Дочитала «Жизнь Пастернака» Дмитрия Быкова. Труд весомый, почти 900 страниц. Написан быстро с сентября 2003 по июнь 2004, материал перелопачен – огромный.
Меня Пастернак давно интересовал. С декабря 2002 года. Меня тогда все поэты стали активно интересовать из-за сына, вдруг оказавшегося поэтом, – что, мол, за народ?
Сами стихи Пастернака поначалу доходили плохо – невнятица. И «Доктор Живаго» тоже не пошел. Дочитала роман, а в голове сумбур от обилия персон, картин природы и не симпатичных мне героя и особенно – героини.
Вот уж кого не принимаю – так это его Лару, до отторжения. Совершенно к ней у меня нет никакого сочувствия – самочка, больше ничего. Плохо воспитанная мамой самочка, своенравная, импульсивная, невыдержанная – мне такие женщины настолько чужды... Мужчины, насколько я поняла, на них падки... В жёны - ещё подумает, а вот всю жизнь её рядом держать – это с большой охотой. «Поруганная женственность!» (Это Быков о своём герое – мол, Пастернак сочувствовал женщинам, улавливая их поруганную женственность)…
Прежде чем мужчина её «поругает», она сама – задик оттопырит.
Но основная мысль «Жизни Пастернака» всё же вот эта: Гению позволено всё («мертвые пусть хоронят своих мертвых» - в этом смысле).
То есть задача Гения – выполнить свою миссию. Потому и эгоцентричность, и самоохраняемость, и конформизм, и гордыня – и все качества, от которых окружающие шарахаются, а близкие страдают – всё оправдано «предназначением».
(Может, потому мне и многие поэты не «идут», что я в них вот это вижу – не просто человеческие слабости, а ограду, охраняющую всякую себедозволенность, всякое своеволие, которая чувствуется вокруг самого автора и звучит подспудно в его стихах).
«Я не могу иначе» - самооправдание. «Вы – рядовые, вы – пошлые, если вы переступили, то это от вашей низости, а я – да, мучаюсь, но у меня права сидящего во мне Гения. Я поступаю так, как Ему нужно. Нужна пища для стихов – всё пойдет: расставание с любящими, которые мне надоели, приспосабливание к не принимаемому душой режиму... Главное для меня – сохраниться и писать, как предназначено».
Приведу аналогию. Вот фильм «Легенды американской осени»: начало 20-го века, на ферме живут бывший офицер американской армии в отставке и три его сына. Как в сказках: один сын - со всех сторон правильный, второй – неуравновешенный (Тристан), третий – ангелоподобный всеобщий любимец.
Главный герой фильма Тристан вырастает неистовым: подчиняется только зову своей души, признает только свободу. Душа требует воли, и он уезжает из дому, от любимой и любящей девушки, от старика-отца, где-то странствует, возвращается, любимая выходит за время странствий за старшего брата (младший погибает на первой мировой, и Тристан всю жизнь себе не может простить, что не уберег – там все братья были рядом).
Тристан женится на дочери индейца, что росла в этом же доме, вроде,остепеняется - детишки, дом. Но свободолюбие так с ним и остается – он вступает в конфликт с местной мафией, его жена гибнет в перестрелке, Тристан всех убивает, кто в этом замешан, и насовсем уже исчезает из дома.
После него – обломки: первая любовь, не забывшая и не разлюбившая, стреляет в себя, осознавая, что не сможет жить без Тристана. Отец переживает сильнейший удар, от которого так и не оправляется.
В общем, Тристан – тот самый Марко из горьковской баллады, о котором и сказки расскажут, и песни споют, потому что он жил, «как напевал» (это из «Доктора Живаго).
Так вот – Гений (Тристан) – это производное от стихии, он не может (бессилен) себя обуздать и подогнать под мерки обычных людей, а если на какое-то время утихомирится, то это еще хуже – потому что взрыв раскидает всех, кто его сдавливал.
Около Гения опасно, хотя и жизнь рядом с ним (быть к нему причастным) уже гарантирует смысл твоей жизни – ты как-то участвовал в его жизни.
Гордыня оправдана? Гордыня – не считаться с окружающими? Может, мы не знаем тех внутренних терзаний, которые они испытывают, когда пытаются себя под нас выровнять, чтобы нам больно не делать? И как они разрываются между нами, (кто их любит и кому они тоже хотят доказать свою любовь), и своим даром, который соперничества не терпит?
Но ведь есть и другие – или мы о тех мало знаем? Или им очень «повезло»
Взять историю жизни Аллы и Даниила Андреевых - мало того, что Алла полюбила Даниила и хотела быть ему подмогой, наступив на свой дар художника, так их ещё и развели и держали взаперти – как тут не смириться, когда тебя насильно усмиряют. Ведь Алла Александровна после смерти Даниила вышла замуж – значит, она хотела жить полной жизнью, а не только памятью Даниила.
То есть примеры преданности Гения и обычного человека очень редки, мало изучены (исследованы). Служащий Гению предан ему без предела, от Гения же ждать постоянства и смирения – пустой номер, это та же стихия, природа – не управляемая ни снаружи, ни изнутри.
Быков оправдывает Пастернаковские взаимоотношения с женами (бросает первую Евгению с сыном ради Зинаиды Нейгауз, а затем изменяет той с Ольгой Ивинской) – Промыслом!
Вот Евгения, первая жена Пастернака, умоляет Бориса пожалеть её и маленького сына: «Пусть Зина вернется на свое место». И Быков восклицает: «Господи, при чем тут Зина?!» В том и ужас этой вечной Пастернаковской темы - вторжение в частную жизнь некоей воли, много большей, чем личная. Иногда в эту жизнь вторгается история, иногда – высшая логика судьбы. Речь шла о сохранении его жизни и дара. Неумолимая логика сохранения и роста вела к тому, что он отрекался от прежних друзей, терял окружение, отказывался от старых стихов, - частью этой логики стали и расставание с первой женой, и уход ко второй, которую он в свой час оставит. Есть заведенный механизм – чудо самоосуществления, - и беда тому, кто попадет в орбиту этого небесного тела, движущегося по законам, которых оно не понимает… ни одна женщина в жизни Пастернака ничего не значила сама по себе: каждая была лишь ступень в его эволюции, поводом, предлогом… и каждая переставал что-либо для него значить, сыграв свою роль… Обычный гуманизм, совесть, доброта и прочие прекрасные вещи не имеют никакого отношения к Промыслу…».
Как-то один японский политик назвал женщин «машинами для рождения детей». В интерпретации Быкова – женщины на пути мужчины (при чем тут поэты? Можно подумать, только они переходят от одной привязанности к другой, оставляя, порой, на пути обломки из судеб женщин и детей) – лишь ступени в их эволюции…
Почему бы всем нам мерзости измен и предательств не приписать Промыслу, и, самоочистив, таким образом, собственную совесть, – не продолжать идти по жизни среди обломков?
Право сильного и своевольного - право сверхчеловека. И пусть неудачник – плачет, кляня свою судьбу.
Ой, только не надо про «зато какие стихи!»
Может, потому и Пушкин – «наше всё», что… Ну не было в нем вот этого – главное самоосуществиться, а кто в моей орбите – то вы лишь ступени…
Вот такие непричёсанные мысли от книги «Жизнь Пастернака»