Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2015/03/10/1328
Старый медведь умирал.
Хвома крутился возле родителя денно и нощно, принося ему пойманных зайчат и выловленную в запруде рыбу.
Но отец только подносил нос к пище и отворачивался.
Две недели назад его тяжело ранил лось, которого они загнали в бурелом. Огромными рогами сохатый распорол брюхо вставшему на задние лапы косолапому.
Размотав часть кишок на сучках и ветках упавшей ели, старый медведь беспомощно залег.
Хвомка был рядом, периодически отгоняя от отцовских потрохов надоедливых сорок, в преддверии пира стрекотавших на ветвях ближайших деревьев. И только ночью, пока длиннохвостые стервятники спали, мог позволить себе сбегать за добычей.
Две росомахи, услышав назойливый стрекот сорок, перепрыгивая через валежник, устремились в бурелом.
Птицы в тайге просто так не кричат, тем более сороки.
Повзрослевший за еще одно лето медведь, чуть задремав на солнышке, обнаружил опасность только тогда, когда одна росомаха бросилась на него, а вторая тем временем вцепилась в еще теплые потроха старого медведя и потащила, разматывая по мху, под сваленное дерево. Хозяин тайги вздрогнул всем телом, но боли уже не почувствовал. Он уходил от потери крови, оставляя своего найденного сына один на один с опасностями и трудностями жизни в тайге.
Через полчаса покусанный и побежденный Хвома понуро бежал от ужасного места, где теперь пировали росомахи.
Его не преследовали. Молодой медведь шел к людям, у которых вырос и провел почти два года. Уж лучше жить с вредными собаками, чем остаться в урмане, где его будут преследовать эти страшные твари-росомахи.
Он не знал, что его двуногий друг Никита идет ему навстречу.
***
– Шагай, шагай, – ткнув в спину связанного Никиту стволом самопала, прикрикнул Расстрига.
Неделю назад Гришка, причалив к берегу у выхода Атлым-реки в Обь, принялся караулить. Сунуться в лог Расстрига не решился.
Счастье улыбнулось Григорию вечером: к воде проверить сети спустился Никита…
Расстрига даже не обратил внимания, с какой легкостью волхв поддался и согласился показать путь на Чудо-озеро.
Несколько дней на Гришкиной лодке, а после уже пешком по берегу, они дошли до места, к берегу таежного водоема.
– Шагай! Шагай!
Никита, обернувшись, произнес:
– Куды шагай? Пришли ужо. Развяжи, я со связанными руками по лабзам не ходок. У тебя сабелька имеется окромя самопала, а у меня токмо голые руки. Не дрейфь, не сбегу.
Вурдалак, вынув саблю, разрезал путы.
– Ишо кто кого страшится. Напужал, аж под мышками вспотело.
Волхв, растерев затекшие запястья, распорядился:
– Слеги надобно вырубить, чтоб по лабзам идти, ими толщу травы будем проверять, без них здесь никуда. Тута многие века вспять, о чем написано на стенах пещеры жрецами древними, вздыбилась земля, выпуская дух на свет Божий, и большой пламень воздался к небу, было тогды светло на десять верст округ, почитай, три полных луны бил в небо пламень. Потух пыл, глядь, а там пропасть в преисподнюю. И дна у сей пропасти нет.
– И что далее? – мотая портянку, откликнулся Гришка.
– Далее стекала веками в нее болотная да снеговая водица. Вот и родилось озеро, кое заросло с годами травой – лабзами. Или, как Ефим говорит, плавнями. А провались под них, так и дна не достать. Лабзы сойдутся вновь – и поминай как звали. Пробовали жрецы вожжи спускать с грузом, да, связав вместе двенадцать штук, по двенадцать косых сажень кажная, не достали оне дондышка. Назвали жрецы это озером святым местом и многие лета приносили в жертву злато и серебро.
– Так, стало быть, на дне там злата видимо-невидимо? – заблестев жадно глазами, вновь откликнулся Расстрига.
– Стало быть, стало быть, – согласился волхв, – вот пыхнет когда-нибудь опять озерце-то и выплеснет воду в ручьи и реки вместе со златом и серебром, потом как грибы собирай. Архип тут болотное железо сбирал по берегу, видать, когды пламень полыхал, жар стоял невыносимый, вот железо в россыпь и оплавилось. Собрал он, что унести мог, в корзину, да домой счастливый и подался.
– А пошто радостный?
– Так что ж не радоваться! Дома ему уголь березовый обжигать да торф перебирать половину лета, чтоб руду сыскать и плавить. А тут, словно ягоды, железо – греби да греби. А озеро это опричное – оно два выхода имеет: один ручей, по которому мы пришли, в Обь течет, другой, на том берегу, в Ионесси, – продолжил рассказ каменотес.
– Где это, Ионесси?
– Там, – показал рукой на восток Никита, – по всем ручьям злато и по сей день остяки сбирают. Вот и ты бы, Гришка, шел бы стараться, а на остров шибко опасно идтить.
– Веди на остров, а то опять повяжу. Ишь заговорил меня, я аж чувство чуть не потерял с тобой.
– Ну, айда, коли хошь, токмо след в след ступай за мной, – пожав плечами, согласился волхв.
Мысль отыскать сокровища Ермака у Расстриги перевесило желание отомстить Архипу.
«Никиту я опосля тут пришью, а до Архипа на обратном пути доберусь, – принял решение Гришка, – вот только нож сапожный где-то посеял. Придется саблей рубить волхва, а ей в пещере шибко не размахнешься».
***
Ксения, сходив по воду, поставила полные ведра у крыльца, закрыв их деревянными крышками от лаек.
– Ну-ка, подь, шельмы! – прикрикнула она на сбежавшихся собак, замахнувшись коромыслом, – на реку ступайте, там воды много, не для вас корячилась!
Пройдя в кузню, где работали Архип с Максимом, присела на скамью:
– Кажись, беда, Архипушка.
– Ты это к чему, матушка? – откладывая кувалду, утерев тряпицей пот с лица, поинтересовался кузнец, присаживаясь рядом.
– Никита пропал.
– Мож ушел куды, не малец же.
– Нет. На берегу следы от челнока чужого.
– К остякам на юрты подался, оленей лечить.
– Нет, Архипушка. Следы сапог с каблуками и шпорами, кои стрельцы носют. Видно, что барахтались по брегу, и волочения след по няше остался к лодке.
***
Вогул ночью через сопки ходил на стойбище, а к утру вернулся.
– Видел остяк по имени Сарыч, как чужая шнека проходила наверх по Атлымке. Никита связан был, а за греблями стрелец сидел. Глянь, Архип, – протянул кузнецу нож Угорка, – на берегу нашел.
Кузнец подошел к оконцу, лицо его передернула легкая судорога.
– Гришка Расстрига это. Вернулся, стало быть. Его это нож. Я этот ножик в лодку кинул, когда его связанного от берега отталкивал. Тогда еще удивился, вроде стрелец, а нож бухарский. Такие ножи узбеки в сапогах носят. Быть беде. Он Никиту к Чудо-Озеру погнал, дорогу к сокровищам Ермака Тимофеевича показывать. Собирайся Угор, может, нагоним.
К закату Архип и Угор, гребя по очереди, пустились вослед Григорию.
***
Ваулихан и Ванюшка, сидя на обрывистом бережке, удили рыбу. Поплавки из гусиных перьев периодически сносило течением, и мальчики, одновременно подняв удочки, смастеренные из таловых веток, перекидывали снасть выше, ожидая поклевки. Изредка с громким кряканьем пролетали над водой селезни.
– Ныне Исиль сильно разлился. Все утиные гнезда затопило, яйца намокли и пропали. Вот и ищут селезни утей, чтоб по-новому на гнезда они сели, – рассудительно проговорил Ваулихан.
– Молодец, все подмечаешь, а вот что червя у тебя ужо слопали, не узрел, – рассмеялся Ванюшка, беря удочку из рук друга.
– Я дам тебе в дорогу чапан и колшатыр , – не обращая внимания на насмешку друга, пообещал Ваулихан. – Лето-то будет холодное и дождливое.
– Пошто знаешь?
– Вороны ныне гнезда на деревьях с юга свили, значит, тепла мало будет для птенцов. Вороны благоразумные, их не проведешь. Когда лето жаркое, они с севера вьют, чтоб птенчики на жаре не высохли.
– А у нас в урмане я и не видывал, где они вьют гнезда. Прячется ворон от постороннего взора.
Ванюшка взгрустнул, вспомнив Чудо-Озеро, седого ворона, матушку, брата с сестрой, Архипа и Никиту с Угором.
***
Мудрый ворон, сидя на ветке разлапистой ели, наблюдал за двумя путниками, ступившими на марь у берега озера. Хоть и поседел ворон за несколько веков жизни, но зрение у него было отменное.
Первый человек, в длинной рубахе, тыча слегой впереди себя, шел уверенно, как будто бывал он здесь. Позади него, обвешанный блестящим оружием, след в след двигался другой муж. Второй не смотрел по сторонам и не оборачивался, стараясь попасть в след впереди идущего путника.
А зря. Ведь третьим на отдалении в полверсты крался за ними медведь-двухлеток. Хвома два дня назад заприметил движущегося навстречу своего пестуна Никиту и хотел уже было кинуться к другу, но, разглядев незнакомого человека позади волхва, поостерегся, припал на лапы и укрылся за кустом шиповника. Пропустив путников, мишка крадучись последовал за ними.
Сорт Лунг пошевелил хвостом, почувствовав едва заметные колыхания на поверхности озера. Он, как паук в паутине, различающий колебания каждой нити, лежа под лабзой, карауля случайную добычу, одновременно грелся на отмели. Но последнее время столетней щуке не везло. Две схваченные утки, которые во время линьки беспечно выплыли из камыша на плес, давно переварились в бездонной утробе стокилограммового чудовища.
Сойдя с отмели, злой дух, махнув хвостом, ушел в черную бездну кратера. В нашем мире не бывает бесконечности и бездонности. Так и у Чудо-Озера существовало дно, и в самые голодные времена Сорт Лунг спускался вниз.
Он разыскивал в иле вымокшие скелеты принесенных когда-то в жертву животных и людей. Благо, что щучья желчь способна переварить даже гвоздь.
Злой дух из глубины разглядел прогибающиеся лабзы под стопами идущих по ним людей. Он выжидал момент, чтоб молнией броситься на жертву и утянуть ее в бездну.
Наглость медведя поразила мудрую птицу. Он шел безбоязненно по бывшему горельнику, в то время как другие урманные звери обходили владения ворона стороной. И пернатый страж, громко хлопая крыльями, ринулся в атаку на непрошенного мохнатого гостя.
– Кар!
Хвома, почувствовав на своей покусанной росомахами холке холодные когти ворона, рявкнул на все болото, бросившись к берегу.
Туманная утренняя гладь водоема эхом подхватила рык, разнося его по кочкам и плесам.
Расстрига оступился, провалившись по бедро одной ногой в плавни.
– Руку дай! – крикнул он Никите.
– Зачем? – присев на кочку, зло улыбнулся волхв.
– Давай, говорю. А то из самопала пальну!
– Замочил ты порох, не пальнет он. Ты думаешь, что с немощи своей поддался я тебе на Атлымке? Нет, Гриня. Увел я беду от Архипа.
Гришка выпучил глаза. Кто-то огромный схватил его ногу чуть ниже колена и потащил в бездну…
– Руку подай. А! Помоги! – уходя в пучину, завопил обреченный.– Не подам. Лишний ты на земле нашей.
Никита подошел к еле-еле заметной майне, из которой еще мелкими пузырьками выходил воздух. Поднял самопал. Отряхнул траву со ствола и тронулся в обратный путь.
Над ним, громко каркая, летал старый ворон. А по берегу прыгал медведь, косясь на парящую в облаках мудрую птицу, боясь кинуться в болото навстречу своему другу.
***
Угор опустил весла, перестав грести, и одним из них толкнул спящего в лодке Архипа.
– Просыпайся. Жив Никитушко. Вона на мысу стоит с Хвомой своим.
*-лабзы – плавни, слой плотной травы на поверхности озера.
*-опричное-особенное.
*-Ионесси – Енисей.
*- чапан – длинная верхняя одежда.
*- колшатыр – зонтик.
*- марь – заболоченный редколиственный лес.
продолжение: http://www.proza.ru/2015/03/20/1475