечатление: Голиков по идеологии - неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь своим служебным положением, целый ряд преступлений" - такую резолюцию наложил по делу № 274 командующий Частями особого назначения Енисейской губернии В.Какоулин.
  22 июня Енисейский губком партии постановил "передать дело в контрольную комиссию для разрешения в партийном порядке". Здесь учли молодость Голикова, обширность и отдаленность 2-го боевого участка от уездного и губернского центров, ненадежность телефонно-телеграфной связи, из-за чего приходилось принимать другие труднейшие решения. Учли и прежние заслуги, ранения и контузии. Голикова решили из партии не исключать, а перевести на два года в разряд испытуемых "с лишением права занимать ответственные посты".
  28 июня 1922 года "Дело № 274" было закрыто. Комбата Голикова отлучили от дел. Больше он в армии не служил. Не удалось ему преодолеть препоны медкомиссий.
  "Сплю плохо, - запись из дневника Гайдара. - Тревожные варианты старых снов".
  - Ясно, какая была юриспруденция в гражданскую войну у белых и у красных, - прокомментировал эти события Тимур Гайдар. - И тут, и там расстреливали. То, что Гайдара привлекли к ответственности в то время - вот что само по себе интересно. Можно мальчишку судить. Но надо помнить и о том, сколько он пережил-перенес. Контузия, а затем - психотравма, да и пережитое на войне прошло через всю жизнь.
 Много раз героям книг Гайдара приходилось брать в руки то маузер, то браунинг, то винтовку. Его герои падали, но каждый раз поднимались и выпрямлялись.
  "Только иногда я в страхе начинаю понимать, какие еще сильные и опустошительные бури могут неожиданно пронестись по сердцу", - признавался писатель.
  За четыре года войны, как образа жизни, Аркадию Голикову трудно было преодолеть ее инерцию в своем сознании, когда в стране наступили перемены к лучшему и налаживалась мирная жизнь. Он по-прежнему воевал. Да и круг обязанностей не позволял ему уловить этот тонкий, деликатный момент перестройки движения на мирные рельсы. Поэтому то, что случилось с ним в Хакасии - расстрел пленных, уголовное дело, отлучение от военной службы, - по сути не стечение обстоятельств, не следствие каких-то интриг в его окружении, которые сейчас находят отражение и в книгах, и фильмах о "преступлениях" Гайдара, а проблема сознания. Проблема в синдроме войны, который очень сложно было преодолеть 18-летнему командиру.
  Эта вечная проблема сознания как скрытый итог очередной войны. Поэтому российский полковник, потерявший боевых товарищей при обстреле снайпером, расстреливает чеченскую девушку, а командир спецназа при разведвылазке - группу мирных жителей в машине на горной дороге. Из века в век синдром войны прокатывается по военным и их жертвам, калечит судьбы всех.   
   Внутренние фронты начала 20-х годов прошлого столетия, тех лет становления советской власти несоизмеримы с фронтами других войн. Не один комполка Голиков находился на положении взводного. Это отнюдь не умаляет командирского статуса ни Гайдара, ни его коллег, которых выдвинула рабоче-крестьянская среда из прапорщиков, хорунжих и унтеров в командиры полков, дивизий и фронтов. Время было такое. Вопрос в другом - какой командирский опыт трансформировался в дальнейшей жизни Голикова-Гайдара, мотивировал какое поведение и поступки, вплоть до последней минуты. В юном возрасте он набирался партизанского опыта. Мирная жизнь пока его приглушила.
  В те годы послевоенной разрухи и новой экономической политики с лозунгом "Обогащайтесь!" не велись разговоры о социальной и психологической адаптации фронтовиков. Их судьбы были непредсказуемы. Каждый адаптировался, как умел.
  Аркадий два года мотался по военным госпиталям и санаториям, а после увольнения в запас три дня, как шальной, бродил по Москве. Он не нашел пристанище в семье. Родители, воевавшие на различных фронтах, разошлись.  Новая семейная жизнь мамы, безнадежно подорвавшей здоровье, была недолгой. Аркадий не принял ни новую семью отца, ни его совет не бродяжничать, а стать по его примеру "краскупом" - красным купцом.
  Аркадий Голиков не затерялся в обыденности. Он стал писателем Гайдаром. Его фронтовой опыт, его синдром войны, прошел сквозь мощные фильтры газетной работы в Москве и на Урале, в командировках на стройки Магнитки, Дальнего Востока и Севера.
  Герой его книг прошел от увлечения оружием в рассказе "Дым в лесу" до стрельбы в ситуации самозащиты в повести "Школа". И в конце концов синдром войны, в котором убийство и ответственность искали компромисс, обрел оправдательную логику жертвенности в повести "Судьба барабанщика". Там мальчишка рискнул выстрелить по врагам и получил пулю.
   Барабанщик выжил. А для писателя второе испытание оружием стало роковым.
   На фронт Гайдар попал безоружным как гражданское лицо, корреспондент "Комсомольской правды". Но в водовороте боев и отступлений Гайдар действовал по законам выживания.
  В Киеве 1941 года для детского писателя без труда нашлось оружие - наган в кобуре с запасными патронами. Потом он обзавелся пистолетом ТТ, который клал под подушку в киевской гостинице "Континенталь" и под голову во время сна на улице. Из-за пояса у него торчал финский нож с резной медной ручкой. В бою Гайдар добыл немецкий автомат. С ним Гайдар возвращается с журналистского задания, приходит на встречу с киевскими тимуровцами, появляется у днепровского моста во время эвакуации. С трофейным автоматом приходит к партизанам. У них Гайдар заменил автомат на винтовку, потом - на найденный на поле боя пулемет Дегтярева, который долгие дни стал его основным оружием.
  Отлученный от армии по болезни, Гайдар мог, как гражданский человек, найти в условиях войны применение своим силам, знаниям, опыту, участвуя в партизанском движении. Эту мысль о партизанском отряде он подарил одному из героев "Военной тайны", который говорит приятелю: "Ушли бы мы с тобой в горы, в леса. Собрали бы отряд, и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы мы на белых и не изменили, не сдались бы никогда".
  Летом 1941 года в осажденном Киеве, попав в ЦК ЛКСМ Украины, Гайдар живо интересовался "Памяткой партизана". Он похвалил ее и взял с собой.
  Когда среди корреспондентов зашел разговор о партизанском движении, Гайдар высказался за партизанскую войну в самом широком смысле слова. Его спросили: " А вы сами уж не к партизанам ли собрались?". "А чем плох партизан Гайдар?" - ответил он вопросом на вопрос.
   "И дымное то время, и себя той поры я хорошо очень помню", - признавался он, говоря об Украине 1919 года. По оценке полковника-окруженца  Александра Орлова,  "Гайдар по складу своему был романтиком". "С увлечением вспоминал он кавалерийские атаки времен гражданской войны. Ему все грезились набеги, налеты, засады - в общем, не скучная, не окопная жизнь, а лихие партизанские действия", - отмечал Орлов.
  И опять там, на Украине, за месяц партизанской жизни этот опыт проявился в полной мере. Гайдар стал инициатором вылазок с обстрелами вражеских колонн, добычей трофеев, а также заготовки продуктов на бесхозной свиноферме. Во время боя у лесопилки Гайдар взялся за трофейный ручной пулемет МГ-34, прикрывая отход отряда.
  Другим личным оружием Гайдара в то время был трофейный парабеллум С ним налегке писатель пошел на старую партизанскую базу за продуктами, копченой свининой, подвешенной на соснах, и оказался на виду у немцев в свой последний час. 26 октября 1941 года он первым вышел на фашистскую засаду у железнодорожной насыпи и получил пулеметную очередь в грудь. Пуля, как показала эксгумация 1947 года, вошла в сердце. Кто оспорит, что синдром войны мальчика из Арзамаса не обернулся искуплением?
   Страницы дневника хранят запись о смерти, привидевшейся ему во сне: "И потом я - весь в огнях, в искрах огни голубые, желтые, красные - тут мне и пришел конец... И помню, что когда наступила смерть и долго раздумывал я /уже после смерти/ о том, что жизнь прошла, не так как надо, и что тогда-то нужно было поступить так или иначе".
  Вундеркиндами полон мир. О них много пишут, когда экстерном заканчивают школу и в подростковом возрасте учатся в вузах. "Вундеркиндов" во френчах, по существу детей, научившихся убивать, современный мир увидел в красных кхмерах, бирманских повстанцах и афганских моджахедах. И у этих, и у тех - общая судьба. В зрелые годы они не удивляют мир.
  С Гайдаром получилось по-другому. Он шагнул из командирского детства в параллельный мир, в другую виртуальную реальность - из армии в литературу - и добился впечатляющего успеха.
    Детский писатель, оставивший много светлых, добрых книг, Аркадий Гайдар, на которого сейчас вешают столько совершенно надуманных грехов, погиб на войне. Перед смертью, по существу перед расстрелом, он успел сказать самое главное. Его командирский голос прозвучал в статье "Берись за оружие, комсомольское племя!": "Тебе дадут винтовку,  автомат, ручной пулемет, разных образцов гранаты. В умелых руках, при горячем, преданном Родине сердце это сила грозная и страшная. Без умения, без сноровки твое горячее сердце вспыхнет на поле боя, как яркая сигнальная ракета, выпущенная без цели и  смысла, и тотчас же погаснет, ничего не показав, истраченная зря..."
   "Но если ты не сумеешь поставить правильно прицел, то твоя пуля бесцельно, совсем не пугая и даже ободряя врага, пролетит мимо", - предостерегает до сих пор Гайдар.