Григорий Афанасьевич ехал в деревянной повозке и управлял камнями. Чуть позже все они - камни то есть - возвращаются на свои нагретые места и восседают, словно маленькие царьки. Но до той поры каждый камень с треском и шипением вылетает из своей норки и приземляется в двух-трёх шагах от дорожки. Где-то в это время над дорожкой пролетает стая мух. Не очень большая, но хорошо различимая - особенно при дневном свете - в кронах деревьев. Мухи, не произнося ни слова, а только жужжа, потому что это было их единственным свойством(помимо умения летать, конечно же), неслись мимо Григория Афанасьевича. Одна из них промахнулась и приземлилась(точнее втемяшилась) Григорию Афанасьевичу прямиком на плечо. Поскольку занятый ведением повозки Григорий Афанасьевич был также занят ещё и курением трубки(кстати, довольно длинной, если не сказать - длиннющей), оставшаяся незамеченной муха, которую в народе - если у мух вообще может быть народ - звали Маша, потихоньку начала вставать на задние лапки и уже готовилась взлететь, как вдруг внимание её привлекло что-то находящееся совсем внизу, почти у самой земли. Оно поблёскивало и искрилось, чем здорово забавляло Машу. Маша хотела было спуститься к этому предмету, но тут её подхватили родители, летевшие в самом хвосте стаи, и уволокли прочь в свою мухинскую жизнь. Так Маша и не посмотрела на блестящее, сверкающее и безмерно забавляющее её нечто.
А между тем повозка, управляемая Григорием Афанасьевичем, степенно ехала вперёд по узкой дорожке. Григорий Афанасьевич медленно курил трубку. Из неё тихо - почти не слышно - поднимался дымок. А позади повозки большие, густые и ароматные облака рассеивались солнечным светом. Им вслед смотрели во весь глаз камни. У камней не было бровей, даже одной тоненькой бровочки - даже, хотя бы, бровиночки. И ресниц тоже не было. Вместо этого у них имелись - точнее имелся - один единственный глаз, которым они и смотрели вслед. Чаще всего именно вслед, а не навстречу, потому что навстречу они ещё спали, а вслед уже нет. Потревоженные Григорием Афанасьевичем, камни не очень-то дружелюбно смотрели ему вслед. Потом они медленно сползались к дорожке и чинно усаживались на свои места. Чужих мест никто не занимал, ибо у каждого камня есть только одно - своё, единственное - место в мире. Камни чаще всего были серыми, хотя встречались редко и белые, и рыжие, и даже пурпурные камни. И хоть были они дружелюбными существами по своей натуре, с камнями мало кто общался. Потому большую часть жизни они спали.
Когда повозка остановилась, табак Григория Афанасьевича тут же потух. Григорий Афанасьевич неспешно отпустил поводья и слез на землю. Его длинное платье доставало до самой травы и, шурша соловьиной трелью, вилось за ним, словно змея. Григорий Афанасьевич Был человеком высоким и довольно старым. По одним слухам ему давали триста лет, по другим целую тысячу. Однако ж Григорий Афанасьевич если и был стар, то уж точно не был женщиной. Он даже не был колдуном, хотя о магии слыхал и с магами водил крепкую дружбу. Итак, Григорий Афанасьевич слез с повозки на землю и пошёл в сторону небольшого колодца. Колодец был сложен из больших округлых камней, которые почти все спали - только один поглядывал по сторонам, да и то лишь потому, что был ещё молод и не хотел спать. Григорий Афанасьевич сел возле колодца и закурил новую трубку. Он ждал гостя.
А гость ехал к нему с другой стороны леса на маленькой лошадёнке. Вокруг была тишина.