Крах образования

Иеронимас Лютня
- ...Наше школьное образование похоже на мусорное ведро, то самое, которое до 1990-х годов использовалось, когда полиэтиленовые пакеты ещё ценили и стирали, думаю, помните эти вёдра, которые снизу мокрой от помоев газетой застилались и в мусоропровод родной блочной многоэтажки вытряхивались, а на лестницу из этих вёдер хотя бы одна картофельная очистка или яичная скорлупка, но вываливалась...
Мнемоническое образование, наиболее известной разновидностью которого стала «прусская система», актуальным было в XVIII веке. Когда пришло на смену средневековой схоластике, решавшей риторические вопросы бытия в мелкотравчатых княжествах с пушкинскими скупыми рыцарями. Вместе с имперской машиной, пришедшей на смену феодальной раздробленности на княжества, графства и герцогства: сложному механизму потребовалось изготовление «винтиков», «шпунтиков» и прочего расходного материала в промышленных масштабах.
Прокачивать - пусть понемногу, но зато все знания, умения и навыки сразу!
Понемногу - географию: чтоб взглянуть на карту мира и увидеть, сколько врагов вокруг.
Понемногу - химию: чтоб не зависнуть над фразой «Ангидрид твою мать!», выкрикнутой продавцом хозяйственного магазина, бригадиром строителей на какой-нибудь «стройке века» или санитаром на перевязочной военно-полевого госпиталя.
Понемногу - биологию: чтоб знать, куда самому себе выстрелить последней пулей в окружённом неприятелем окопе, а то живого могут в плен взять и пытать там.
Понемногу - музыку: чтоб заранее познакомиться с бравурными военными маршами и гимнами, обязательного исполнения которых потребуют целые сферы жизни.
Понемногу - физику: чтоб запомнить, насколько часто и насколько тесно располагаемое время связывается с работой, тяжестью, нагрузками, усилиями и потраченными килоджоулями.
Понемногу - право: чтоб понять, что прав никаких нет, а есть одни обязанности.
Понемногу - экономику: чтоб научиться экономить.
Чуть больше - математику: чтоб посчитать и, прослезившись, пересчитать свои гроши, не ушедшие на гонку вооружений и перепавшие-таки в карман честного труженика.
Ещё больше - литературу: чтоб прослезиться вместе со всеми писателями-соотечественниками, чувство юмора у писателей и поэтов в империях, как правило, хромает на обе ноги.
Ещё больше - грамматику родного языка: чтоб с малых лет привыкнуть к бессмысленной, беспощадной и убивающей по пол-дня писанине.
Ещё больше - иностранные языки: их носители либо войной идти собираются, либо же на них самих нападать и кричать им «Сдавайтесь!» на их языке доведётся.
Ещё больше - истории: напомнить обо всех своих славных военных победах и о том, какими «железными девами» с «испанскими сапогами» в соседних царствах-государствах мучили народ.
А ещё больше - основ официальной религии.
Не имея возможности сосредоточиться на чём-то одном и любимом, врят ли кто-то станет мастером, но зато «и швец, и жнец, и на дуде игрец» в одном лице решает многие свои бытовые проблемы самостоятельно, особо не рассчитывая на поломавшийся от старости ассенизационный обоз, на три месяца вперёд заваленных заказами плотников, на пьяного сапожника, на призванного в армию портного и на прочую сферу услуг, дорогую и недоразвитую. Никаких «специалистов по правой ноздре», принципиально не заглядывающих в левые: только спецы широкого профиля, только хардкор, только «концепции всестороннего развития»!
В обязательном порядке - палочная дисциплина, система отметок, задания на дом и парты. Жёсткие деревянные парты, сколоченные наперекор любому представлению о комфорте, с малолетства морально готовят к корабельным трюмам, трясучим кибиткам, холодным палаткам и прочим начисто лишённым комфорта способам тащить своё «бремя белого человека» из метрополии в её колониальное владение где-нибудь у чёрта на рогах.
Школа прусского образца, дающая знания матчасти постольку-поскольку, в то же время превосходно учит ношению униформы, подозрительно похожей на военные мундиры, дружному приветствию вошедшего в класс учителя и прочему чинопочитанию, упихиванию многочисленных толстых книг в тонкий портфель и прочему мастерству экстремальной упаковки, а также навыкам и умениям регулярно подниматься с раннего утра, справлять физиологические нужды в загаженном донельзя сортире или терпеть несколько часов, переписывать тексты и формулы с мастерски спрятанных от посторонних глаз конспектов или учебников, исправлять или скрывать надписи в документах, симулировать болезни при окончательном изматывании себя учебным процессом, стоически переносить соприкосновение кожи рук со злым мелом... Для карьерного роста в оруэлловских Океаниях это даже более полезно, чем штудирование учебников и методичек.
И самое главное: прусская система учит уживаться с коллективом, где каждый второй - безвольная амёба, каждый третий - туп как бревно, каждый четвёртый - нелюдим, забит и зашуган, каждый пятый - отмороженный на всю голову хулиган, каждый десятый - вообще латентный маньяк Чикатило, а как минимум двое - стукачи-тихушники. Ко взрослой жизни школа готовит: на работе коллектив может оказаться ещё более склочным, чем в классе, а отморозки, социофобы и кретины запросто могут обнаружиться в креслах начальников.
Конечный продукт на выходе будет грубым, хмурым, ушлым, напыщенным, обидчивым, озлобленным, лицемерным, трусливым, суеверным, косноязычным, циничным и неврастеничным, но при этом готовым покорять мир и выполнять любую имперскую сверхзадачу.

На излёте и изломе своей актуальности прусская система пополнилась дошкольными учреждениями - детскими садами, построенными с целью обучать совсем ещё маленьких подданных таким нужным на просторах сверхдержавы вещам, как то: спать  днём, горланить хором песню «Как у перепёлочки заболели ножки», питаться всякой несъедобной дрянью, коллективно травить «белых ворон», по расписанию прогуливаться вдоль сетки-рабицы, уважать и бояться женщин в белых халатах.
Но время идёт и система вырождается: всё чаще и чаще её видят скорее дрессировкой, чем передачей знаний, всё реже и реже в ней надобность, всё меньше и меньше людей готово погибать в мясорубке вроде Аустерлица за какого-нибудь эрц-герцога Брауншвейгского или на далёких папуасских островах за английскую королеву, а всё больше и больше людей учится зарабатывать деньги вне планет Кин-Дза-Дза со строгой иерархией, субординацией, униформой, обязательным полуприседом «Ку!» и дифференцированными по цвету форменных штанов привилегиями...

* * *

Черепан Мечиславович понял, что школа ничему нужному его не научит, и окончательно разлюбил школу ещё классе в шестом: тройку с минусом ему поставили за содержание сочинения «Как я провёл лето». Под впечатлением историй, рассказанных старшими пацанами в раздевалке плавательного бассейна, Черепан написал в сочинении о слитой с атомной электростанции кислоте, проевшей каскад плотин и вызвавшей наводнение в соседнем городе: во втором абзаце шестиклассник поведал, как ему и двум его лучшим друзьям дедушка дал на два дня покататься на своей «24-й Волге» по окраине родной Кандалакши, но втайне от деда друзья - посадив за руль одиннадцатилетнего Черепана, естественно - двинулись на машине в соседний затопленный город, в третьем абзаце было красочно описано, как круто нырять в воду с крыши хрущёвки, затопленной примерно до третьего этажа, а предпоследний четвёртый абзац посвящался поиску по лесам и болотам декальцинированных костей, оставшихся от попавших под кислотное цунами грибников и способных завязываться в узел... Учительница русского и литературы, очень давно знавшая родителей Черепана, ещё долго причитала, что лишь из-за отсутствия орфографических ошибок она тройку, а не двойку за это сочинение поставила.
Четыре года спустя, по воле родителей покинув побережье Белого моря, отправившись к родственникам в ближнее Подмосковье и начав учёбу в одной из мытищинских школ, Черепан получит-таки свою первую двойку по литературе - за то, что в сочинении «Поэт и поэзия в лирике Пушкина» напишет о патронах со смещённым центром тяжести, которые Пушкину надо было взять с собой на дуэль с Дантесом.
А ещё через несколько лет, в самом конце 1990-х, женившемуся на женщине старше себя Мечиславовичу придётся помогать с уроками одиннадцатилетнему пасынку Севке.

- Ну чё ты так училку боишься? Ты пацан или не пацан?
- Она орать будет! Отметку на балл снизит! Она замазки у всех отбирает! Из-за помарок орёт! Из-за зачёркиваний орёт! Если на поля залезть, тоже орёт! За почерк отметки снижает! Зачёркивание за ошибку считает! Букву сам исправишь, а она всё равно ошибкой...
Сева - тщедушный подросток с волосами цвета упревшей соломы, с пухлыми губами, не лучшим образом сочетающимися с по-девчачьи маленьким вздёрнутым носиком и по-поросячьи маленькими глазками, с многочисленными прыщами и угрями на иссиня-бледном лице, с неровными желтоватыми зубами, уже во многих местах прогнившими и запломбированными, с узкой грудной клеткой и более узкими, чем бёдра, плечами, с писклявым голосом и с ярко выражающимся то ли кифозом, то ли сколиозом - корпел над уроками:
- ...И пиво мне не пролей на учебники!
По просьбе пасынка зайдя в комнату, где тот делал уроки, и согласившись помочь ему написать пару упражнений по русскому языку, Черепан Мечиславович принёс туда бутылку пива «Балтика 9», принёс свою любимую железную круженцию с местами отбитой жёлтой эмалью и криво наклеенным стикером для журнала комиксов «Мортал Комбат 2», поставил кружку на письменный стол и открыл пивную бутылку:
- Я бы на твоём месте специально пролил: может, после этого тебя в классе хоть немного зауважают? По-пацански поймут, что ты, наверное, пиво пьёшь и, значит, не порастерял ещё свои понятия, только так ещё по школе можно с будущей мафией закорефаниться и вором в законе стать, соображаешь, к чему я? И хватит уже ныть из-за своих учебников, как будто девица красная...
За прошедшее учебное полугодие уже три учебника было испорчено собакой Танюшей, сочетающей в себе взбалмошность афганских борзых и мощь затесавшегося среди предков питбуля, из-за которого Танюшу в клубы собаководства не принимали и как афганку не регистрировали, что, впрочем, Черепана Мечиславовича как хозяина не расстраивало:
- ...Собака - друг человека! - Черепан сделал паузу и хлебнул пива из кружки - С такой афганочкой я бы на любую бандитскую стрелку не побоялся идти, и только ты ей вечно: «Танька противная, Танька гадкая, библиотечный учебник сожрала, бабку-библиотекаршу бояться заставила, перчуганы-дутыши сожрала, заставила в старых варежках в школе позориться, самого чёткого робота-трансформера сгрызла, который в самолёт превращался!»... А не надо было базу для своих роботов на полу строить, тактике и стратегии, Сева, учиться надо, а школа этому не научит, ты вот, если вырастешь и у тебя банда будет, малину свою воровскую тоже в палатке в Александровском саду устроишь и понадеешься, что не разорит никто?..
Меньше всего от собаки пострадал учебник истории с изжёванной обложкой, на которой виднелись лишь цифра «6» и лошадиная голова на фоне средневекового замка, учебник литературы уже лишился как минимум двадцати страниц, остатками которых Танюша потом наблевала поздно ночью в прихожей, а в полнейшую негодность был приведён учебник английского - метиска афганской борзой и питбуля порвала книгу в клочья, разлетевшиеся по всей съёмной двухкомнатной квартире.
- Помоги мне лучше эти корни и окончания в упражнении расставить! - Сева нервничал.
- Подожди, сделаешь свои эти... Как их... - пиво иногда неожиданно уменьшало словарный запас Мечиславовича - ...Испражнения. Ты же у класснухи пока на хорошем счету? Слушай меня: перестань гнать на мою собаку, сгрызенные учебники на балкон выкини, буду ими там костры разжигать и свинца из всех своих аккумуляторов наплавлю, а новые учебники на большой перемене у каких-нибудь одноклассниц из рюкзаков стырь, на тебя в последнюю очередь подумают... Во, что я придумал: на стыренные учебники мы обложки со своих сгрызенных приклеим, перед одноклассницами точно не спалишься, а за одни обложки библиотекарша не сильно вонять будет. Кто родился и вырос на северах, тот знает, как украсть, и знает нашу русскую жизнь настоящую, а тем, что ты тут в Москве узнаёшь и тем, как ты тут пятёрки и четвёрки получаешь, ты среди пацанов авторитет не завоюешь...
- И не хочу! И не буду! Что ты пристал ко мне со своими пацанами и ворами в законе?! Я их всех ненавижу! - вспомнив, как его недавно избили в столовой одноклассники, а оказавшаяся рядом класснуха лишь наорала на него из-за вывалившегося во время драки из рук и разбившегося об пол стакана с грушевым компотом, Сева швырнул на пол ручки с карандашами, ударил обоими кулаками по  огромному куску мутного оргстекла, лежащего на столешнице письменного стола и расположившего под собой севкины почётные грамоты с новогодними открытками середины 1990-х годов, ещё раз ударил столу локтем, смахнул на пол тетрадь с недоделанным домашним заданием по русскому языку, сложил на столе крест-накрест руки, уронил на них голову и всхлипнул.

Изувечив на мозги, мнемоническое образование прусского образца отражает содержимое больных голов учеников - помимо всего прочего - содержимым их антресолей, чуланов, балконов и лоджий.
Безысходна ты и тленна, лоджия съёмной квартиры в километре от московской кольцевой автодороги!
Смысла в жизни ты, лоджия, пообещаешь не больше, чем уже было найдено в сломанном холодильнике «Саратов» 1971-го года выпуска! С пыльной двухлитровой банкой замаринованных ещё при Горбачёве грибов внутри. И с трухлявыми деревянными прищепками внутри. И с наполовину расплавившимся на люстре бадминтонным воланчиком в навсегда оттаявшей морозильной камере.
Не больше, чем в треснутом глиняном цветочном горшке с какой-то засохшей коричневой гадостью, отдалённо напоминающей фикус!
Не больше, чем в кривых занозистых лыжах «Юность» с чуть ли не узлом завязанной единственной палкой!
Не больше, чем в теннисной ракетке с растянутыми и порвавшимися лесками!
Не больше, чем в подшивках пожелтевших от времени журналов «Огонёк», «Работница» и «Крестьянка»!
Не больше, чем в продавленной, отсыревшей, истлевшей и позеленевшей от плесени диванной подушке!
Не больше, чем в проеденной молью, облитой аккумуляторным электролитом и вывернутой наизнанку каракулевой шубе!
Не больше, чем в абсолютно безобразной, растрёпанной, колючей и точно так же брошенной в угол лоджии на корм насекомым шапке-ушанке из рыжей лисы!
Не больше, чем в нечаянно растоптанном пластмассовом сине-зелёном крокодиле Гене!
Не больше, чем в обломках стиральной доски!
Не больше, чем в ржавой лопате без черенка!
Не больше, чем в не закрывающемся клетчатом чемодане, набитом скукожившимися офицерскими погонами, расползающимися по швам кителями, фурагами с протёртыми насквозь донышками и отрывающимися козырьками, куцыми галстуками на резинках, ветхими портянками и мятыми фотографиями горбатых бабищ в пуховых платках!
Не больше, чем в в трёхногой тумбочке, набитой разноцветными клубками липких и рвущихся от первого же прикосновения шерстяных ниток!
Не больше, чем в бездонной мятой алюминиевой кастрюле!
Не больше, чем в печатной машинке «Чебоксары» без клавиш!
Не больше, чем в стоптанных тапочках с отклеивающимися подошвами!
Не больше, чем в чьих-то мыслях, что всё это когда-нибудь да пригодится!
«Кашу маслом не испортишь!» - сняв двухкомнатную квартиру с захламленной хозяином лоджией, Черепан Мечиславович приумножил возвышающуюся выше парапета гору утиля несколькими старыми автомобильными аккумуляторами, которые периодически там же, на лоджии, разбивались кувалдой и вытряхивались в разожжённое для выплавки свинца кострище. А ещё вслед за вселением Черепана на лоджии появились и дверца от «ЗИЛ’а», и корпус от сверлильного станка, и барабан от стиральной машины, и дырявый взорвавшийся самовар, и сломанная кем-то об колено дворницкая метла, и спутавшиеся в клубок бобинные ленты с записями раннего Валерия Леонтьева, и стекло от светофора, и гриф от балалайки, и гармошка с порезанными бритвенным лезвием мехами...
Ничем кроме тщетности бытия ты не веешь, гармошка, и сдавленными матерными проклятиями тише выходящего из порезанных мехов воздуха прерывается первый же куплет «Гранитного камушка» Божьей Коровки, что безуспешно попытался сыграть на тебе Мечиславович!

- ...Она за всё отметки снижает, даже за запятые, а я в учебниках ни одного правила не видел, куда все эти запятые в предложениях совать надо!
Сева, сидя за кухонным столом, ел яичницу-глазунью с одним желтком и слипшиеся с яичницей макароны: и то, и другое было пожарено одновременно на одной сковороде. Тут же, за столом, расположился и Черепан Мечиславович с пивом, на закусь к пиву шли самопальные сухари, насушенные из зачерствевшего бородинского хлеба.
- Сев, а ты зачем так близко к сердцу каждую запятую берёшь? - Черепан лил пиво из бутылки в свою неизменную эмалированную кружку со стикером «Мортал Комбат» - Ты вот как своё школьное образование со своими хорошими отметками хочешь по жизни использовать? В смысле, чтоб с пользой. Ну, как ты самоутвердиться в этой жизни хочешь? Кем быть хочешь?
- ...
- Ну, кем работать после школы хочешь?
Стоящий в подвесном кухонном шкафчике без дверцы чёрно-белый переносной телевизор «Электроника 407» с алым обтекаемым корпусом, выпуклым экраном и кривой антенной сообщал о предстоящем штурме Грозного: танки, танки, танки, армейские «КАМАЗ’ы» и «Уралы», развевающиеся на ветру масксети, потерявший дар речи комбат, а в конце выпуска - президент Борис Ельцин, обещающий уже скоро навести конституционный порядок.
- В армию попасть не хочу. Университет престижный окончить хочу. В офисе работать хочу. Или в своём собственном кабинете сидеть хочу.
- В офисе, это понятно. А что там в офисе конкретно делать хочешь?
- Это... дела решать.
- Дела решать, это понятно. А какие конкретно дела делать?
- ...
- Ну, какие хочешь конкретные вещи делать у себя в офисе? Аккумуляторы? Цветмет продавать?
- Не хочу я цветные металлы сдавать и продавать. Я хочу как по телеку... В офисе сидеть, звонить кому-нибудь и распоряжаться, чтоб кому-то документы привозили и печати ставили... Машину хочу. Квартиру свою хочу. Много денег получать хочу. Что тут непонятного?
- Тебя конкретике в школе не учат. В упражнении запятые расставить заставили, а конкретики не дали, куда в будущем ты будешь эти запятые тулить, непонятно. С такими непонятками и без конкретики ты ни на какую машину не заработаешь, а я вот парень конкретный и уже знаю, что именно конкретного сделаю... Ну, того, что ты можешь видеть и в руках подержать... Ну, в помойке конкретные аккумуляторы и платы найду. Конкретные редкоземельные металлы, которые ты почему-то продавать не хочешь, из плат и аккумуляторов повытаскиваю, на пункт приёма отнесу, деньги на руки получу и «Волжаночку» свою «24-ю» восстановлю, вот я и при машине! Живи и жизни учись у меня, а не по учебникам, которые какие-то оторвыши от жизни писали и лет тридцать назад. И не у телека, который вообще не живой.
- Я в офисе хо...
- Сев, ты вот всё время плачешься, как тебя твоя училка по русскому и литре достала - Черепан открыл об край стола очередную пивную бутылку, щелчком пальца отправил было крышечку в сторону открытой форточки, но промахнулся - А ответить ей никак не можешь. Знаешь, это уже напрягать начинает. У нас в Кандалакше тебе бы уже предъявили за твою трусость. А вообще, если в глаза ей сказать никак, ты на большой перемене не в столовке булочками постными давись, а незаметно так ей в сумку помочись...
Крышечка, звякнув об полупрозрачное от пыли оконное стекло, упала куда-то на пол.
- Час от часу не легче! - жена Черепана, натирая то ли суржой, то ли какой-то другой серой пастой замызганную кастрюльку в кухонной раковине, отвлеклась и обернулась к столу - Научи давай, чтоб мой сын так же, как и ты, по наклонной пошёл! Ты когда на заводе работал, вы там со слесарями так же мастеру в ящик с инструментами, простите меня, ссали?
- Не - Черепан хрустнул сухариком - Мы неваляшек жгли там. Или неваляшку, или шарик от пинг-понга в газетке, а лучше всего неваляшку в газете на улице в кожух от приточной вентиляции запихиваешь и поджигаешь там. Неваляха коптит, вентиляха всё в цех гонит, никто понять не может, откуда это горелым тянет, а в цеху уже такой кумар, что мастера матерятся, слесаря всё бросают и вся работа встаёт, ты можешь хоть домой идти, а рабочий день как бы прошёл и зарплата полагается, а чё, если мы не на сдельно-премиальной и даже не на почасовой, а на месячном окладе...
- На вас всех без слёз не взглянешь! - жена отодвинула кастрюльку и взялась за сковороду - Ты вот про конкретику тут разглагольствуешь, типа умный самый, а на заводе вы все ничего не производили, кроме неваляшек горелых! И получали вы там ровно по себестоимости сгоревшей неваляшки, то есть нихе...
- Эй ты, ума палата! Куда сковородку суёшь?!..
Сковородка, взятая женой и поднесённая к раковине, в самый последний момент избежала попадания под струю воды:
- ...Сколько я тебя учил уже?! - жёсткими сухариками из чёрствого бородинского Мечиславович едва не поперхнулся - Куда масло смываешь?! Четыре раза всего пожарили на нём! Че-ты-ре! И паста тебе не бесплатная, чтоб переводить впустую! На этом масле ещё жарить и жарить! В общем, слушай. Декабрь этот холодный что-то, я реально не ожидал, что так прихватит, и пацаны не ожидали... На стоянке, там, где машину я ставлю, у Гинтараса в сарае вся картошка замёрзла, он говорит, что на цеппелины такая уже не сгодится. И по-братски он мне и ещё двум пацанам со стоянки по мешку раздаст, когда на следующую смену заступит, ты же сможешь драников сготовить из неё? Пацаны сказали, что драники можно и из мороженого картофана делать, а ты тут чуть весь дом без масла не оставила...
- Масла ему, видите ли, жалко! - перебила жена - Ну как же мы без масла твоего прогорклого, три недели и тридцать три раза подгоравшего, проживём-то?! А то, что твоя афганская и без того борзая уже вконец оборзела и безо всех продуктов нас оставляет... Жрёт сосиски молочные, «Новотимирязевские»! Ребёнка объедает! В холодильник лазает, думаешь я забыла, как она оттуда колбасу докторскую сожрала, яйца перепелиные побила?! Ножки куриные бушевские жрёт, ребёнку не остаётся, а ты ей ещё от костей очисти, ей куриные кости нельзя, да что это вообще за собака, которой кости нельзя?! Кости нельзя, а резинку от трусов, которая из неё окончательно вышла только с третьего раза и в гостиной на ковре, можно! Тапки мои можно! Платок носовой можно, ребёнка тут уже скоро высморкать не во что будет, только в Танюшу твою, если она все платки сожрала! Для тебя же готовить тут уже нечего и нечем, ей уже и продуктов мало, прихватку вот сожрала, которая с Микки Маусом! Полотенце кухонное сжевала и порвала, ещё перед тем, как ты на стоянку к пацанам своим расчудесным ушёл пьянствовать и жил у них там три дня! Помнишь, какое полотенце?! С яблоками и грушами...
- Ра-а-асцветали... - Черепан запел, стукнув по столу кружкой - ...Яблоки и груши, поплыли туманы над рекой! Выходи...
- Дебил! - в Черепана, не успевшего увернуться, полетел маленький пластмассовый бочонок с серой чистящей пастой, немного пасты вылетело Черепану на белую футболку с орлом и надписью «US Army», а ещё немного - на стол, где покачнулась недавно открытая пивная бутылка.
- Хи-хи-хи!.. - скрипуче засмеялся Сева.
- А ты чего ржёшь?! - рявкнула женщина на сына - Тебе не смеяться, а плакать надо, твой родной отец - никчёмный, твой вот этот вот отец - юродивый, ну а ты хотя бы уроки сделал, чтобы хоть чем-то лучше них быть?! В комнату иди давай!
Встав из-за стола, Сева вышел из кухни, скрылся за углом в прихожей, а вскоре из-за угла донеслось:
- Ты! Скотина! В моей комнате!..

В отличии от школы - с её гулкими коридорами и жёсткими партами, с указками и классными журналами, с портретами вождей в актовом зале и никогда не включаемыми станками в кабинете труда - действительно учит и даёт полезные знания круглосуточная автомобильная стоянка, соседствующая с шиномонтажкой и станцией техобслуживания.
Там, на стоянке, сторож Мунхо Бадо Баджанов учится варить глушителя и поднимается до сварщика.
Там другой сторож, Гинтарас Дзидулявичюс, успешно промывает топливную систему оставшегося без хозяина универсала «Мерседес 200 Комби» 1984-го года и поднимается до автомеханика. А в хэтчбеке «Сааб 99» 1978-го года, который, к сожалению, так и не удалось привести в чувство, в котором рабочими остались лишь аккумулятор с магнитолой и сиденья которого намного мягче школьных парт, по ночам звучит кассета с понравившейся всем гостям и обитателям автостоянки евродэнсовой песней Каралишки Эрдвя «Шоки су маним!»
Там третий сторож, Ярик Ермакимов из Кировской области, сушит порох и пыжует патроны прямо в сторожке.
Все вместе они учат зашедшего к ним на огонёк Черепана Мечиславовича заваривать ядрёный кирово-чепецкий чифирь, заквашивать не менее ядрёную «клопью закваску» по-мариямпольски, вызывающую зрительные галлюцинации, и шприцевать водкой копчёного омуля, привезённого с Байкала.
А ещё там, на стоянке, Черепан впервые узнал, что помимо серебра, золота и платины есть экаплатина - ещё более драгоценный и радиоактивный элемент, не встречающийся в живой природе. Вот бы раздобыть!
Что есть такая замечательная бесцветная жидкость, окисляющаяся и самовоспламеняющаяся на воздухе: триэтилсурьма.
Что есть такая замечательная книга Рэя Бредбери - «451 градус по Фаренгейту».
Что на планете Нептун скорость ветра может превышать скорость звука.
Что славяне в древности пришли в восточную Европу с территории сегодняшнего Афганистана, послав Александра Македонского с его юрисдикцией. И что точно такие же, как и у Черепана, собаки у живших в Средней Азии славян были священными животными, даже само слово «собака» - или «спако» - было общим у славян и персидских огнепоклонников времён царя Дария.
«Хоть вообще домой не возвращайся отсюда, вы, пацаны, мою афганочку уважаете гораздо больше, чем моя жена!» - всякий раз говорил Черепан, почифирив в сторожке. Ярик, предлагая заварить ещё чифирьку, после добавлял, что уже давно мечтает наполнить самовоспламеняющейся на воздухе триэтилсурьмой бак дачного душа «Зеленовка» на «шести сотках» начальника со своей прошлой работы.
И все вместе, с Черепаном за компанию, не раз приходили к мысли, что упади на город атомная бомба, с последующей многолетней ядерной зимой - и самыми полезными миру окажутся именно они, пацаны со стоянки.

- Ты! Скотина! В моей комнате!..
Сомнений не было: в комнату жены и пасынка, несмотря на их запреты, зашла собака. И что-то там успела натворить.
- А ну вали отсюда! Сколько раз тебе говорил, чтоб и духу твоего не было здесь! Кыш! Кыш! А... - севкин голос сорвался на визгливый фальцет - ...Ну стой! Отдай!
С письменного стола афганка Танюша схватила одну из тетрадей по русскому языку и, зажав тетрадку в зубах, побежала прочь из комнаты, в зал.
- Отдай! А ну отдай! - пасынок Черепана бросился вдогонку.
- Отдай, пока не убил! - выскочивших с кухни в прихожку Черепана Мечиславовича и его жену чуть не свалили с ног.
- Стой!
Промчавшись галопом по залу, Танюша прыгнула на полиэтиленовую плёнку, заменявшую отсутствующее в балконной двери стекло, прорвала плёнку своим телом, приземлилась на пол лоджии, поскользнулась на разлившейся по полу и замёрзшей воде из прохудившегося ведра, споткнулась об сине-зелёного пластмассового крокодильчика и железную миску с пеплом, уронила горшок с засохшим фикусом, упала на брюхо сама, подползла, не вставая, под завал из лыж, обломков кресла, истлевших диванных подушек и дверцы от «ЗИЛ’а», забилась ещё дальше в угол, за сломанный холодильник, и оттуда, из-за холодильника, послышалось чавканье: в собачьей пасти погибла тетрадь.
- Тетрадь! - Севка просунул голову сквозь продырявленный собакой полиэтилен, но открыть балконную дверь и тем более пробраться по валяющемуся на лоджии хламу к холодильнику школьник не решился - Все сочинения, изложения!.. Танька, ты... Ты...
И из перекошенного от ярости рта скороговоркой вылетело:
- ...Мразегнидосукопадлотварь волосатая!..
Топнув ногой, подросток отошёл на середину зала, огляделся на полиэтиленовую рвань на балконной двери, на разобранный отбойный молоток на подоконнике, на сервант с почерневшей от моторного масла тряпкой на полке, на корейский телевизор, поставленный на давным-давно сгоревший советский телевизор «КВН», на кресла с какими-то жёлтыми пятнами на чехлах, на плюшевый диван со стопками книг вместо сломанных ножек и навсегда утраченной способностью раскладываться, на надувной матрас, служивший постелью Черепану и его афганке - метиске, на батарею пивных бутылок у стены. И завыл белугой:
- Ы-ы-ы... Да чтоб ты сдохла! Ненавижу тебя! Усыпить тебя надо! В этом доме всё сожрано! Нафиг нам вообще эта псина?! Почему у нас семья такая?! Живём как... Как... Не знаю... Как бомжи какие-то!..
- А ну уйди из гостиной! - раздался командирский голос матери, вошедшей в зал - Хочешь, чтоб продуло?! Мы горький парацетамол давно не пили?! По очередям в поликлинике соскучились?!
- Тетрадь... Сочинения... - сына душили слёзы.
- Дырень-то какая! - присев под балконной дверью на корточки, женщина пальцами обеих рук схватилась за свисающие с двери обрывки полиэтилена и попыталась притянуть их друг к другу, прикидывая, можно ли склеить плёнку скотчем или же придётся где-то искать новую - Голодом морила нас, значит, колбасу из холодильника жрала, а теперь и холодом уморить решила, если не склеим теперь до ночи, то окоченеем... Ой! Да ты уже тут!
Расправившись с тетрадью в углу лоджии, собака выползла из своего укрытия, подошла к двери, встала на задние лапы и из-за полиэтиленовых лохмотьев посмотрела жене Черепана прямо в лицо, нос от носа отделили считанные сантиметры.
- Ну всё! Тебе не жить! - в руках у женщины оказалась поднятая с пола красная майка с логотипом баскетбольной команды «Чикаго Буллс» - Получи, тварь!
Юркая полуафганка вместо того, чтобы вновь укрыться на лоджии, запрыгнула обратно в квартиру, пробежала под ногами и шмыгнула из зала в прихожую, а майкой, намотанной на руку и нацеленной на собачью морду, удалось хлестнуть разве что подоконник с задребезжавшими на нём запчастями отбойного молотка.
- А ну стоять-бояться, упасть-отжаться! - возникший на пути у жены Черепан толкнул её на диван, предательски скрипнувший и слегка завалившийся на бок - Ещё раз на мою собаку руку поднимешь, я тебе в дудку с ноги подниму, поняла?! Вас, вижу, учить и учить... Три дня нас с Танюшей дома не было - не оценили, кого выгнали, теперь мы будем уходить и вы даже знать не будете, вернёмся ли мы. Может, мы вообще на Север вернёмся и в мафию уйдём, поняла? Танюш, собираемся! - неизвестно откуда в руках Черепана появились ошейник и поводок.
- И валите!
- Д-д-да, проваливайте оба! - сквозь рыдания поддакнул матери откуда-то из санузла Сева.
Хлопнула входная дверь.
- Не... Как хочется сейчас сесть в поезд, уехать отсюда к чёртовой бабушке, улечься спать в своём купе и сказать самой себе, что весь этот кошмар мне лишь приснился! - помня, что у мужа три адидасовские олимпийки и две из них, когда Черепан куда-либо уходит, всегда остаются на вешалке, женщина нашла их за своими полупальто, сорвала с крючков, швырнула на пол и принялась топтать ногами - Дама сдавала в багаж...
- ...Продует, заболеет, от гриппа умрёт! - ещё слышалось из подъезда, где Черепан с Танюшей ожидали лифт - Да и пусть, да простит меня Господь! Одиннадцать лет всего, а уже такой злой, Танюшу мою усыпить хочет! Поколение потерянное! Как же чище воздух станет, сколько же ты, Сева, нефти, газа, драгметаллов и других ресурсов для потомков сэкономишь, если прямо сейчас в шестом классе скопытишься!..
- ...Диван, чемодан, саквояж!.. - вслед за фиолетовой нейлоновой олимпийкой с двумя белыми полосами вдоль рукавов под горячую ногу попал раскрывшийся от первого же пинка чемоданчик из чёрного кожезама, набитый потёртыми пластмассовыми вентилями, кран-буксами с сорванной резьбой, забившимися чёрной грязью сантехническими тройниками, душевыми шлангами с размотавшейся стальной гофрой, лопнувшими унитазными резиновыми стаканами и разобранными ключами-газовиками.
В подъезде скрипнули двери подъехавшего лифта.
- ...Картину, корзину!.. - с грохотом опрокинулась стоящая у двери в кухню плетёная корзина без одной ручки, полная малярных кистей со слипшейся от краски щетиной, канцелярских ножей с полностью израсходованными лезвиями, коричневых кафельных плиток, кукольных пластмассовых кувшинчиков с засохшими клеями, лаками и морилками внутри, стеариновых свечных огрызков, флаконов из-под тормозной жидкости и кирзовых сапожных голенищ.
В кухне самым ярким и заметным предметом была расписанная под хохлому железная хлебница, в которой вместо хлеба была лишь завалящая октябрьская недоеденная булочка, когда-то принесённая Черепаном с работы, и на которой лежала книга Василия Казанского «Борзые: промысловое собаководство» в бежевом матерчатом переплёте, отданная Черепану кем-то из сторожей автостоянки.
- ...Картонку и маленькую собачонку! - книга о борзых полетела в угол кухни, а под ногами захрустели пенопластовые корытца из-под «Доширака», в которые Танюше ещё со вчерашнего дня свалили подгоревшую коричневую вермишель с морковной подливой, и истошно запищал замусоленный резиновый Незнайка в некогда широкополой, но теперь обгрызанной и обкусанной шляпе.
Сквозь пыльное кухонное окно не было видно, вышли ли Черепан с Танюшей на улицу.
- Маленькую, маленькую, маленькую собачонку! - по возвращении из кухни обратно в прихожку и в зал под ногой оказалось ещё одно корытце, подлетевшее до потолка и рассыпавшее из себя по всей кухне сухой корм «Педигри» - Тетрадь сожри, ещё одну тетрадь сожри, учебник и дневник, аттестат, университет, красный диплом, будущее сына сожри!
Муж с собакой по какой-то причине задержались на нижнем этаже подъезда и не спешили во двор. В санузле всё тише и тише рыдал Сева.
- Не нажравшийся ты талибан, пусть на... - жена заматерилась - ...идёт Черепан, ногою пихну я диван, картину, корзину, картонку...
Пнув диван, и без того накренившийся, женщина окончательно столкнула его с подсунутых под обломанные ножки книг, окончательно скособочила и лишила правого подлокотника, отвалившегося с тихим стуком. Из-под ветхой и расползающейся по швам плюшевой диванной обивки показалась пружина. Следующий удар с ноги распахнул и сорвал с одной из петель балконную дверь со всколыхнувшимися обрывками полиэтилена, ещё недавно служившего остеклением:
- ...Урод моральный! Хуже животного! У всех мужья как мужья, деньги зарабатывают, из «пацанчиков реальных и конкретных» мужиками становятся, на шубы жёнам зарабатывают, на коляски детям, на машины себе! - жена Мечиславовича орала с лоджии заснеженному, малолюдному и равнодушному двору - К чему-то стремятся! Добиваются и пробиваются по жизни! Влиятельных друзей завоёвывают! Карьеры делают! Квартиры обустраивают, а не бомжатники! И начальник мой на работе, а замы начальника, а я?! А что я?! Ах, а я играю на гармошке у прохожих на виду!
Гармошка с порезанными мехами полетела с лоджии вниз, упала на утоптанный снег внутриквартальной дороги и, квакнув, развалилась на две части.
- Козёл! Мешок! - вслед за гармошкой полетела раздавленная сине-зелёная пластмассовая игрушка, только полетела она не на дорогу, а дальше, за детскую площадку - Крокодил!

- ...Школа вообще не учит ничему! - возмущённо говорил Черепан Мечиславович дворнику Кузыбаю, стреченному во дворе - Опять мою Танюшу обидели!
Оба обломка гармошки, а также вылетевшие из неё и рассыпавшиеся по снегу кнопки уже были сметены в мешок из-под муки, в свою очередь поставленный под ближайшее дерево, и тут же, к стволу дерева прислонилась метла Кузыбая: дворник сделал перекур по случаю встречи с Черепаном.
- Наорали, напугали, на балкон загнали, она аж через плёнку прыгнула, которая у нас на балконной двери вместо стекла натянута. Матом покрыли. Сдохнуть пожелали. Чуть футболкой не избили. А собака чувствует всё, переживает сейчас очень.
- Ну что за люди? И как же нам с такими жить дальше? - одновременно соглашался и задавался вопросом Кузыбай.
- Вот и я о том же - Черепан чуть ослабил собачий поводок, но любимая метиска афганской борзой сидела у ног хозяина, никуда не идя - В школах непонятно чему учат. А чтобы научить, как близких своих уважать, как чувствовать, что слабого обижаешь, как извиняться... Афганочка моя всегда переживает очень, когда они обижают её, даже плачет иногда по ночам...
- Ну что за люди? Школа да, ничему и не научит, нам самим себя учить надо, веровать...
Громада жилого дома нависала из-за спин, а наверху, на привычной уже лоджии с дверцей от «ЗИЛ’а», сломанным холодильником и прокопчённым от костров потолком вновь возникла жена:
- Импотент!
Клетчатый чемодан, перекинутый женой за парапет, спланировал вниз и раскрылся при падении на снег, явив наружу выпавшие портянки, разлетевшиеся погоны и покатившуюся по снегу фуражку с дырявым донышком.

* * *

- Школы нам не нужны!
Путь Черепана Мечиславовича и Танюши лежал к московской кольцевой автодороге, через частично заброшенную промзону.
- Пойдём на стоянку, к Гитарусу, картошки нажарим, потусуемся там на этот раз чуть подольше, до Нового Года, а потом уже вернёмся, прямо под ёлку к домочадцам нашим тухлым, как Дед Морозильник со Снегуркой и с мешком картофана недоеденного - Черепан смотрел то на свою собаку, то на возвышающиеся вдали вышки высоковольтной линии, то на чадящую чуть поближе заводскую трубу - Сами же себе проблемы создают. Выпускники школы нашей хвалёной, раскудык её тудык! Ах, школа советская, ах, современная школа российская, ах, частные лицеи и гимназии, ах, а при царе-батюшке гимназии то какие были!.. - Мечиславович погримасничал - Тьфу! Тьфу! Вот тебя, жёнушка моя любимая, в советской школе на уроках домоводства чему научили? Пирожов чуть твёрже кирпичей наля-я-япи, блинчиков на воде напя-я-яки, ах, школа ты какая классная, ах, ты замуж вышла, но ничего кроме компота из груш и каши манной не умеешь готовить, ах, а я в приготовленный тобой ужин смотрю и не втухаю, какое же это из тех двух блюд! Просто... Песня какая-то! Отец, приходя, не находит дверей и плюёт в приготовленный ужин, а ты старше, чем твоя мать, и он должен стать твоим мужем! А пошла бы ты знаешь куда?!..
Впереди, среди вышек высоковольтки, руин цеха и ржавых кабин от допотопных грузовиков, дышало жёлтым паром не замерзающее на зиму озерцо: в его воде цвета хаки плавали рваные упаковки из-под капустных салатиков и рыбьи головы.
- Поймаю вот рыбу золотую, но богатства не попрошу у неё. Безо всяких школ я научен, как разбогатеть: серебра из торпедных аккумуляторов наплавлю, золота из разбитых телевизоров в соляной кислоте навымачиваю и через фильтр от тёщиной кофеварки нацежу, платины из щитовой башенного крана наковыряю, ты мне такая: «Чего тебе надобно, старче?», а я тебе только одно желание загадаю - чтобы у Божьей Коровки новый альбом вышел, а то в этом году не выпустили почему-то...