В металлическом грохоте прибывающих и отправляющихся поездов, в гвалте толпы, осаждающей двери и окна вагонов, в этом жестком, жестоком шуме голос его услышать было просто невозможно. Но она услышала, скорее почувствовала, что он зовёт её. Она бросилась к грязной грузовой платформе-тендеру, наполненной углём. Она увидела его и маму. Мама сняла платок. Волосы её были совершенно седые...
Всё это было потом. А пока познакомимся.
Елизавета. 32 года. Деловая, энергичная женщина. В семье трое: она, муж и ещё совсем не старая мама. Живут и работают в Москве. Анкетные данные так скупы. Они не расскажут какой болью, какой надеждой живут эти трое. Дело в том, что 10 лет назад, едва родившись, от не понятой врачами болезни скончался их первенец. Послеродовая депрессия сменилась у Елизаветы безумным желанием иметь ребёнка. Но чем дальше, тем больше ожидание становилось похожим на дорогу в никуда. Врачи, консультации, бабки-ворожеи – за 10 лет всё было пройдено. Пройдено безрезультатно. Но вот в какой-то момент Елизавета почувствовала себя совсем плохо. Странная слабость, головокружение, тошнота – всё это было слишком неприятно. В то, что забеременела, она уже не верила. Очередные сбои в организме. Такое случалось. И потому волноваться не стала. Просто решила пойти к врачу: уж слишком затянулось недомогание. Врач – симпатичная пожилая женщина, закончив осмотр, пошутила: «Вам уже рожать скоро, а вы только к нам пожаловали».
Шутки шутками, но весь тернистый путь, вымощенный мучениями от токсикоза, пребыванием в больнице на сохранении, страхом за жизнь будущего ребёнка, был честно пройден. Мальчик родился крупный, здоровенький и, в первый раз подав голос, ошарашил медперсонал. Парнишка был так громогласен и басовит, что акушер не удержался от комментария: «Вырастет из вашего, Елизавета, сына Шаляпин. Самый большой солист самого Большого театра».
Господи, какая разница кем он станет, лишь бы вырос, лишь бы был здоров. Сейчас главное, что он есть! Наш сын! Целый год семья жила в заботах и счастье.
Общая радость казалась бесконечной. Но так только казалось. У жизни свои законы . Через год началось испытание, о котором иногда говорили, но готовы к которому не были. На нашу землю пришла война.
Два огромных, почти неподъёмных чемодана в руках, рюкзак за спиной, на шее ремень от сумки, а сумка на груди. Так выглядела Елизавета, отправляясь в эвакуацию. За спиной у мамы тоже рюкзак, а на руках – годовалый Тёмка. Провожать их было некому. В первые же дни войны муж ушёл на фронт. Впрочем, посадка в вагон прошла для женщин довольно спокойно. Всё, что случилось дальше, было похоже на страшный сон. Впрочем, спала ли она по-настоящему хоть раз в этот дикий по напряжению месяц пути? То прикорнёт на голых досках теплушки, то, случайно отвоевав место в плацкарте (одно на троих), пристроится на полу, положив голову маме на колени. Но даже в ту пару часов, когда можно было отключиться от беды, видела Елизавета один и тот же сон – навязчивый и лишенный конца. Она попадала в огромный лабиринт, из коридоров которого нет выхода. Одна стена, другая – тупик. И снова стены, стены, стены, и снова тупик, в который она больно ударяется, просыпаясь. Выхода нет.
Елизавета всегда гордилась тем, что не давала воли эмоциям, что умела просчитать заранее каждый новый шаг. Она была уверена, что преодолеет боль и беду. Все говорили о сильном её характере. Где они – и сила, и здравомыслие? Почему покинули её в самый трудный момент жизни? Она чувствовала себя слабой, беззащитной и абсолютно растерянной. Все броски по городам и весям с дикими, не понятными другим пересадками и перебежками с вокзала на вокзал объяснялись одним – желанием найти защиту у родных людей. Первая остановка – Тамбов, где жила двоюродная сестра. Неудача. Поезд на Урал с семьями первых лиц области уже сформирован. В нём нет места для дальних родственников. Второй пункт – Грозный. Здесь жил двоюродный брат. Но он уже на фронте, а семья в эвакуации. Потом Самара, Саратов, где жили подруги, какие-то Канаш-первый, Канаш-второй. Казалось, бес носит её по земле. Уговоры матери ехать дальше на восток пролетали мимо ушей. Но дальше случилось то, о чём вот уже много лет вспоминают дети и внуки Елизаветы.
Во время одной из пересадок она с двумя чемоданами и рюкзаком за плечами уже почти привычно пробилась сквозь толпу, осаждающую вагон. Поднялась по ступенькам, оглянулась - рядом ли мама (они всегда держались плечом к плечу) и вдруг увидела расширенные от страха глаза Тёмки. Мама с сыном на руках стояла посредине платформы, отторгнутая безжалостной толпой. Выйти из вагона Елизавета уже не смогла. На ступенях и в тамбуре непробиваемой стеной сбились люди. Поезд тронулся. На первой же остановке Елизавете как-то удалось выйти. Она была уверена, что мама с Тёмкой догонят хоть со следующим, хоть с каким угодно по счёту поездом.
Сколько дней она провела в ожидании - не помнит. Два поезда – расстрелянные, с покорёженными, едва уцелевшими вагонами прошли мимо. Составы были укорочены, так как несколько разбитых бомбёжкой вагонов пришлось убрать с пути. Погибли люди. А если среди них сын и мама? Об этом Елизавета даже не думала. Новой знакомой, такой же эвакуированной, как она, Елизавета сказала: «Я десять лет ждала сына. Дождалась. Сколько бы ни пришлось ждать, дождусь и сейчас».
Два следующих состава пришли почти одновременно. Им повезло: под бомбёжку они не попали. Елизавета ходила вдоль вагонов, заглядывая в каждое окно: «Маленький мальчик в синей вязаной шапочке и пожилая женщина в сером платке. Вы не видели? Вы не встречали?» Сколько их было - маленьких мальчиков и пожилых женщин! Не было только своих. Родных не было.
Дважды обошла Елизавета составы. Всё это время она – активистка- атеистка, не знавшая ни одной молитвы, мысленно повторяла: «Господи, помоги, услышь меня! Господи, Боженька! Смилуйся! Помоги! Верни мне сына и маму! Господи! Я верю в тебя! Господи!» Без сил остановилась она возле грузовой платформы с углём. Её одолевала безнадёжность.- «Господи!!!» И вдруг…
В металлическом грохоте прибывающих и отправляющихся поездов, в гвалте толпы, осаждающей двери и окна вагонов, голос его услышать было невозможно. Но она услышала, скорее почувствовала, что сын зовёт её первым в жизни осмысленным словом МАМА. Она бросилась к платформе. Бабушка и внук сидели в груде угля. Они проехали такой неблизкий путь. Бог сберёг их. Бабушка, словно очнувшись, сняла платок. Её волосы были абсолютно седые.
Первое, что сделала Елизавета, вернувшись в Москву из эвакуации, пошла в церковь, где окрестили Тёмку. Второй сын, появившийся на свет уже после войны, был крещён спустя два месяца после рождения.
Продолжение следует.