Лишь собственное сердце должно молчать

Игорь Коренев 2
лава 10
Ночью Андреа Керстен дали сильное снотворное. Оно подействовало. Андреа крепко проспала всю ночь, но сейчас она проснулась и пробуждение это было ужасным. Девушка надеялась, что тот роковой прыжок с моста в леяную воду положит конец всем её страданиям. Однак, сейчас всё началось заново, потому что Андреа знала, что срвершить подобное ещё раз она просто не сможет. Андреа спокойно лежала в своей постели. Глаза её были крепко закрыты и она всем серцем желала никогда больше не проснуться. Она боялась, что проснувшись, снова вернётся в жизнь, со всей её жестокостью. Андреа боялась того безобидного интереса, который станут проявлять к ней другие люди, боялась всяких любопытных вопросов точно так же, как и тактичного молчания -Андреа вся обратилась в трепещущий комочек страха. Её хрупкая душа боялась новых ран. А ещё она боялась той жизни, в водоворот которой её вновь забросило. Девушка услышала, как кто-то лёкими шагами приближался к её кровати, чувствовала, как кто-то прислушивался к её дыханию. Затем на тумбочку возле её кровати с лёгким стуаком поставили завтрак. Сестра, которая принесла его, видимо, не собиралась уходить и сейчас стояла в раздумье: «А не разбудить ли больную, вопреки указаниям врача» Подумав, сестра, всё — таки, вышла из палаты.
«Наконец -то»! - вздохнула про себя Андреа. Однако, вскоре в корридоре послышались другие шаги, на сей раз, более твёрдые и более уверенные, которыес тоже оборвались возле её кровати. Притворившись спящей, Андреа стала ровно и спркойно дышать, но доктор Юрген Бертольд не поддался на эту уловку. Он взял Андреа за руку, нащупал пульс.
Как Вы себя чувствуете сегодня? - спросил он. - Вам уже лучше? А голова не болит?
Андреа не отвечала. По сомкнутым векам девушки катились крупные слёзы. Юрген бесцеремонно присел на кровать к Андреа и крепко взял её руки в свои.
Но что Вы! Не надо плакать, - сказал он,  успокаивая её, - кто же плачет в такой чудесный день, как сегодня? Поверьтее мне, девушка, нет ничего такого, что нельзя было бы исправить. И в Вашем случае, это точно так же. Всё будет в порядке. И Вы ещё сможете сказать себе, что Вам крупно повезло, что Вы попали на больничную койку, а не....
Сейчас Андреа широко раскрыла тёмные глаза. В них читалось немыслимое страдание. Она с грустью покачала головой.
Нет, - тихо сказала она, -всё это -лишь слова, которые Вы, вероятно, говорите каждому пациенту в подобных случаях. Мне уже никто не сможет помочь. Я это знаю. Не надо меня успокаивать.
Кто Вам сказал, что Вам нельзя помочь?
На это Андреа не ответила.
«Я хорошо представляю себе, какое у Вас сейчас настроение, - сказал он тихо, так, чтобы соседи по палате не могли слышать его, - я хорошо преставляю себе, сколько Вам пришлось выстрадать. Но это закончится, если Вы этого захотите. Это я Вам обещаю»
Вы обещаете невозможное!
Поверьте моему слову, Вам можно помочь! И я помогу Вам, если Вы этого хотите! А Вы должны хотеть этого!
Но как же это возможно? Вы что, можите изменит анатомию человек или удлиннить мою ногу?
В какой -то степени, могу..
Если бы это было так, я бы знала об этом. Мне бы давно уже об этом сказали и предложили бы сделать операцию. Вы мне всё это говорите, потому что боитесь, что я снова могу наложить на себя руки.К чему всё это приведёт? Только лишь к тому, что однажды я пойму, что меня снова обманули.
Я понимаю, почему Вы так недоверчиво ко всему относитесь. Однако, Вы несправедливы ко мне: я, действительно, хочу и могу помочь Вам!
Если такое возможно, то  почему же этого не случилось тогда, много лет назад? Почему ни один врач никогда не говорил мне об этом?-
Вы к кому -нибудь обращались? Вы лечились где — нибудь?
К сожалению, нет, - немного помолчав, ответила Андреа, - когда  я была ещё ребёнком, моему отцу сказали, что нет никакой надежды, и нужно смириться с тем, что я никогда не смогу жить, как все люди.  Выходит, тот врач обманул моего отца?
Совсем нет. Просто с тех пор прошло много времени, и Вы уже не ребёнок. Всё в жизни меняется и в медицине — тоже. Сейчас она шагнула далеко вперёд. То, что было невозможным несколько лет назад, сегодня стало обычным явлением. В Вашем случае, это не совсем так, но почти так. Во всяком случае, Вам можно помочь. Не скрою, что это долгий и далеко не безболезненный процесс. Вам придётся приложить немало силы воли и энергии.
Вззгляд девушки стал очень серьёзным.
Я хочу уйти отсюда, - вдруг сказала она, - я хочу уйти! После всего, что я пережила, теперь ещё и это! Нет, я этого не вынесу! Вы пытаетесь вселить в меня надежду, которой не суждено сбыться. Или Вы гарантируете мне успех операции?. Если бы подобные операции уже проводились, тогда мне уже давно предложили бы прооперироваться. Вы вообще представляете себе, как это бывает, когда после той жизни, какой я жила до сих пор, со всеми её унижениями, невыносимым сожалением, насмешками и презрением, вдруг обретаешь новую надежду и снова начинаешь верить в чью -то помощь? А что, если, все эти надежды не оправдаются? Если случится какой -то промах? Что тогда? Нет я этого не вынесу!
Вы настолько не доверяете всему, что боитесь даже на что -то надеяться. В этом я Вам помочь не смогу. И никто, ни один врач, никогда полностью не сможет гарантировать Вам успех операции, даже если речь идёт об операции апендицита. В медицине, вообще, нет гарантий. Но зато есть надежды. И даже исцеления. Только в это нужно верить!
А если придётся разочароваться в этой вере? Если потом придётся окунуться в глубокое, бездонное отчаяние? Как быть тогда?
От разочарования Вас, к сожалению, никто не избавит. Решение о том, возьмёте ли Вы на себя этот риск, должны принять только Вы. Я могу лишь сказать, что по человеческим меркам исцеление возможно. И я обещаю, что готов сделать всё, чтобы помочь Вам.
-Я хочу уйти отсюда!
-Вы живёте с родителями?
-Мои родители умерли.
-Я не смогу выписать Вас, ведь, у  Вас не только перелом плеча, но ещё и сотрясение мозга.  Поэтому Вы остановитесь на стационарном лечении под наблюдением врачей.
-Только не здесь. Ни в этой палате, - прошептала она она дрожащими губами, - неужели Вы не понимаете, что я не вынесу  сострадающих взглядов соседей по палате, когда они увидят, какая я. Я хочу побыть одна.
-Вы хотите лежать в отдельной палате?
-Да, если это возможно.
Юрген задумчиво взглянул на неё. Он мог прооперировать девушку, не взяв за это ни гроша. Но перевести её в отдельную палату — это совсем другое дело: ведь речь шла о государственной клинике.
-Я могу оплатить, если нужно, - сказала девушка, увидев, что врач задумался, -по крайней мере, от бедности судьба меня уберегла. Только мои деньги до сих пор не принесли мне никакой пользы. Здоровую ногу я на них не купила.
-Но сейчас Вы сожмите это сделать. Скажите, девушка, а как Вас зовут?
Андреа Керстен.
«Андреа Керстен» - подумал Юрген. Он где -то слышал это имя. Ему казалось, что теперь он кое — что понял:много лет назад, эта девушка с радостью отдала бы всё своё богатство за то, чтобы быть здоровой, как другие люди.
Пожалуйста, переведите меня в отдельную палату- снова попросила она.
-В данный момент у нас нет мест в отдельных палатах, но я подумаю, что можно сделать. Вам придётся подождать денёк — другой. А Вы, тем временем, подумайте над тем, что я сказал Вам.
-Я подумаю, но не знаю, соглашусь ли на операцию. Я потеряла веру во всё. Теперь мне кажется, что и со здоровой ногой я не смогу доверять ни одному человеку.
После этого разговора доктор Юрген Бертольд вернулся в операционную. Все операции, которые были сделаны в этот день, прошли без осложнений. Юрген сосредоточенно работал, а в перерывах между операциями он то и дело думал об Андреа Керстен. И о Беате. И об Инге. Он сравнивал их друг с другом.
«Какой жем ужасной была жизнь Андреа Керстен до сих пор! - думал Юрген, - но только Инга может почувствовать это так же,  как это чувствую я.- только Инга! Но не Беата».  При этом, Юртген всё время бросал взгляд на Ингу и был счастлив от того, что она была рядом, и что её сердце принадлежало ему. В обеденный перерыв профессор Вильгельми позвал старшего врача к себе в кабинет.
Садитесь, коллега — сказал профессор, когда Юрген вошёл.- Уж не знаю, с чего и начать. Вы, собсвенно говоря, знаете, что по Вашей милости я провёл сегодня ужасную ночь.
Не понимаю Вас, господин профессор...
Что произошло между Вами и Беатой?
Господин профессор, я прошу Вас...
Можете не отвечать на этот вопрос, - перебил его Вильгельми, - Вы, ведь, знаете, что я ценю Вас, как врача и как человека. Я очень радовался, что Беата выбрала именно Вас. Я всегда хотел такого зятя. Мне не нужно Вам напоминать об этом и мне всегда казлось, что Вы любите Беату. Вы не тот мужчина, который ради карьеры готов приударить за дочкой шефа. Однако, прошлой ночью Беата рассказала мне много такого, что мне не очень понравилось
Понимаю Вас, профессор. Если Вы....
Вы ничего не понимаете, Бертольд,, - снова перебил его Вильгельми, - сейчас я хотел бы услышать всё ещё раз из Ваших уст. Я хорошо знаю Вас, коллега и думаю, Вы не станете рассказывать мне сказки.
Мне нечего добавить к словам  Беаты, профессор. Как это ни печально, но мы расстались.
Как это нечего добавить? Вы хотите сказать, что Беата сказала мне всю правду? Вы же совсем не знаете, что она рассказывает о Вас. По её словам, Вы — изверг и чудовище, которое надо немедленно удалить из клиники, пока оно не натворило непоправимых бед.. Вы считаете себя таким «чудовищем», коллега или, всё -таки, хотите довериться мне и всё рассказать?
Мне очень неприятно, профессор, но при этих обстоятельствах...
Юрген рассказал обо всём, что случилось, не забыв и постоянные ссоры, которые устраивала Беата. Сказал он и о её недостаточном понимании сущности профессии врача.
«Мне казалось, что я люблю Беату, - добавил он в конце, - но я понял, что заблуждался. А всдед за заблуждением нельзя совершать ещё одну ошибку, которую потом будет не исправить. Рядом со мной Беата не была бы счастлива, точно так же, как и я рядом с ней. Я понимаю, что очень ранил Вас, как отца, оставив Беату всего за несколько месяцев до нашей помолвки. Разумеется, я готов сделать выводы и уйти из клиники.
Профессор Вильгельми встал и подошёл к окну.
Это моя вина, - тихо сказал он, - это только моя вина. С самого начала я безмерно избаловал Беату. Я позволял ей всё, исполнял любое её желание. По сей день, Беата — плод моего неправильного воспитания. Но есть в ней и хорошее зерно. Поверьте мне, коллега.
Мне ужасно жаль, професор, но уже слишком поздно. Я бы солгал, если бы, говоря сегодня о Беате,  я говорил о любви: я люблю другую женщину.
Понимаю Вас. Но я должен признаться Вам, коллега: я боюсь. Ещё ни одно желание Беаты не осталось без исполнения. Я не знаю, что она сделает, если Вы не...Я думаю, что её любовь обернрётся ненавистью. Она никогда не простит Вам, что Вы предпочли ей кого -то ещё. А если она дознается, кто та женщина, которую Вы любите, тогда держитесь! Это, конечно, ужасно, что я говорю Вам это именно сейчас, но последняя ночь показала, сколько всего я упустил в её воспитании и к чему это привело. Сегодня я желал бы, чтобы многого из того, что есть в моей дочери, не было бы. Я хотел бы снова заняться её воспитанием и тогда она бы стала другим человеком.
Беата — человек, который достоин любви. Поверьте мне, профееор. Многие6 мужчины были бы счастливы, если бы Беата лишь глянула в их сторону. Что касается меня, то я не уверен, что Беата, действительно, любит меня. Наша размолвка просто задела её тщеславие, именно потому что Беата слишком избалована и привыкла, чтобы все её желания исполнялись любой ценой.
Возможно. И, всё -таки, мне жаль, потому что я люблю Беату, как отец. А ещё потому что я очень ценю Вас, коллега. Однако,  теперь желание иметь такого зятя, вероятно, останется лишь стариковской мечтой. Только бы Беата не наделала глупостей! Мне становится страшно, когда вспоминаю, как она вела себя сегодня ночью...
В пылу гнева часто говорится совсем не то, что думаешь, как, вероятно, и получилось в случае с  Беатой.- заметил Юрген.
Хорошо, если так. Поверьте мне, доргой Бертольд, быть ответственным руководителем целой клиники намного легче, чем воспитывать единственную дочь. Во всяком случае, я теперь ясно вижу, что происходит. А наши отношения останутся прежними, коллега Бертольд. Я не стану из -за Беаты жертвовать моим лучшим врачом. А сейчас идите, не то в конец растрогаетпе меня старика.
Прощаясь с доктором Бертольдом, пофессор Вильгельми помахал ему рукой и рассмеялся, но в его глазах читался страх.