О творчестве В. Распутина

Петр Лебедев
В борьбе сил природы все силы важны, каждая дает свой вклад в экологический баланс. Как правило, мы своим умишком не постигаем величие общего замысла, фиксируем локальные потрясения, которые могут заиграть в своем истинном неожиданно-созидательном ключе только в обрамлении целого, увидать которое дано не каждому, но поверить в такое, в правдивость замысла Божьего, все же возможно и тем, кто не наделен большой фантазией.

И все же, может ли провинциал, пробивающийся в центр, номенклатурными путями, со своей сермяжной правдой, частной и приземленной, ограниченной, со своими провинциальными комплексами и обидами, быть носителем здравой и всемирной идеи? В лучшем случае он несет этническое своеобразие своего региона в более широкое пространство – в данном случае – общесоюзное, советское, где оно заиграет новыми красками в обрамлении целого, найдет свое место в более полной палитре – такова диалектика межрегиональных и межэтнических отношений. Плохо, когда такое частное начинает выдавать себя за общее и проецировать свои специфические черты на целое, искажая его образ и подменяя его сущность. Хуже всего если за этим стоят корыстные, номенклатурные цели.

В корне неверно, что Распутин писатель-имитатор. Он – один из немногих – настоящий. Он мучился в поисках правильного слова - и находил его. Он имел мужество быть именно писателем – всерьез считал себя писателем и был признан таковым – по праву. Это такой аксакал, которого принято усаживать во главе праздничного или поминального стола и вежливо слушать изрекаемы им общие места, потому что кто-то должен напоминать постоянно и азбучные истины: надо быть добрым, хорошим, уступать в метро места людям старшего возраста и беременным женщинам. Я уверен, что такие набившие оскомину объявления в метро необходимы, потому что это и есть фон общественной жизни, тот минимум, который должен вдалбливаться всем и каждому – вне зависимости от чина, возраста, пола и национальности. Вот таким аксакалом, из уст которого банальности не кажутся пошлостью, а словно сказаны в первый раз, и был Распутин.

Такие люди в некотором количестве нужны, необходимы, они несут до поры до времени просветление и спокойствие умам, утешение сердцам – может быть, именно таких писателей нам теперь не хватает, поэтому пошатнулось и само понятие нормы. Это прорывается в неожиданных бытовых зверствах, о которых писал покойный писатель, а то и в военных конфликтах. Нетерпимость и обидчивость рождают химеры. Я убежден, что Россия стоит именно на внутреннем чувстве справедливости каждого человека – именно здесь, точнее, в общности этого ощущения, те пресловутые духовные скрепы, о которых говорят – и должны говорить такие писатели как В. Распутин.

Когда я учился в Литинституте – в 1993-98 гг., я усвоил, что В. Распутин противоречивая фигура: таково было и отношение к нему старшего поколения, в т.ч. и руководителя моего творческого семинара В. Шугаева, который, если я правильно помню то, что слышал, когда-то был приятелем, а потом разошелся с Распутиным.

Книги Распутина ни тогда, ни теперь не притягивают меня - не нашел достаточно досуга и разумения, а его сюжеты не кажутся мне безупречными – если женщина-мать в одном из его произведений расправляется с насильником своей дочери – это печальный разящий факт, который сам по себе вопиет, но это драма, в которой нет катарсиса, как нет его, например, в «Ворошиловском стрелке», вторичном произведении с тем же по сути сюжетом. Я предпочел бы, чтобы преступник покаялся, искупил нелетальным образом свое злодеяние и стороны примирились – хотя бы в дальней перспективе. От искусства ждешь доброго вымысла, выправляющего «свинцовые мерзости», от которых не знаешь куда деваться. Только так улучшаются нравы.

Как только такой аксакал как В. Распутин пытается сказать новое слово, высказаться в ядовитом политическом контексте, он неожиданно выговаривает какие-то провинциальные комплексы, которые могут быть поняты превратно, которые в ойкуменическом смысле могут носить не созидательный и жизнеутверждающий, а разрушительный характер. Номенклатурные задачи делают пробивающегося писателя отчасти конъюнктурщиком, но это не значит еще, что он непременно «отклонялся с линией партии», он может попытаться приватизировать эту линию в интересах своей малой группировки, стать политиком, повлиять или в корне изменить ситуацию в обществе не силой художественного слова, а не вовремя обнародованной «разжигающей» фразой. Я считаю, в жизни Распутина был такой момент, когда он выступил с трибуны, воспользовался авторитетом своей нетривиальной фамилии, не раз судьбоносной в нашей истории. И был услышан. Правильно или нет он был понят – другой разговор.

«До середины 1989 года дискуссии сторонников и противников усиления республиканской власти в РСФСР велись вяло. Но ее оживили «патриоты», которые помогли «расставить точки над i». На съезде народных депутатов известный лидер «патриотов» писатель В. Распутин сделал заявление, серьезно повлиявшее на настроения оппозиционных интеллектуалов: «Мы, россияне, с уважением и пониманием относимся к национальным чувствам и проблемам всех без исключения народов и народностей нашей страны. Но мы хотим, чтобы понимали и нас... Здесь, на съезде, хорошо заметна активность прибалтийских депутатов, парламентским путем добивающихся внесения в Конституцию поправок, которые позволили бы им распрощаться с этой страной. Не мне давать в таких случаях советы. Вы, разумеется, согласно закону и совести распорядитесь сами своей судьбой. Но по русской привычке бросаться на помощь, я размышляю: а может быть, России выйти из состава Союза, если во всех своих бедах вы обвиняете ее, и если ее слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления? Может, так лучше? Это, кстати, помогло бы и нам решить многие проблемы, как настоящие, так и будущие». Впервые слова о выходе России из Союза были сказаны с высокой трибуны». (Цитируется книга А.В.Шубина, "Преданная демократия: 1986-1989", М.Европа, 2006, http://vif2ne.ru/nvz/forum/archive/198/198642.htm)

Напрасно Распутин потом говорил, что его поход в политику ни к чему не привел. Кое-чему он посодействовал – кое-кого ободрил. Но можем ли мы уверенно сказать – добро это или худо? Я уже говорил выше о том, что очень сложно судить об истинных последствиях того или иного поступка. Мне не известно, носило ли это выступление Распутина окончательно деструктивный или очищающе революционный характер – но и В. Распутин не может претендовать на то, что его кругозор позволил ему расставить верные акценты. Читая его, нужно вооружиться карандашом и делать заметки на полях. Этнический писатель – это тема для комментариев. И это большой труд – для будущих исследователей его творчества. А как бы поступил первый Распутин, Григорий Новых, который тоже ходил во власть – сказал бы он такое с трибуны? Присоветовал ли царю или царице?

Характерно, что В. Распутина высоко ценил А. Солженицын. Но неверно думать, что В. Распутин – это такой мини-Солженицын, без английского языка и Нобелевской премии. Это был писатель со своей правдой, своей художественной задачей и своей ролью в судьбе бывшего СССР - позитивной или нет - судить еще рано. Для настоящей и взвешенной оценки творчества и жизни В. Распутина время, по-моему, еще не пришло, но ясно, что он вошел в историю и со своими книгами, и со своей общественной деятельностью.