Виктор Светлаев, которого некоторые друзья шутя звали «Бородой», лежал в палате на восемь коек. Это было отделение травматологии районной больницы. Прошло уже более десятка лет «незалэжности», но все напоминало порядки советского времени, только в усугубленном виде. Давно требовали ремонта ободранные рамы окон. Питание было чисто символическим: жидкие каши и пустые супчики, чтобы одинокие старики не умирали с голоду.
На расшатанную дисциплину младшего медицинского персонала начальство давно махнуло рукой. Ну, кто пойдет сюда работать за такую зарплату? Или подвижники, или огрубевшие люди, загнанные в угол жизненными обстоятельствами ... Преобладали женщины неопределенного возраста из пригородов, добиравшиеся на работу набитыми электричками.
Полы, правда, мылись в палате регулярно, а вот простыни были застиранные, со следами желтых пятен, иногда прожженные сигаретами.
Виктора положили по Скорой. Он потерял несколько дней , все надеясь, что как-нибудь обойдется. Не обошлось. «Борода» перед этим навестил дядю и возвращался в свою квартиру через сквер, расположенный неподалеку от его дома. Стоял зимний день с небольшим морозцем. Зачем-то (или почему-то) Светлаев вышел на раскатанную ледяную дорожку. Он поскользнулся и неудачно упал. Левую ногу его пронзила резкая боль, в глазах потемнело. Видимо, он ненадолго потерял сознание от болевого шока. Неожиданно вдруг возникли рядом трое крепких мужчин. Они не пытались ему помочь. Убедились, что его дело плохо и растаяли, растворившись в окрестном пространстве. Задним числом Виктор понял потом, что это были «сотрудники». Так они с женой называли для себя определенных людей, которые проявляли к ним повышенный интерес. Началось это с того времени, как они стали активно участвовать в Крестных ходах. Особенно после ходов вокруг Верховной Рады под прицелом многих видеокамер.
***
Оказалась, что у Виктора раздроблен мениск и порвана связка. Ему сделали довольно сложную операцию. Накануне соседи рассказали, сколько положено дать врачу и сколько анестезиологу. Существовала негласная такса. Сумма приличная, но никуда ведь не денешься...
В двух шагах от Виктора лежал молодой мужчина с серьезными переломами, полученными в пьяной драке. «Дружбан» его Шура, часто приходивший к нему из другой палаты, называл его Сашок. Сашок был среднего роста с накачанными мышцами, короткой стрижкой и недобрым тяжелым взглядом. Как-то сразу стало понятно, что для него избить человека или убить ничего не стоит, как расколоть пару сухих чурбаков...
На табуретке возле соседа стоял транзисторный приемник, постоянно настроенный на волну радио «Шансон», лежала смятая пачка «Примы». Поскольку здесь обитали мужики, и только некоторые их них были ходячими, санитарки и сестры закрывали глаза на курение в палате. Иногда только скажут пару слов для порядка... За небольшую мзду те же санитарки приносили бутылки с дешевым вином из магазина неподалеку. Чтобы скрасить страждущим жизнь.
Радио «Шансон» – это действительно была песня! Нескончаемый поток попсы, изливаемой в эфир, особо угнетающе действовал на нервы Светлаева. Хуже тараканьих бегов на рассвете по оранжевым шторам, ночных клизм и затяжных разговоров между Сашком и рыжеватым Шурой о генделиках на Подоле.
Одна песня сменяла другую. Бойкие строфы под бравурную музыку:
– «А Вы не трогайте, не трогайте меня,
не задавайте мне вопросов лишних зря...»
сменялись тягучими штампами романсов:
– «Розовое вино, губ твоих аромат...».
Потом следовало нечто из «тюремного жанра»:
– « Рожденный в лагерях
Счастливым быть не может...».
И так – целый день. Не очень помогала даже Иисусова молитва, которою Виктор пытался защитить свой хрупкий душевный мир от транзисторного чудовища.
Сашок работал вышибалой в баре с каким-то гламурным названием. После распада Союза он попал в одну из горячих точек. Там, участвуя в зачистках, получила обжиг его еще неокрепшая душа. Похоже, уже тогда он прошел через огонь, воду и медные трубы...
– Пошли русский, еврей и немец в бордель, – начинал Шура очередной анекдот, присев на край кровати своего друга. Он был слегка «поддатый» и мог часами без умолку говорить и говорить. Как Шахерезада. Его память хранила неимоверный запас разных житейских историй и анекдотов. Все это, сдобренное через слово бытовым матом, грязными подробностями похождений и тюремным фольклором, сливалось в непрерывный поток. Похоже, что подобный «драйв» плюс внимание слушателей как-то особенно разжигали и подхлестывали его.
– «Живый в помощи Вышняго...», – читал про себя по многу раз Светлаев. В этот раз помощь пришла в виде круглолицей черненькой медсестры, позвавшей Шуру к врачу.
***
Через несколько дней после операции Валя, жена Виктора, принесла ему костыли. Покупать не пришлось – взяла «напрокат» у их друга Юры. Ему они уже послужили. Хотя Юра был пониже ростом, чем Светлаев, это подспорье очень пригодилось. Вначале Виктор не мог даже повернуться на другой бок. А теперь, хотя и со скрипом, он стал добираться до туалета. В месте общего пользования было всегда открыто окно. Уличные сырость и холод пронизывали насквозь, на мокром полу валялись окурки.
– Да, – думал про себя Виктор, – чеховская палата номер шесть никуда не исчезла. Только теперь – это номер семь, восемь, девять... Надо все пережить, и пережить с благодарностью к Богу.
Ему здесь часто вспоминалась поговорка:
« Не то играть, что хочется скрыпочке».
Валя изо всех сил старалась поддержать свою половину. Она приносила отварную курицу, сырники, морковные котлеты, часто и что-нибудь вкусное. Иногда, сидя возле мужа и слегка растягивая фразы, тихо читала Псалтирь. Псалмы Давида над их головами вступали в битву с речевками Шансона...
– Аще видел еси татя, текл еси с ним, и с прелюбодеем участие твое полагал еси. Уста твоя умножиша злобу, и язык твой сплеташе льщения..., – звучали строчки из седьмой кафизмы. Обличительные слова пророка капали как воск крошечной свечи на лед вечной мерзлоты.
***
Поодаль от Светлаева лежал худющий старик с переломом шейки бедра. Виктору было его очень жаль, хотя тот был невыносим. Без конца канючил, за что Сашок на него матерился и обещал прибить. Это был типаж советского армейского политработника. Больше всего его волновали две темы. Одна – чтобы не пропали его новые сапоги, пошитые на протезном заводе. Почему-то он решил, что их могут украсть. Вторая – чего теперь в больницах вышли из употребления судна старого образца: с плавным подъемом по форме таза. Кому они помешали? Постепенно эти вопросы, заезженные как пластинка, «достали» всех без исключения.
Но нередко Виктор открывал для себя что-то новое и интересное в палатных разговорах.
– А знаете, сколько стоит лицензия на отстрел кабана? – спрашивал Андрей, выдерживая эффектную паузу. Правая загипсованная рука бывалого охотника опиралась на спинку расшатанного стула, густые брови подымались вверх.
– Шестьсот гривен в день. А убьешь или нет – это твои проблемы...
Еще Андрей с большим знанием дела рассказывал об охоте на уток. Прямо Пришвин, да и только...
Однажды речь зашла о разных необъяснимых вещах, и тут Сашок выдал свою почти детективную историю:
«Случалось мне рыбачить в одном месте: на озере, берега которого густо заросли колючим терновником. Там водились дикие караси, уловы были невероятные. Приезжаю как-то через неделю. Окрестные приметы те же. Нахожу даже пустые пачки своих сигарет, а озера нет. И не то, чтобы ил какой-то остался. Обычная трава растет, как везде...».
За время пребывания в больнице, чего только не довелось увидеть и услышать Виктору! Когда выписали Андрея, на его место положили молодого красивого парня с переломом ноги. Он забыл дома ключи, полез через форточку и поскользнулся.
– Ишь ты, мажор какой! – сказал про него Шура и сплюнул в сторону.
– Ну, красавцу этому не откажешь в обаянии. И женщины на таких вешаются, только свистни... Попробуй удержаться без надежных тормозов,–подумалось Светлаеву.
Вокруг «мажора» в течение дня суетилось много народа: и врачи, и посетители. У него было медицинское образование, уколы он делал себе сам. Парень этот рассказывал, что замечательно лечит позвоночник. В центре города у него свой кабинет, там он принимает, как мануальный терапевт.
– Бабки гребет, видно, приличные, – прокомментировали эту тему из угла комнаты, конечно, в отсутствие персонажа. – Но это не главный его доход. В компании с родичами он вывозит за бугор цветной металл. Сам от него слышал...
Красавчик рассказал однажды, как ему обычно везет – разбил уже пару иномарок, а самому хоть бы что.
– А тут вот ерунда – и на тебе ...
– Каким же ты образом попадал в такие аварии? – поинтересовался Светлаев.
– Да, понимаешь, у меня припадки случаются, – простодушно признался красавчик. – Мне вообще-то опасно садиться за руль...
Уточнять, как ему, больному эпилепсией, дали права Виктор не стал. И так было понятно...
***
Виктора несколько раз навещали знакомые по храму. По приходу, куда они с женой чаще других ходили: миловидная тоненькая Татьяна с дочерью Наташей. Он знал их стесненное положение, и ему было стыдно и неловко за их щедрые приношения. Убеждал Татьяну, ругал, но все уговоры были безполезны.
Наташенька светилась, как майское солнышко. На ней видимым образом почивала благодать, впитанная за частые посещения Божиих храмов. В школу, зная, что в них творится сейчас, мама ее не пустила. Оформила как-то заочное обучение, и сама старалась вытянуть образование девочки. Ребенок с опаской, как на тигра в клетке, косился на соседа Виктора. Шансон продолжал бренчать, но звук Сашок все же убавлял.
Непонятно, как это началось, но жесткая стена взаимного неприятия между Виктором и Сашком стала ослабевать. Светлаев по своим религиозным убеждениям стремился погасить в себе эти чувства, рвавшийся изнутри протест.
– И в этом человеке тоже есть образ Божий, – уговаривал он себя.
Трудно сказать, что происходило внутри наглухо закрытой души Сашка. Но, по косвенным признакам, и там шли какие-то свои сложные химические реакции. Он стал иногда заговаривать с Виктором по ночам, когда оба они не спали, страдая от сильной боли. Возможно, он просто привык к соседу, проникся к нему невольным уважением. Видимым проявлением этой перемены стал заглохший транзистор. Не умолкавший приемник забулькал и заглох, поперхнувшись какой-то китчевой шансонной фразой. Светлаев, наконец-то облегченно вздохнул, однако немного поторопился.
– Мамаша заберет и отдаст в ремонт, через день будет готово, – уверенно заявил сосед Виктора.
Но через пару суток он с огорчением сказал:
– Надо же, говорят, ремонту не подлежит. Придется покупать новый...
Днем позже у Сашка стали сильно гноиться раны, и его перевели в другую палату. Попрощались они с Виктором почти тепло.
– Похоже, ты прошел какой-то серьезный экзамен, – улыбнулась Валентина мужу.