Эллена проснулась с жутким чувством, что над ней надругались. Всю ночь ей снился безликий черный мужчина с шестью руками, к чему он склонял ее - стыдно вспомнить.
Откинув одеяло, она долго терла пальцами виски, стараясь прийти в себя. Потом пошла в душ и минут пятнадцать стояла под струями, смывая остатки эмоций. Приснится же иногда этакая гадость!
День не заладился. Фен сгорел. За завтраком пролила сок из коробки - прямо на себя, испачкала халат.
Она чувствовала себя разбитой. На столе возле телефона - куча сваленных бумаг, папки с недоделанными отчетами. Не будь сон таким кошмарным, она предпочла бы проспать весь день, чем возиться с этой неизбежной рутиной.
От дурного сна подкатывала тошнота. Эллена заставила себя съесть пару гренок - на большее ее не хватило. Вяло принялась разбирать документы. Что может быть хуже, чем работа, от которой тошнит, когда тошнит и без работы…
Рутина убивала ее. Никаких радостей, никаких событий, даже самых пустяковых. Личная жизнь тоже оставляла желать лучшего.
Она читала в каком-то психологическом журнале, что кризис - это хорошо. Значит, хуже не будет, ты добрался до самого дна, дальше путь только по восходящей. Знать бы еще - самое это дно, или есть трясины того глубже.
Больше всего она мечтала о семье - заботливый муж, маленький ребенок. Она даже не думала о том, как будет жить, когда ребенок вырастет, просто фантазировала - вот они, крошечные ручки и ножки, с младенцем можно играть, как с живой куколкой. Пеленать в красивые тряпочки, покупать распашонки и носочки. При мыслях о памперсах и прочей хозяйственной ерунде передергивало. Хорошо бы, чтоб ребеночек не нуждался в этом. Но так не бывает…
Все подружки давно повыскакивали замуж. Она ходила на свадьбы, расстраивалась. Белое платье и лимузин портили настроение. Обидно видеть воплощение собственных желаний в чужой жизни.
За последний год она разучилась смеяться и плакать. Серая обыденность жизни совсем загрызла, из чувств остались лишь досада да зависть.
Цифры, бумаги, куча писанины - ненужной, бессмысленной, однообразной. Вот чем заполнена жизнь. Больше ничего.
Она включила музыку. Заунывная инструменталка навеяла еще большую тоску. Что за ужасный день! Еще и живот разболелся вдобавок.
Боль. Ноющая, тяжелая, надрывная. Быстро разрослась, стала нестерпимо острой. Эллена не выдержала, проглотила таблетку.
Не помогает. Уже полчаса прошло, а боль становится все сильней и горячей. Она бросила работу и забралась в кровать.
Под одеялом тепло, боль должна утихнуть и рассосаться, но вместо этого наступил жестокий спазм и согнул ее пополам.
Холодный пот липко покрыл кожу. Она испугалась, в глазах потемнело. Вызвать «скорую»? нет, до телефона она не доползет.
Вот этого она всегда и боялась. Одиночество не пугает, если ты уверен в своих силах. Если нет страданий, которые можешь вынести в одиночку. А она? Слабая, испуганная, жалкая.
Спазм терзал все сильней и сильней. Пружиной дрожал во всем теле. Ей показалось, что она вот-вот умрет. Лицо исказилось, в горле родился хрип. Она вся стала этой нестерпимой болью. Острая вспышка ослепила ее, она вскрикнула - и все прошло.
Внезапное облегчение обескуражило. Эллена лежала еще несколько минут, пытаясь понять, что произошло. Потом поднялась, провела пальцами по лицу. Что-то твердое лежало прямо под ней.
Она встала и обнаружила на простыне темный овальный предмет, похожий на яйцо.
Поверхность яйца была шероховата, но мерцала таинственным блеском. Эллена не решалась прикоснуться к странной штуковине, долго с опаской разглядывала.
Наконец собралась с духом и взяла яйцо в руки. Теплое. Изнутри исходило удивительное ощущение живого - и разумного. Ей нестерпимо захотелось отбросить яйцо, но что-то остановило этот импульс.
Покатав яйцо в ладонях, Эллена осторожно положила его на стол среди бумаг. В конце концов, боль отступила, ей надо работать. Она пошла в ванную - умыться.
Зеркало над раковиной отразило бледное унылое лицо. Волосы висят как нитки, глаза в темных ореолах. Боже, как тошно смотреть на себя!
Холодная вода освежила. Эллена вернулась в комнату и села к столу. Яйцо лежало на том же месте, будто еще потемневшее.
За работой она завалила яйцо документами, а потом и вовсе забыла о нем. Карандаш и бумага завладели ее вниманием.
Упрямые цифры никак не хотели складываться, как надо. Ей казалось, что мозги разжижились, превратились в кашу, которой невозможно управлять.
Эллена уже сгрызла тупой конец карандаша, потом отбросила его и уставилась на груду бумаг, которыми еще предстояло заняться. Беспорядочно сваленные листы вдруг качнулись, словно куча опавших листьев, затем более явственно, еще сильней. Эллена боязливо откинула их, пытаясь понять, что происходит, - под кипой документов лежало яйцо.
Скорлупа растрескалась и сквозь маленькое отверстие процарапывались мохнатые черные лапки.
Ей стало страшно. Прикасаться к зловещему яйцу она не решилась и молча смотрела вытаращенными от ужаса глазами, как скорлупа разламывается и изнутри карабкается что-то волосатое, многоногое, больше всего похожее на…
Паук! Он выбрался из яйца, отдышался, деловито привел шерстку в порядок. Эллена вскрикнула, схватила толстую папку с отчетами, чтобы прихлопнуть маленького монстра. Он съежился и, жалобно зашуршав, закрыл голову лапками.
Эллена остановилась. Почему-то она не смогла убить маленькое существо, так разумно воспринявшее угрозу. Не дождавшись удара, паук выглянул из-за скрещенных лапок, расправился, осторожно просеменил к Эллене и протянул к ней переднюю пару лапок, словно ручонки.
Омерзение, жалость, страх. Паук стоял врастопырку на краю стола и смотрел на нее глубокими карими глазами. Живые, умные, блестящие - они совсем по-человечески выразительны.
У нее закружилась голова. Мысль, что ЭТО вышло из нее, пронзала, словно молния. В ушах звенело сто миллионов звонких молотков, пространство перед глазами сузилось, как в старых фильмах картинка сворачивается в скважину диафрагмы.
Эллена пришла в себя от нежного прикосновения. Она подумала, что проснулась после долгого мучительного сна. Открыла глаза, провела пальцами по шее и наткнулась на что-то мохнато-шелковистое, будто крошечный котенок. Пушистое зашевелилось и переползло ей на руку.
Это был паук.
Она завопила, в панике стала стряхивать маленькое чудовище, запрыгала, как на горячей сковороде. Паук сорвался на пол, съежился и таращил на нее по-детски круглые глаза.
Он боязливо протянул к Эллене лапки и уставился кротким вопрошающим взглядом.
- Чего тебе надо от меня? - взвизгнула Эллена. - Что ты ко мне привязался?
Паук сделал несколько несмелых шажков. Она завизжала, забралась с ногами на стул. Паук остановился, задумался.
- Гадость какая! - прошептала она. - Брысь!
Он не послушался. Деловито пошуршал лапками, сел под стулом.
Эллена поняла, что это существо останется с ней навсегда. Паук вечно будет следовать за ней, как верная собачка, и никуда никогда не денется. Он был частью нее, как частью своей матери остаются грудные дети. Ее передернуло от омерзения.
Когда ей надоело сидеть с поднятыми ногами, она осторожно спустила стопу на пол. Паук не шелохнулся. Эллена решила, что он издох.
Онемевшие ноги кололо электрическими иглами. Она неуверенно прошла к столу, оглянулась на восьминогого. Тот сидел в прежней позе, сложенный в шерстяную кучку.
Нужно сходить за веником и выбросить дохлого монстра в мусорное ведро. И не только его - на столе оставалась скорлупа. Темно-серая снаружи и белая изнутри, она походила на крохотный батискаф.
Эллена осторожно взяла ее кончиками пальцев. Мелкие искрящиеся крупинки на внешней стороне скорлупы делали ее похожей то ли на сувенир, то ли на друзу темных кристаллов.
Кто-то коснулся запястья Эллены, она вздрогнула - на рукаве сидел паук. Он шустро переполз на стол и неуверенно, но настойчиво потянул скорлупу к себе, не сводя с Эллены умоляющих глаз.
- Брр! - передернулась она, - забирай, раз тебе так надо.
К вечеру она уже почти свыклась с мыслью, что теперь в ее жизни есть паук. Он тихо сидел в своей скорлупе, наблюдая, как карандаш скребет бумагу, протирал огромные глаза лапками. Время от времени выходил на стол и шагал меж документами, осторожно прикасаясь к листам бумаги. Потом нашел сухую изюмину, выпавшую из вчерашней булки, утащил ее в свою скорлупу и долго не показывался.
Поздним вечером, почти в полночь, когда Эллена закончила работу, он приволок скорлупу в спальню и остался ночевать на прикроватной тумбочке.
Со временем Эллена привыкла к присутствию восьминогого компаньона. Как ни странно, ей даже спалось лучше, когда паук сидел в головах и уютно поскребывал лапками. Рядом с ним все проблемы казались решаемы, а трудности преодолимы. Его простодушная деловитость внушала спокойствие и уют.
Прежде Эллена боялась всяких сверхъестественных вещей, вроде привидений и домовых, теперь этот страх отступил, вообще исчез. Да и как мог он оставаться, когда самое сверхъестественное уже случилось. Паук сам по себе был гораздо более странным созданием, чем любой призрак.
Иногда он забирался на шею Эллене и что-то долго и подробно шуршал ей в ухо, видимо, нечто важное, порой ласковое, но она ничего не понимала. Что важного может сказать паук?
А он заглядывал ей в глаза и искренне ждал, что она что-нибудь сделает, скажет, улыбнется или нахмурится. Но Эллена оставалась бесстрастна - ей было глубоко наплевать на ту ерунду, которая волновала паука.
Однажды он притащил откуда-то бусины и приклеил на ее домашние тапочки. Пыхтел весь день, потратил массу паутины. К вечеру тапки стали похожи на два кокона. Эллена обнаружила его творчество и очень рассердилась. Паук непонимающе хлопал глазами и скреб лапками, вроде даже обиделся, но требование «убрать всю эту гадость» исполнил прилежно.
Эллена заметила, что его покорность сделала ее намного уверенней в себе.
Паук умудрялся опутать паутиной все, что ему нравилось. Самодельным ажуром уже были украшены зеркала, стакан с карандашами и ручками, полочка в ванной. Эллена раздражалась, кричала на маленького кустаря. Он сопел и послушно обдирал паутинное кружево, крепкое, как капрон.
Потом он завел манеру рисовать узоры ее косметикой. Испортил помаду, высушил тушь, вывозился в лаке для ногтей. В таком виде, со склеенной алым лаком шерсткой, он и отчищал стол от своей мазни.
Каждый вечер Эллена отчитывала его за «подарки», которыми неразумный восьминогий пытался ее порадовать. Все эти сюрпризы казались ей бессмысленными и возмутительными. А когда он вздумал украсить окна занавесками из паутины, она и вовсе чуть не прибила его. Он испугался, убежал в свою скорлупу и съежился внутри.
Иногда в воспитательных целях Эллена грозила выбросить или сломать скорлупу. Это действовало. Паук так боялся потерять свое убежище, что сразу становился смирным и покладистым.
И так день ото дня. Паук проказничал, Эллена злилась.
Клены за окном незаметно перецветали из зеленого в солнечно-желтый. Вот-вот и кроны запылают оранжевой рыжиной. А когда тучи окончательно обосновались в небесах, появился Он.
Его звали Ник, он раз подвез Эллену до дома в грозу, и стал подвозить ее постоянно. Он был высок, широкоплеч - в плаще, застегнутом на все пуговицы, походил на шифоньер.
А потом были цветы, ужин в ресторане, прогулка по ночному городу. Ник проводил Эллену до самой двери, но заходить не стал.
Он вошел в квартиру Эллены только в следующий раз. Паук выскочил поглядеть, кто появился в доме, выкатился ему прямо под ноги. Ник увидел, вздрогнул. Огромный ботинок с рифленой полиуретановой подошвой навис над мохнатым существом…
- Нет! - Эллена толкнула Ника, и рифленый полиуретан пронесся мимо, - не смей!
- Но это же гигантский паук!
- Это мой… - она запнулась, - мой… Мой паук.
Ник пожал плечами. Съежившийся от ужаса паук расправился, уполз за тумбочку и оттуда глядел на незнакомца. Внимательней всего он следил за тяжелыми ботинками на рифленой подошве.
Ник шутил, Эллена смеялась. Они пили чай с конфетами и печеньем. Паук сам любил такое печенье и решил, что тот, кто шутит и ест печенье, в общем-то, не может быть дурным человеком. Он осторожно вышел из-за тумбочки и приблизился к столу.
Никто не обратил на него внимания. Он прошагал туда-сюда, помахал лапками, но они были слишком увлечены беседой. Паук вскарабкался по ножке стола, влез на край, прошел между блюдец, сел напротив Ника и уставился на него любопытными карими глазами.
Ник потянулся за чашкой и увидел его.
- Господи! Почему он ползает по столу!?
Эллена отодвинула сахарницу и тоже его обнаружила.
- Что ты здесь делаешь? А ну, брысь отсюда!
Паук повертел головой, удивленно развел лапками.
- Кому сказала?!
Он съежился, попятился, скатился со стола.
Скорлупа лежала на полке, он пришел туда и забился как мог глубоко. Вздыхал, пытался занять себя чем-нибудь. С трудом дождался, пока гость уйдет и Эллена ляжет спать.
Он сел на подушке и обиженно надулся.
- Ну, чего ты капризничаешь? - увещевала его она, - неужели непонятно, Ник пришел в гости, в первый раз, а ты его пугаешь!
Паук пошуршал печально и вполз ей на руку.
- Понимаешь, он такой… Красивый, хороший. Знаешь, я всегда мечтала о том, чтобы встретить такого. Он как принц из сказки. Вот говорят, что идеальных людей не бывает, а он такой.
Паук зачаровано слушал ее.
- И, наверное, мы поженимся, понимаешь. И будем жить вместе. Я буду наконец счастлива.
Он запрыгал на месте, пританцовывая.
- У нас с ним столько планов!... А тут ты.
Он остановился. Посмотрел внимательными испуганными глазами. Прижался к ее руке, лихорадочно цепляясь, гладил запястье.
- Вот ты липучий, как твоя паутина! Оставь меня!
Он вцепился еще сильней и зажмурился. Она попыталась стряхнуть его.
- Да отцепись ты! Пошел вон!
Он слетел с руки, ударился о спинку кровати. Кое-как поднялся, посмотрел на нее. Карие глаза влажно заблестели. Он колченого переполз на тумбочку, а оттуда на полку - к скорлупе.
Всю ночь сквозь сон Эллена слышала странные звуки, словно кто-то жужжал или тоненько выводил печальную мелодию. Ей даже показалось, что она разбирает слова этой песни, но ничего не поняла.
Утром она встала, умылась, заварила кофе. В маленькое блюдечко плеснула молока и понесла на полку.
Скорлупа была пуста. Ни на полке, ни вокруг не осталось никаких следов паука. Только возле фотографии в рамке лежала крошечная розочка, сплетенная из паутины.
19,05-24,05,2010