Герои Гайдара - самопожертвование или выживание?

Сергей Останин
     С подросткового возраста Аркадий Гайдар исповедовал революционные идеи жертвенной жизни и героической смерти  и остался им верен до конца. Он, как впоследствии и его литературные герои, ушёл воевать «за светлое царство социализма», за советскую власть.
    «Голова у меня горячая от радости, - писал матери Борис Гориков, герой повести «Школа», уезжая на фронт. -  Всё,  что было раньше, - это пустяки, а настоящее в жизни только начинается, оттого и весело» /1/.
    В юношеском сознании Гайдара ситуация самопожертвования воспринималась как неизбежность, хотя и вступала в некоторые противоречия с жизнелюбием молодых участников общественных перемен, стремлением выжить в ситуациях экстрима.
    Романтикой и величием жертвенности пронизана его скорбь в некрологе «Памяти П. Цыбышева»: «Под доносящийся гул народных восстаний, озарённых надвигающимся пламенем мировой революции, умирал на посту его верный часовой» /4, 9/.
    Но так ли Гайдар был идеологически прямолинеен в литературном творчестве, что даже при сломе эпох, смене общественных ориентиров оказался востребован и ныне?
    Взрослые литературные персонажи Гайдара, как положено по канонам революции и гражданской войны, рисковали, шли на смерть, погибали, и это считалось нормой того общества и времени. Этому видению героики гражданской войны в отношении взрослых писатель был верен как в начале своего творческого пути, так и в конце.
    Вот красивая революционерка Галька в рассказе 1925 года «Угловой дом» сталкивается с красивым юнкером; убивает его из нагана и вскоре красиво в бою погибает сама, и остаётся от неё «только счастливая улыбка, застывшая на мёртвых губах её взбалмошно кудрявой головки» /3, 285/. Здесь автор весь во власти идеологических догм, агитационной заострённости сюжета и подачи образов. Он мостит короткий путь к читателю лобовой атакой на его сердце и сознание.  Со временем, в последующей прозе Гайдар подыщет более сложные, изощрённые литературные приёмы раскрытия образов и воздействия на читателя.
     Вот с розовой пеной на губах и другими, более реалистичными, развёрнутыми в пространстве и времени деталями умирает его друг-командир Яшка Окзюз. «И что бы он там ни  бормотал, лёжа меж истоптанных огуречных и морковных грядок, мотал головой, шептал, хмурил брови, я знал и понимал, что он хочет и торопится сказать, - чтобы били мы белых и сегодня, и завтра, и до самой смерти» /2, 6/, - признавался Гайдар в «Автобиографии» 1937 года.
      Вот в рассказе 1939 года «Василий Крюков» красноармеец  в окружении казаков вырывает из-за пазухи наган и стреляет в офицера, а враги угрюмо и молча думают о том, «какая крепкая у красных сила» /2, 330/.  Автор в таком коротком, повествовательном «броске» апеллирует к сознанию противников «красной» идеи и по существу у них заручается поддержкой ради утверждения идеи самопожертвования на общее благо.
     Однако в детском сознании, раскрытие которого стало делом жизни писателя, идеалы и нормы классовой борьбы давали сбой. Самопожертвование, жертвенная жизнь, героическая смерть ведут к трагедиям. Дети теряют близких, как в повести «Дальние страны», становятся игрушкой тёмных сил, как в повестях «На графских развалинах» и «Судьба барабанщика», что приводит к изломам человеческих судеб. И это по общечеловеческим, гуманитарным нормам, по законам гайдаровского человеколюбия, нельзя было назвать нормой бытия.
     В повести «Дальние страны» дети  Пашка и Машка с осторожностью говорят о предательстве отца, как выясняется, мнимом предательстве, и  не хотят терять его даже в таком статусе жулика. Они молча переглядываются.  Мальчик, как подметил автор,  «тихо и покорно»  /1, 332/соглашается.
    Девочку Гайдар наделяет более сложными переживаниями.
    «- Жулик, - повторила Машка. – Только он хороший был жулик» /1, 322/. Затем, как показал автор, «тут голос её чуть-чуть задрожал, она вздохнула, большие голубые глаза её стали влажными, а маленькие ручонки разжались, и два крупных жёлудя тихо упали на мягкую траву» /1, 322/.
    А когда выясняется, что дядя Егор погиб, то уже вся детвора переживает его смерть не как классовую неизбежность, а как личную трагедию: «Набрали ребята полевых цветов и тяжёлые простые венки положили на крышку сырого соснового гроба» /1, 339/.
    Такое повествование о жертве классовой борьбы – гибкое, контрастное, с детективной интригой, с проекцией на детскую психику и, надо признать, со многими окольными тропами, - обеспечивает на самом деле выверенным путём  и читательские симпатии, и действенность воспитательного воздействия на подрастающее поколение, и в конечном итоге поразительную живучесть самого произведения в читательской среде.
    В повести «Военная тайна» подростки в какой-то мере принимают героическую смерть сказочного Мальчиша-Кибальчиша, а когда сталкиваются с гибелью реального малыша Альки, воспринимают её как явление противоестественное.
    Гайдар сфокусировал внимание на одном из подростков – Владике, у которого губы запрыгали, «исчезла вызывающая нагловатая усмешка, совсем по-ребячьи раскрылись и замигали его всегда прищуренные глаза» /2, 102/. «Голос его дрогнул, и непривычные крупные слёзы покатились по его щекам» /2, 102/, - так автор довершил картину скорби.
     Именно в художественном тексте, в том числе в ряде написанных под него автобиографий, Гайдар отходит от позиции крайней революционности. И, наоборот, в публичных, публицистических высказываниях он не придерживается полутонов. В известном «Письме ростовским пионерам» он более категоричен в ответе на вопрос, «зачем в конце повести погиб Алька» /4, 376/. «Конечно, лучше чтобы Алька остался жив» /4, 376/, - говорит Гайдар, но, по его словам, «в жизни так не бывает» /4, 376 /.
    «И это всё-таки хорошо, что жалко» /4, 376 /, - утверждает писатель. Это, по его убеждению, значит, что ребята будут ещё крепче любить и Советскую страну, и брошенных в тюрьмы и на каторгу зарубежных товарищей, ненавидеть врагов, «в борьбе с которыми гибнут наши лучшие большие и часто маленькие товарищи» /4, 376 /.
    Гайдар, не фанатик и не ортодокс революционной этики, в творчестве иногда по поводу идеалов жертвенности  позволяет себе иронию. В повести «Дальние страны» подросток Васька идёт на уловку, чтобы с больным горлом попасть из дома на улицу. Он поёт революционную песню, услышанную от приезжих комсомольцев, и надеется, что чем громче запоёт, тем мать его быстрее отпустит гулять.
    В песне всё идеологически верно. Гранаты взрываются, коммунары героически сражаются, а потом мужественно ведут себя перед генералом в белогвардейском плену и начинают копать глубокую могилу. Казалось бы, Гайдар над святым смеётся, над идеей жертвенной смерти. Но  этот контраст мотивов поведения песенных героев и литературного персонажа столь очевиден, что и читатель вместе с автором готов улыбнуться. И понять простую и вечную истину о том, что не всё упоминается всуе.
    Гайдар заканчивал работу над «Дальними странами» летом 1931 года в «Артеке». Твёрдость его революционных убеждений демонстрирует дневниковая запись 21-23 июля. Он поправляет пионервожатых, расплывчато трактовавших понятие «красное знамя», называя их слова о «знамени свободы, равенстве, братстве, любви» «чушью» /4, 259/. Гайдар записал: «Красное знамя – знамя диктатуры пролетариата – и это устроителям невдомёк» /4, 259/.
    Решение сложной художественной задачи по преодолению противоречий между жертвенностью и спасением было положено в рассказе «РВС». Его долголетие в читательском сознании связано с тем, что принципы самопожертвования и самовыживания здесь в гармонии. Ведь писателю важны не крайности, не эффектные картины жертв, а то, чтобы юные патриоты в ситуациях риска и готовности пожертвовать собой выходили не сразу,  не коротким путём победителями, чтобы жизнь одерживала победу у смерти. В этом оптимистическом ключе, по задумке детского писателя, допустимо сосуществование и взаимодействие принципов самопожертвования и самовыживания. Они, благодаря таланту автора, рассказавшему, как погибал командир и как его с риском для себя спасли мальчишки, обеспечивают и в этом рассказе, и в последующих, упомянутых уже  произведениях историю с хорошим концом, что привлекательно для читателя во все времена. Так называемый хэппи энд в литературном исполнении – это востребованный и ныне ключ к примирению житейских контрастов, противоречий, связанных с риском, опасностью и жертвенностью литературных героев.
    Гайдар наблюдал в повседневной жизни, как воплощение идеалов социализма далеко от ожидаемого. Например, пробуксовка колхозной жизни была зачастую не от происков классовых врагов, о которых писала пресса, а от элементарной безграмотности в организации труда, а неустроенность жизни и судеб детей не от вмешательства врагов народа, а от сталинских репрессий. По этой причине он писал своему коллеге о неоконченной повести, посвящённой колхозному движению, что «Синие звёзды» загораются иным светом» /4, 378/. Писать по-новому – вот главный настрой Гайдара  в мире его устойчивых ценностных ориентиров.
    С реальными проблемами советского общества, наносящими удар по завоеваниям социализма, писатель, естественно, смириться не мог. Как же он, несмотря на публицистическую устремлённость, преодолевал в литературном творчестве противоречие между самопожертвованием и самовыживанием?
    Во-первых, он опирался на то лучшее, что исповедовало и давало обычным людям советское общество. В привлекательной картине мира, созданного в рассказах «Чук и Гек» и «Голубая чашка», есть место для риска, тревоги, преодоления трудностей. Для самовыживания – тоже. А тема самопожертвования лишена резкости и лишь обозначена некоторыми образами в виде молчаливого и задумчивого командира у бронепоезда или тревожных настроений в связи с войной в Европе.  Но главный рефрен Гайдара актуален и сейчас. Что такое счастье, каждый понимает по-своему. А жизнь, действительно, «совсем хорошая» /2, 132/.
    Чем жертвовал сам Гайдар, когда после телефонных звонков исполнителю репрессий Ежову и нескольких попыток освободить бывшую жену Лию Соломянскую из его застенок сел за рукопись «Судьбы барабанщика»? Шёл ли он на некоторый компромисс с репрессивной идеологией, изображая белогвардейцев и шпионов, как некогда в первой повести «В дни поражений и побед»? Суть этой житейской ситуации, а не выдуманной, литературной, в том, что это была жертва писателя во спасение. Он выбрал ту правду жизни, в которую поверили все, сказал о лучшем в человеке, о самопожертвовании подростка ради возвращения собственного достоинства. Мальчишка поднимается навстречу опасности и получает пулю в горло. Этот настрой, это лучшее чувство в маленьком человеке тоже исповедовало советское общество периода репрессий.
    Видя перемены к лучшем, Гайдар, во-вторых, создавал свой идеальный мир, в котором детвора жила по законам доброты и социальной поддержки. Он в тимуровской серии «Тимур и его команда», «Комендант снежной крепости», «Клятва Тимура» представил видеоряд добрых дел, которые были по силам детям. В первую очередь их хорошие поступки, вопреки расхожему мнению о беспечной поре детства,  помогали детям утвердиться в мире взрослых проблем. И сейчас писательская выдумка - тимуровское движение - востребована в современном российском обществе, несмотря на то, что в нём, безусловно, произошла поляризация на «белых» и «красных».
     Как в литературном тексте достигается гармония идеологически противоречивых принципов самопожертвования и самовыживания – по-прежнему главная интрига читательского интереса, сила и удача писательского таланта Гайдара, «тайна» его творчества. Читательское погружение в его мир продолжается.
    Оставаясь верным заветам революции, патриотизма, он в 1941 году сначала в сказке «Горячий камень», а затем уходом на  фронт и гибелью на железнодорожной насыпи под Леплявой подтвердил, что немаловажно и для современной читательской аудитории, цельность своей натуры.
             Литература
    1. Гайдар А.П. Собр. соч. в 4-х т. – М.: Детская литература, 1979 - 1982. - Т. 1. - С. 159. Далее сноски даются на это издание с указанием тома и страницы в тексте.