Когда совсем нечем заняться, Борис брал обычные канцелярские скрепки и собирал в длинную цепочку. Это было скучно. Ему вообще было скучно. Постоянно. Все вокруг имело смысл для кого угодно, только не для него.
Он не видел смысла ни в чем, и в своем существовании тоже. Вот не было б его на свете, что бы изменилось? Да ничего. Кто-нибудь другой рисовал бы проекты для заказчиков. Кто-нибудь другой покупал бы хлеб в булочной. Кто угодно.
Он еще в школе понял, что мир – такой, какой есть, - его не устраивает. А менять мир – это не для него. Характером не вышел. Нужны усилия, а зачем они, если весь мир не имеет смысла?
По утрам он брился по привычке, по привычке завтракал. На работу шел только потому, что так заведено. Надо же чем-то зарабатывать… Но чертить трехмерные планы для строительной конторы было смертельно скучно. А ничего другого он не умел. Учиться другому смысл тоже невелик – вряд ли новое занятие добавит новых красок в жизнь.
Ему советовали – заведи подругу. А он думал – ради чего впускать в жизнь чужого человека, если и одному тошно.
Он навешивал скрепки одну за одной, мысли уносились в никуда. Бросил взгляд на пол – у правой ноги валялась скрепка. Красная, ни на что не годная, с отломанным хвостиком. Такой ни бумаги не сцепишь, ни в цепочку не привесишь. Он зевнул и откинул надоевшую гирлянду.
Утром побросал в сумку проекты, флешку, отправился в контору. Октябрь за дверью встретил сырым ветром. Борис вздохнул – ждать автобус муторно, идти до маршрутки тошно.
Сосед по офису не общителен – и слава Богу. Бориса вполне устраивало, что тот удовлетворяется виртуальными контактами. По крайней мере, не станет назойливо обсуждать результаты последних матчей чемпионата. Тоже мне, занятие – беспокоиться о том, сколько мячей угодило в тряпичную сетку где-то за тридевять земель.
С другой стороны за перегородкой прилип к монитору суровый дядька предпенсионных параметров. Тяжело старому архитектору осваивать векторное черчение, вот он и сидит перед компьютером в позе сторожевой собаки, спина скована, глаза в кучу. Тоже не навязывается. За жизнь болтать некогда, по работе советоваться стыдно.
Борис выгрузил проекты, пошарил глазами в поисках новых заданий, не нашел, вздохнул облегченно.
Почти автоматически потянулся к коробке скрепок. Вот оно, привычное занятие.
Цепь изогнутых проволочек все длиннее, конец рабочего дня все ближе. Последнюю скрепку он уронил. Нагнулся под стол, нашел и обнаружил еще одну – ту самую, с домашнего ковра. Как она попала сюда, он и представить не мог. Должно быть подцепил на брюки и приволок в контору через полгорода. Объяснение так себе, но ничего правдоподобнее не придумал. В том, что скрепка та же, сомневаться не приходилось – ее обломанный хвостик был слишком запоминающимся. Больше всего Бориса поразило, что скрепка лежала в точности так же, как дома. Определять углы без транспортира он умел безошибочно, работа научила. Еще разок глянув на удивительную скрепку, он вылез из-под стола, снова взялся за гирлянду.
Он забыл бы об этом навсегда, как забывал обо всем, что происходило в пустой жизни. И только дома, потеряв под столом тапок, он взглянул на пол – и обожгло. В жестком ворсе ковра торчала обломанная красная скрепка.
- Дурь какая, - Борис потер переносицу, вперился в находку. Не может такого быть. Это две разные скрепки, одна в офисе, вторая здесь. Не мог он притащить ее из дома на работу и обратно. Но сходство было удивительное.
По дороге в булочную ему почудился знакомый красный завиток на лестнице. Не стал приглядываться – показалось и все.
Ночью ему снились скрепки, одна больше другой, все обломившиеся, красные, уродливые. Они говорили громовыми голосами, раскачивались над головой, росли из земли и свисали вместо листьев с деревьев. Борис блуждал в проволочном лесу, между этих чудовищ, пытаясь найти дорогу домой. Но дороги не было.
Проснулся, выпил воды. В луче ночника под столом кривилась скрепка. Борис отвернулся к стенке.
Ему стало казаться, что он сходит с ума. Обломанные скрепки преследовали его повсюду, на лестницах, на тротуаре, в коврах и половиках, однажды даже на портьере. Все они лежали, торчали, висели под углом градусов в двадцать пять, красные, издевательски загнув обломившийся хвостик. Борис не выдержал. Пошел к врачу.
Доктор слушал внимательно и терпеливо, ласково улыбался, словно перед ним был дебильный ребенок. Постучал карандашиком по столу, что-то накарякал в рецепте и отправил в аптеку.
Возле аптечной кассы Борис увидел вездесущую обломившуюся скрепку. Он смотрел на нее долго и пристально. Так долго, что кассир испуганно спросила, протягивая чек:
- С вами все в порядке?
Борис кивнул, завернул успокоительное в пакет и вышел. Пальцы дрожали, когда он решил дотронуться до зловещего куска проволоки, уже не один день лежавшего на ковре столом. Пытался несколько раз, но останавливался, медлил. Наконец кинулся на скрепку, как ястреб, схватил и выкинул.
Самой страшной мыслью было, что скрепка окажется на прежнем месте, когда он снова заглянет под стол. Это казалось таким ужасным, что сердце лупило в ушах, пока Борис не убедился – скрепки под столом нет. Он был уверен в этом целых два часа, до тех пор, как не бросил взгляд под стол. Почти закричал – вопль выродился в смех. Скрепка лежала там же, где и прежде. На что он надеялся – странности не имеют привычки исчезать, особенно если их бояться.
Конечно, скрепка просто не могла снова здесь не материализоваться. Он сел на пол, запустив пальцы в волосы, так, что едва не содрал скальп. Ревел и хохотал, бил себя по голове. Потом лег на живот и уставился на скрепку умоляющими глазами.
- Ну, чего ты хочешь от меня?
Внезапно пространство перед его носом стало кривиться. Ковер стал удаленным пейзажем, полоски непокрытого пола – тусклым небом над ландшафтом, в котором существовала злополучная скрепка. В этом странном мире было не три, а много больше измерений, и все они пронзали мозг своей непостижимой широтой.
Он понял – не скрепка это вовсе, а живое, разумное существо, чертовски похожее на канцелярскую проволочку. И она не одна такая, их сотни, тысячи, миллиарды, раскиданных по всей Земле в неприметных уголках. Они похожи как песчинки, но это лишь для людского глаза, как похожи для нас муравьи. Но эти существа - не муравьи.
Они много сложнее и разумней. Они здесь, в щелях этого мира, живут бок о бок с человеческой цивилизацией, никем не замеченные, потому что счастливо похожи на часть этой цивилизации.
Крохотные, изогнутые, они лежат на своих наблюдательных точках, и там, где чья-то воля сметает их с поста, появляются новые, точь в точь такие же, как прежние.
Их имена вращались в его мозгу, невыразимые человеческими средствами. Сотни причин, изгнавших этих странных существ из родного мира, захлестнули его с головой. Единственное, чего хотели они – чтобы никто не замечал их и не вмешивался в их тайные дела.
- Почему я? – удивлялся Борис. Почему именно ему выпало стать поверенным этой жизни, сквозящей через быт человечества?
Он не услышал ответа. Но страх отступил.
Теперь он ежедневно ложился на ковер под столом и погружался в жизнь тех, кого прежде принимал за скрепки. Тысячи тайн, одна причудливей другой, падали в его выхолощенный мозг и оставались там навсегда.
Он стал понимать устройство скрепочного общества, и оно поразило его до глубины души. Простота и разум – вот что отличало этих существ от людей.
Борис был почти счастлив, что обнаружил удивительный мир, так не похожий на человеческий. Он было пытался записать все то, что узнал от скрепок, но слова оказались слишком глупы, чтобы выразить это, а буквы неподходящи для этого. Кто-то из начальства сказал, что проекты Бориса наконец стали креативны, даже выдали премию. Но ему было не до этого. Его мысли были заняты скрепками.
Он спешил домой. Порой забывал купить хлеба, вообще забывая поесть. Прибегал в квартиру, бросал сумку в углу и кидался животом на ковер, жадно прислушиваясь к информации, струившейся в мозг.
Потом научился слышать ее, не глядя на скрепку (теперь язык не поворачивался называть ее так). Он мог воспринимать тайную мудрость всем телом, лежа даже на спине и глядя в потолок.
Борис впервые в жизни ощутил, что значит счастье. Невероятное острое блаженство пропитало его жизнь, сочилось из каждой поры. Он стал постигать устройство Вселенной. И чем больше он понимал, тем проще все оказывалось. Непостижимая простота пространства и материи заставляли его пылать изнутри. Он задыхался от счастья понимания. Нирвана казалась жалкой фальшивкой. Да он и не понимал этого понятия.
Теперь в его сознании существовали совсем другие слова, каких никто прежде не слыхивал.
Он понял, как это невероятно, головокружительно здорово – быть одним из них, пронизывать Вселенную силой мысли и выворачивать наизнанку сознание. Он знал – еще немного, и он сможет стать таким же. Уже сейчас он так непохож на остальных людей.
Единственное, что он по-прежнему мог делать, как человек, – рисовать. И он рисовал, лихорадочно, жарко, порывисто. Он совсем перестал говорить – но то, что он показывал в офисе, говорило лучше. Многим казалось, что в нем наконец проснулся дремавший талант.
Эти рисунки… Если б не они, вряд ли бы кто-то заметил, что Борис перестал ходить на работу.
Его нашли на ковре, вперившимся в потолок. Груды скрепок всех сортов, сцепленных меж собой, валялись по всей квартире, и лишь одна, сломанная, нетронута и особняком лежала на ковре под столом.
Единственное, чему удивился доктор – почему Борис даже не попытался принимать успокоительное, которое так просил.
17.07-27.07.2010