Повестка

               


Выйдя из едва освещаемого какими-то закопченными светильниками подземного перехода на Крещатике,  Ярослав сразу окунулся в праздничную атмосферу ночного Киева. Круша темноту, яркими конусами и полушариями светились уличные фонари. По мостовой в дерганном карнавальном ритме  перемещались желтые и белые пятна от фар автомобилей, и их габаритные огни и стоп-сигналы вычерчивали красные, чем-то смутно тревожащие душу пунктиры. По берегам разноцветного автомобильного потока, внося доминирующий вклад в общую световую симфонию ночной иллюминации, возносились в черное небо оранжево подсвеченные стены зданий, и сверкала яркими неоновыми красками реклама. Следуя взглядом за манящей гирляндой огней, он поднял голову и на границе света и тьмы прочитал сияющую алую надпись: ГОТЕЛЬ ХРЕЩАТIК.

Год назад, в феврале 14-го, приехав в Киев из родной Полтавы, он не раз проходил мимо этой гостиницы на майдан Незалежности, чтобы выразить свой протест против политики  этого коррупционера всех времен Януковича, легшего под москалей, не дававшим Украине стать единым целым с Европой. Та тревожная обстановка, с кострами, факельными шествиями, рукопашными столкновениями с ОМОНом, горящими баррикадами и стрельбой неизвестных снайперов, разительно отличалась от нынешней.

– Вот что значит, навели Европейский порядок, – мелькнула торжествующая мысль, – такая красота, прямо даже не  Европа, а настоящая Америка – Техас или Бродвей в Нью-Йорке… Вот только подземный переход, который зачем-то за это время соорудили, резко контрастировал с окружающей лепотой. Брошенный через плечо взгляд назад наткнулся на черный зев тоннеля, который словно угрожающе предупреждая, беззубой пастью беззвучно о чем-то кричал. Вздрогнув, он поспешил отвернуться от вызывающего холодный озноб пугающего тоннеля. В глаза бросилась горящая синим светом надпись над входом в гостиницу "СЛАВА УКРАИНЕ! – ГЕРОЯМ СЛАВА! И ниже  зазывно: ЛАСКОВО ПРОСИМО".

– Так мне сюда, –  почему-то решил он и, шагнув в предупредительно распахнутые швейцаром массивные двери, вдруг оказался в огромном круглой формы вестибюле, с венчающим его голубым куполом, в центре которого чернел небольшой черный квадрат. По всей арене этого странного холла между наставленных в беспорядке столов и кресел сидели, стояли и неспешно прогуливались люди.

– О, земеля! И ты здесь, – услышал он знакомый голос и, обернувшись, с изумлением увидел протягивающего к нему руки Остапа Пшеничко, соседа, жившего через два дома от него в Блакитном переулке Полтавы, а затем и сослуживца, с которым было выпито немало горилки. Изумление встречей мгновенно сменилось парализующим мозг ужасом, рисующим страшную картину недавнего прошлого: бегущий с автоматом в руках среди покореженных железобетонных конструкций того, что недавно называлось Донецким аэропортом, Остап и внезапно выросший рядом с ним огненно-черный куст взрыва мины.*
*16 января 2015 года ожесточённые бои за аэропорт  Донецк («новый терминал») продолжились. Украинскими силами руководил комбриг 93-й бригады Олег Микац. По данным повстанцев, в ходе боя погибли 10 украинских силовиков, кроме того, шесть обгоревших тел были обнаружены в самом здании.  (Бои в Донецком аэропорте. Википедия. 16 марта 2015 года)

Куски разорванной плоти, которые они наспех закопали среди руин аэропорта, мало были похоже на того Остапа, которого он знал и который сейчас протягивал к нему руки.
 
Все еще во власти первобытного страха, он попятился от воскресшего товарища.

– Э, Ярослав, да ты, я вижу, еще не врубился, где ты, – усмехнулся покойник. – Ласково просимо в чистилище. Да не бойся. Ты теперь такой же мертвяк, как и я. И не дрожи ты так – самое страшное позади. Теперь трохи подождем, отстоим очередь, – он указал на длинную вьющуюся по периметру вестибюля цепочку людей, целенаправленно устремленную  туда, где красным цветом на голубом фоне потолочной сферы сообщалось АДМIНIСТРАТОР, – зарегистрируемся и на небеса…

Странным образом осознание собственной гибели сразу успокоило, и  Ярослав почувствовал огромное душевное облегчение и покой. Пришло и ясное понимание того, что так пугающий его подземный переход и был тем туннелем между жизнью и смертью, про который так много спорили на экранах телевизоров мистики и экстрасенсы всех мастей в бесконечных ток-шоу. Как именно он погиб, он не помнил, и это его почему-то совсем не волновало. Теперь его волновала совсем другая, только что пришедшая в голову тревожная мысль. Вот Остап сказал: – зарегистрируемся и на небеса… Только на небеса ли?

Когда они майданили в Киеве, да и в разговорах в Полтаве, все были уверены, что в Крыму, Донбассе и Луганске люди только и ждут, чтобы их освободили от русских колорадов. Но, когда они пришли на Донбасс, им пришлось выслушать немало проклятий на свою голову от таких же украинцев как они сами.

Содрогнувшись и явственно чувствуя, как несуществующий пот холодной струйкой потек по спине, он вспомнил знакомых артиллеристов из их бригады, с пьяными слезами рассказывающих, как их заставляли стрелять по жилым кварталам Донецка. Да что там артиллеристы… Их самих под угрозой расстрела принуждали приводить в исполнение смертные приговоры тем, кого командиры объявляли предателями и врагами незалежной Украины. А за что? Только за то, что они не хотели жить по законам новоиспеченных бандеровцев и отказываться от русского языка? Так он и сам бы не желал жить под западенцами, да и на ридной мове он говорит вперемежку с русскими словами. Интересно, чтобы было, если бы Москва запретила тем же татарам в Казани, где татарский язык, наряду с русским, является государственным языком, говорить и учить своих детей на татарском языке? И, ведь, не сепаратисты осаждают Киев и его родную Полтаву, а такие же как он сам, киевляне и полтавчане, под руководством таких бессовестных олигархов, как Порошенко, пришли на Донбасс, чтобы проучить этих непокорных шахтеров. Так по чьей же воле он оказался карателем и убийцей? Ведь он хотел лишь хорошо жить, жить так, как живут люди в Европе.

Ярослав в отчаянии застонал и, осознав весь ужас сотворённого им, подняв глаза к небу, вдруг взмолился откуда-то всплывшей в памяти молитвой своей бабушки по материнской линии, польки и бывшей католички: – Господи, Иисусе Христе, Сын Божий, помилуй меня грешного. Иисус, Мария, святой Иосиф, вам поручаю мое сердце, мою душу и мое тело. Аминь.

– Ярослав! – услышал он издалека чей-то призывный голос, и вдруг почувствовал, что стремительно теряет вес.  Еще через мгновение он, подобно воздушному шарику, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее заскользил по воздуху вверх, прямо к черному квадрату в центре синего купола, накрывающего сборище неприкаянных душ. По мере приближения квадрат стремительно расширялся, и вдруг Ярослав понял, что это окно, окно в бескрайнее пространство, набитое звездами. И уже оказавшись за ограничивающей свободу многотысячной толпе людей сферой, он оглянулся назад  и скорее не увидел, а почувствовал, как тысячи глаз с удивлением, завистью и тоской наблюдают за его освободительным полетом.

– Молитесь! – закричал он изо всех сил, надеясь, что люди его услышат, – молитесь и покайтесь в грехах своих, и Господь вас услышит!

–  Ярослав, Ярослав, – вновь услышал он призывающий голос и на этот раз понял, что его зовет жена.

– Да, да, – захрипел он, – иду…

Из последних сил, преодолевая притяжение потустороннего мира, он вырвался из цепких объятий сна и открыл глаза.

– Ярослав, да что с тобой?! – жена все еще трясла его за плечо. – Ты чего уже третью ночь во сне кричишь?

– Все, все. Уже проснулся, – стряхивая окончательно ночной кошмар, пробурчал Ярослав.

– Проснулся он, – не успокаивалась жена, – пить меньше надо. А вы с Остапом, как он повестку из военкомата получил, уже третьи сутки не просыхаете.

После завтрака, когда Ярослав уже  открыл дверь, чтобы идти на работу, он лицом к лицу столкнулся с человеком в камуфляже.

– Луценко Ярослав Тарасович? – утверждающе спросил тот, – я из военкомата. Вам повестка, распишитесь здесь…