КАК ОДИН ДИАГНОЗ В БОЛЬНИЦЕ ПЕРЕШЁЛ В ДРУГОЙ.
Никогда не думал я тогда, что эти майские праздники я проведу в больнице на Соколиной горе.
В этот период я работал в Союэгипролесхозе, и каждое лето выезжал на полевые работы в составе небольшой группы людей в заранее (ещё зимой) намеченные места, находившиеся на всей территории Советского Союза, обычно отъезжали, когда там сходил снег.
В больнице я оказался, отравившись треской, купленной в кулинарии, она там продавалась уже обжаренными аппетитными кусками, её я постоянно покупал по пути на работу для предстоящего обеда. А тут, вероятно, попался кусок рыбы недостаточно прожаренный, к тому же я обычно с аппетитом съедал эти куски вместе с толстой жирной кожей.
Плохо мне стало вечером дома. Чувствовал я себя всё хуже, поднялась температура, я не мог понять, что со мной, спать я уже не мог и вышел на кухню.
Через некоторое время у меня начались судороги, после чего я понял, что у меня все признаки отравления,
Еле передвигаясь, я пошёл и разбудил свою мать, которая, увидев меня в таком состоянии, выругала меня, что я не разбудил её раньше, побежала к телефону и вызвала скорую.
Когда приехала скорая, я уже не мог ходить, и меня вели в неотложку двое санитаров, ведя под руки.
В больнице меня первым делом отвели в ванную, чтобы, перед тем как переодеть в больничную одежду, обмыть.
Там меня встретила пожилая нянечка, и, раздев, поставила под ледяной душ. Была середина апреля, в ванной комнате было настежь открыто большое окно, от холода я весь покрылся мурашками. Так прошло, достаточно продолжительное время, я стоял голый в ожидании нянечки, которая, наконец появилась с больничной униформой в руках.
Определили меня в большую палату, где находилось уже семь человек.
После чего меня начали лечить, капельница и так далее, детали не помню, но как в любой больнице, утро начиналось с завтрака и раздачей лекарственных таблеток.
Когда происходил ежедневный врачебный обход, то вместе с главным врачом были молодые практикантки, окружавшие его большой стайкой.
Находясь у кровати очередного больного, врач, обращаясь к своей белоснежной свите, громко на всю палату, объявлял его диагноз.
Потом, повернувшись непосредственно к больному, спрашивал его о его самочувствии, после чего, откинув одеяло, начинал внимательно прослушивать его грудную клетку стетоскопом, приказывая больному, то глубоко дышать, то замереть.
Через несколько дней, произошёл врачебный казус.
Как обычно, громогласно объявив своей девичьей свите (парней я там не видел) мой диагноз, он в очередной раз приложил к моему телу стетоскоп.
Потом недоверчиво обратился ко мне, с каким диагнозом меня привезли сюда. Услышав, что с отравлением, заявил, что у меня правостороннее воспаление лёгких, то-то я неожиданно для себя стал чувствовать с правой стороны боль в груди.
После чего, он вызвал дежурного врача, и спросил у него, какой у меня настоящий диагноз. Врач, молодая симпатичная женщина, растерянно ответила, что привезли меня с острым отравлением.
Безмолвно взглянув друг на друга, они поняли, что второй диагноз я приобрёл уже в стенах этого заведения.
Со следующего дня мне изменили диагноз, и стали лечить от воспаления лёгких. А это значило, что моё пребывание тут затягивается до полного моего выздоровления.
С первым диагнозом меня из больницы выпустили бы в конце апреля, а теперь, как я не упрашивал на майские дни отпустить меня домой, врачи были непреклонны и неумолимы.
Вместе со мной в палате находились преимущественно после отравления чем-нибудь. Были там двое взрослых отравившихся некачественным алкоголем, был молодой еврей, отравившийся шпротами. Эти шпроты вместе с ним ели его папа и мама, между прочим, врачи.
Так, после этой трапезы в больницу попали сын и его мать, а отец не отравился. Он с этой злополучной банкой отправился в медэкспертизу, где ему сказали, что банка изнутри местами не была покрыта защитным слоем, а он, вероятно, съел шпротины, находившиеся в середине этой банки, потому не отравился.
Что поделаешь, пришлось, скрепя сердцем, согласиться на дальнейшее пребывание в больнице.
Наступили тёплые праздничные майские дни, окна в палате разрешили днём открывать настежь.За окном у всех деревьев набухли почки, на земле зазеленела травка.
Тогда, единственным средством связи с внешним миром был радиоприёмник на стене палаты, и если позволяли, навещать иногда стационарный телефон, стоявший на столе в коридоре у дежурной сестры.
Но у меня были верные друзья, которые уже знали о моём здесь пребывании.
И второго мая, я услышал за окном, что меня с больничного двора зовут по имени.
Выглянув из окна своего третьего этажа, я увидел своих самых лучших друзей, это были Юра Шиханов, Петя Мурый и Миша Рабилизиров, в руках которого была бутылка водки. Они звали меня выйти к ним.
Тогда это было невозможно. Что делать, пронести её ко мне на третий этаж у них не получалось.
Тут пришли на помощь двое пожилых (как тогда казалось) моих соседей по палате. У них через некоторое время в руках появилась рукодельная верёвка, связанная из отдельных кусков, которую тут же дали мне.
Это было после врачебного обхода, и врачи в это время не заходили в палаты. Я сразу же спустил её вниз, где к её нижнему концу крепко привязали бутылку, и стал быстро её подымать верх.
Кто-то со второго этажа увидел эту верёвку, появившейся перед их окном, и там стали открывать его. Увидев это, я стал быстрее тянуть верёвку верх.
Потом из открытого окна высунулась рука с попыткой перехватить мою посылку. Видя это, мне пришлось максимально высунуться из своего окна, и как можно дальше вытянуть свои руки.
Слава богу, рука со второго этажа была намного короче, и мне удалось благополучно доставить по адресу майский подарок, который мы быстро спрятали в одну из тумбочек.
Потом перед ужином эту бутылку мы разделили между желающими.
К девятому маю на улице стало тепло, почки на всех деревьях лопнули, появились первые листики, воздух наполнился сильным тополиным запахом.
Некоторым пациентам позволяли выходить гулять на больничный двор, но не мне с моим вторым диагнозом, но я так сильно упрашивал дежурного врача, что он уступил, и смотрел сквозь пальцы на моё появление на больничном дворе, где меня уже ждали мои верные друзья.
Вскоре меня выписали, как раз когда моя изыскательская партия из восьми человек уже затаривалась на ведомственном складе, нужными вещами, перед скорым отъездом в Белорусское Полесье.