Я – Ахмет, сын Измаила. В нашем роду все были красильщиками, и к тридцати годам я овладел этим искусством так, что могу добиться любого оттенка: от пурпурно-красного до нежнейшего розового. И когда женщины приходят в нашу лавку выбрать ткань, они теряются от изобилия цветов. А потом покупают то, что советую им я, потому что знают: мой вкус лучше, чем у моего отца, и лучше, чем у братьев. Когда я смотрю на женщину, то вижу красоту её будущего наряда так, как если бы она уже сшила его. А потому, заходя в мою лавку, многие женщины на миг сбрасывают чадру, хотя за это шариат карает строго. «Взгляни, Ахмет, - просят они, - я хочу нравиться мужу».
По утрам я встаю раньше всех в этом городе, чтобы разогреть котлы. Краска растворяется долго, и порою я до усталости в руках размешиваю синий, бурый и изумрудный порошки, добиваясь ровного цвета.
Но мой рассказ не об этом, не о том, как меняется цвет ткани в моих котлах. А о том, как однажды изменился полностью и навсегда цвет моей жизни, цвет души…
В то лето я собрался навестить моего дядю и купить у него особых красящих средств. Тайны рода охраняются, а потому старинные рецепты передаются не на бумаге, а из уст в уста. Я должен был ехать сам, а для этого – пересечь пустыню. «Пять дней пути, - подумал я, - это немного, через две недели вернусь и продолжу работу». Мог ли я знать, что мой путь протянется намного дольше?
Снарядив коней, я шел по пустыне: один – в поводу, на другом – я сам. В эти весенние дни пустыня цвела особым цветом, и я ехал, наслаждаясь красками. После зимних дождей все пестрело, земля покрылась травой, мне то и дело попадались озерца, где я мог напиться и напоить коней. Увлеченный дорогой, я не заметил, как ветер сменился, и плотный, горячий южный хамсин принес целые тучи песка и пыли.
Вначале я все еще шел, и это было ошибкой: мои лошади, измученные, пали одна за другой. А сам я, задыхаясь, укрылся в ложбине, где меня заносило песком. Я читал молитвы, умоляя пророка позаботиться о моей душе, и постепенно впал в странное состояние, близкое к смерти: руки и ноги потеряли чувствительность, стали холодными, дыхание едва ощущалось. Я начал впадать в забытье.
А потом неведомая сила потянула мою душу из тела, вынула её, и я увидел себя стоящим на площади какого-то города. Вокруг сновали люди, кто-то угостил меня водой. Я хотел заплатить, но мои карманы оказались пусты. Человек ушел, улыбаясь, не понимая, почему я извиняюсь.
- За воду не надо платить, брат, - сказал он напоследок.
Не надо платить за воду?! Что это за место, если здесь не надо платить за воду? Я долго стоял, озираясь, а потом увидел, что все люди устремляются куда-то вверх по улице, и их лица радостны, словно они предвкушают что-то очень светлое. Устремился и я.
Толпа постепенно вливалась в огромный храм. «Я не могу сюда идти, - подумал я, потому что на верхушке храма заметил кресты. – Эти люди – христиане, я не должен сюда идти!» Но уже стоял внутри и с изумлением оглядывался. Чистый, возвышенный, этот храм поразил меня силой, что царила здесь. Он был светлым, он весь был Свет! Что-то тронуло моё сердце, я заворожено замер, а потом вздрогнул, потому что раздалось невероятной красоты, дивное пение. Пели люди, пели стены, пел воздух. А в самой вышине храма пели Ангелы! Целый сонм Ангелов – белокрылых существ того мира, о котором я лишь предполагал, что он существует! «Я умер, - догадался я, но эта мысль не огорчила, а обрадовала меня. - Но почему оказался в христианском храме? Ведь я – мусульманин!»
Пение перекатывалось волнами, наполняя мою душу ни с чем не сравнимым блаженством. «Они восхваляют христианского Бога», - думал я. И вдруг понял, что мои уста, моя душа, моё сердце подпевают! Я удивился, но лишь на мгновение: радость переполняла меня! Такого высокого ощущения счастья я не испытывал за всю мою жизнь. «Слава! Слава! Слава! – пел я, замирая в неописуемом блаженстве. – Слава! – восторгалась душа». И вот тогда, в тот миг, я четко осознал, что до сих пор жил в темноте. Вся моя вера была верою лжи, потому что Свет, истинный Свет, находился здесь. Он переливался где-то вверху, и Ему мы пели славу.
Когда молитва кончилась, и храм опустел, я остался стоять: я не хотел уходить, боясь, что, стоит мне выйти из храма, прежняя ложь вселится в мою душу. Раньше мне было холодно, сейчас – стало тепло.
- Ты познал Христа, – раздался голос за спиной.
Человек, которого я увидел, был очень простым, и одет просто: так одеваются дервиши, странствующие по улицам города, где я жил.
- Кого я познал? – спросил я.
- Нашего Бога, Иисуса Христа. Ведь ты слышал о Нем?
- Слышал, - ответил я, - но Его ругали.
Старик улыбнулся:
- Его не только ругали. Его распяли. Но посмотри сам: видишь ли ты Его?
- Вижу, - ответил я, озираясь.
- Где же Он?
- Везде…
Голос мой был еле слышен. Я смотрел по сторонам и видел Его в воздухе, в лучах света, во всем, что окружало меня!
- Теперь ты веришь? – спросил старик.
- Теперь – да…
- Идем.
Мы вышли из храма. Он вел меня по узким улицам и привел к дому. Его жилище поразило скромностью и простотой.
- Где твоя семья? - спросил я.
- Они в других местах.
- В каких?
- У Бога обителей много…
- Как твое имя? – спросил я его, но он промолчал.
Мы сели ужинать, только есть я не хотел, да и еда скорее напоминала еду, чем была настоящей едой.
- Нам не нужна ни еда, ни вода, - пояснил хозяин, - но большинство из нас живут так, как жили раньше.
- А ваш Бог?
- Что – наш Бог?
- Он настоящий?
Старик засмеялся, впрочем, очень легко.
- Ты же видел сам. Что ты спрашиваешь меня о том, что видели твои очи?
- Не только очи, - тихо ответил я, - но и сердце тоже.
- Сердце – это важнее всего. Оно никогда не обманывает.
Я мучился тем, что почувствовал в храме, и спросил об этом старика.
- Религия лжи? – покачал он седой головой. – Ты знаешь, как отличить правду от лжи, когда дело касается веры?
- Как?
- Я объясню, это просто. Тот, Кто создал весь этот мир, может быть только любовью, ты согласен?
- Согласен, - ответил я.
- Тогда посмотри на людей. Они наполнены ненавистью так сильно, что иногда придумывают себе веру, в которой та же ненависть, что и в их сердцах. Это – вера лжи. Свет не выносит фальши, и если в него вплелась ненависть, он темнеет.
- В моей вере много хорошего! – возразил я.
Старик подумал.
- Если ты добавишь в котел с красной краской немного черного цвета, что будет?
- Краска потемнеет, я испорчу весь котел.
- Весь котел… - посмотрел на меня старик мудрым взглядом. – Ты сам сказал: весь котел!
Он замолчал, но мне показалось, что его губы повторяют мое имя: «Ахмет, Ахмет…» А потом, улыбнувшись, посмотрел на меня так, будто видит что-то вдали, и сказал очень тихо: «Андрей!» Подумал и опять повторил: «Да, Андрей…»
«О чем это он?» - подумалось мне. Мог ли я предполагать, как далеко видят его духовные очи?..
Наутро он сказал:
- Иди в храм и посмотри. Я могу найти тысячи слов, но лучше ты сам посмотри на Свет.
Я шел по улице города и везде видел Его: Иисуса, которого распяли. Он был в воде, журчащей в фонтане, в движениях женщины, подставлявшей кувшин. Он был в смехе, прозвучавшем у меня за спиной, и в глазах юной девушки. И в том, как она сказала:
- Незнакомец!
Сердце моё трепетало. Я никогда не любил жизнь так сильно, как в те минуты. Словно все краски собрались в один яркий цвет, заставляя меня восторженно петь: «Слава, слава, слава!» В храме, замирая от блаженства, я вновь любовался Светом, давая ему проникнуть в то, чем в тот миг был я…
Да, старик сказал мне, что тело моё лежит в пустыне, полузасыпанное песком, и что мне придется вернуться. Это меня пугало больше всего, как я не хотел!
Так прошел день, или два, или три. Время перестало тревожить меня. Вообще, меня перестало тревожить что бы то ни было: там, где Свет, нет тревог.
А потом старик сказал:
- Тебе пора возвращаться. Тело не может так долго оставаться без еды и воды.
Помню свое отчаяние, и грусть.
- Я вернусь сюда? – спросил я.
- Вернешься, если захочешь. Когда придет время, Ахмет…
Очи слипались, я засыпал. Старик провел рукой по моему лбу:
- Не забывай того, что видел, - и тихо прибавил: - Иоанн моё имя.
…Когда я очнулся, то все так же лежал в ложбине. Песок покрывал меня всего, и только голова оказалась приподнятой. Это меня и спасло. Я встал, с трудом расправляя руки и ноги, огляделся: пустыня сверкала всеми цветами, видимо, недавно прошел дождь. Нашел небольшую лужу в камнях и хорошенько напился. А затем, осторожно ступая, двинулся в путь.
В доме моего дяди мне оказали ласковый прием, я смог отдохнуть и восстановить силы. Но меня тянуло в другое место, и, шагая по городу, я искал кресты. Наконец, нашел храм: простой, невысокий и, разувшись, вошел. На меня смотрели с изумлением, не понимая, что делает здесь мусульманин, но, наверное, на моем лице виднелось что-то особенное, потому что никто не выгнал меня. Я с восторгом смотрел на иконы, облобызал крест. «Свет, свет, свет», - повторяли мои губы. Наконец, кто-то заговорил со мной, и я все рассказал.
Так я попал к христианам.
Дядя выгнал меня, когда узнал, но, уходя от него, я улыбался: «Наконец-то я свободен!» В одной христианской семье меня приютили, а когда узнали, что я искусный красильщик, помогли найти работу.
Но душа хотела главного: стать христианином. И тогда меня начали готовить. Я посещал дом священника, который беседовал со мной, читал целые главы из той книги, что называлась «Евангелие», а по вечерам я сам перечитывал историю жизни Христа множество раз. И, когда читал, меня касался тот же Свет…
На Литургиях я мог стоять только до тех пор, пока не звучал возглас: «Оглашенные, изыдите». Я поворачивался и уходил. То, что происходило дальше, оставалось для меня тайной.
Так прошел месяц, другой. Настал день моего крещения. Меня окунали в купель, священник читал молитвы, а я все ждал: вот, Свет коснется меня. Да, я ждал трепетно и тревожно, боясь, что этого не произойдет, и едва не упал от волнения, хотя был крепким мужчиной.
Но Свет вошел в меня по-другому: радостью! Именно радость наполнила меня, когда я вышел из купели. Все поздравляли, я улыбался. Мне нарекли новое имя: Андрей.
Дни потекли: блаженные, ясные. Свет был вокруг, Свет был во мне. Теперь я оставался стоять, трепетно дожидаясь конца Литургии, и с величайшим благоговением принимал в себя маленькую часть Света: Тело и Кровь Христовы…
Когда прошло полгода, я уже крепко держался на ногах и, заняв некоторую сумму денег, собирался открыть свою лавку. И вот тогда я увидел её…
Она вошла в храм, накрывшись покрывалом, но по легкости движений я сразу понял: это – юная девушка. Не знаю, почему, но во мне всё забурлило. Воспитанный в строгих законах, не позволявших мужчине пристально смотреть на женщину, я отвернулся, но думал только о ней. А когда молитва окончилась, спросил, кто она и как её зовут.
- О, - ответили мне, - даже не думай: тебе её не видать. Она – дочь священника!
Но разве мужчину остановит препятствие? Не прошло и недели, как я заслал друзей. Они вернулись ни с чем: отец отказался выдавать дочь за новообращенного иноверца. И тогда я обратился к Свету. Я молился так горячо и искренно, что ничуть не сомневался: девушка будет моей! Изредка мне удавалось видеть её: только в храме, за Литургией. Она взглядывала на меня, и в её пристальном взоре я видел вопрос: «Кто ты? Какой ты?»
Мне удалось узнать, что вскоре у неё – день рождения. И я захотел придумать цвет, которого никогда не было. Я смешивал краски, погружая в них тонкую материю, сушил на ветру и вглядывался: то ли это, что нужно? Но дни шли за днями, а цвет был не тот. И тогда я опять стал молиться, призывая Свет, умоляя его дать моей ткани нечто неземное…
Настало утро, я взглянул на высохшую материю – и засмеялся от радости: это был тот цвет! Тот, который я видел высоко в Небесном Храме.
Она пришла с подругами, и я набросил ей на плечи эту ткань, а затем подал зеркало.
- Взгляни, - сказал я, - я придумал этот цвет для тебя.
Она любовалась своим отражением, затем перевела взгляд на меня:
- Ты приехал издалека?
- Да, но останусь надолго.
Она усмехнулась:
- В городе говорят, что ты – искусный красильщик. Другого такого нет...
- Я знаю, что нравится женщинам.
Опять улыбка.
- Почему ты до сих пор не женат?
- Моя мать умерла рано, и некому было устроить мой брак.
Её бровь шевельнулась:
- Мой отец отказал тебе…
- Да.
- Он не спросил меня…
Я едва не задохнулся от радости, но спросил тихо, с достоинством:
- А что сказала бы ты?
Она не ответила, улыбнулась:
- Поговори с отцом еще раз.
Через несколько дней я снова послал друзей.
Венчание назначили на воскресенье. Стоя в храме рядом с возлюбленной, я опять видел Свет: в её глазах, на её устах. А потом, когда закончился пышный обед, и я повел её на ложе, я опять чувствовал Свет: в каждом нашем прикосновении. «Пусть этот Свет перейдет к нашим детям», - так думал я.
Неделю спустя я шел по рынку и увидел старика. Его лицо показалось мне знакомым. Наверное, и мое ему – тоже, потому что он подошел ко мне и, вглядываясь, тихо спросил:
- Не Ахмет ли ты, сын Измаила?
«Нет, не Ахмет», - подумал я и ответил твердо:
- Мой имя – Андрей. Я христианин.
- Прости, друг, - промолвил старик, повернулся и медленно пошел прочь.
Иллюстрация Девида Робертсона