Летом, уже после свершившейся Крымской весны в 2014 году, когда Севастополь и Крым воссоединились с Россией, я был в своем отчем доме, в Севастополе. Прилетел из Москвы, потому что не хотел ехать поездом, проходящим через Украину. В былые времена, когда еще не было конфликтов на Украине, ехать через «незалэжную» не очень-то было приятно, потому что всегда могли без дела придираться и что-нибудь вымогать либо таможенники, либо пограничники украинские.
Но, несмотря на это, многие россияне в то время все равно ездили поездом… Дешевле, чем самолетом. Да и поездом можно было доехать до самого Севастополя, а самолетом только до Симферополя, а дальше такси, маршрутка, автобус и т.п.
Правда, к лету появился дальний путь через Россию на Кубань, через Керченский пролив… Далеко, долго… Самолетом все-таки лучше.
Наконец-то я дома, на моей малой Родине, в отчем доме… Мне здесь дорог каждый камень во дворе частного дома, оставшегося мне от моих родителей. Каждая трещина в стене уличного забора или соседской стены напоминает мне мое детство, отрочество, юность…
Мне дороги мои земляки, соседи по эту и по другую сторону улицы…
В этом городе могилы моих прадеда и прабабушки, бабушки и других родственников по материнской линии. Могилы моей матери и моего отца, северянина, выходца из Архангельской области.
Наконец-то я дома, там, где я вырос…
А в другом месте, в Москве у меня другой очаг, где я прожил б;льшую часть моей жизни, где моя жена (кстати, она тоже из Севастополя), две дочери, зятья и внуки…
И все-таки я часто ловлю себя на мысли, что, несмотря на то, что б;льшую часть жизни прожил вне Крыма, я чувствую, я идентифицирую себя крымчанином, а точнее, севастопольцем. Характер и личность, наверное, в основном формируются в детстве, отрочестве, юности, то есть на малой Родине, а поэтому, если нас спрашивают: «Кто ты и откуда?», - мы, как правило, называем то место, где «оперились», где обрели на всю жизнь только нам присущие черты.
Я в севастопольском дворике, что напоминает закрытый испанский «патио», отделенный от улицы высокой стеной. Мой дом – моя крепость. Но крепость не суровая, а какая-то веселая, с виноградной беседкой над головой, большущим обеденным столом и мангалом чуть-чуть поодаль. В июле и августе нет дождей и большую часть времени можно проводить в «патио», потому что в помещениях жарко…
Когда я в отчем доме, я целый месяц, а то и более встречаюсь со своими родственниками и друзьями детства, родственниками жены… Это приносит мне удовольствие, но и это, я скажу вам, не просто, потому что их, родственников у меня очень много… А, если с кем-нибудь из них не встретишься, обидятся… Много встреч, много застолья и возлияний…
Я жду Катю с дочкой Анютой. Муж Кати занят, придет в другой раз. Катя – дочь моей двоюродной сестры, ей 37 лет от роду, Анюте – 12 лет.
Я накрыл им сладкий стол. Им это по вкусу, они сладкоежки…
«Как дела, Катя?» - спрашиваю я, как только они переступили порог моего дома… «Все чудненько, дядя Саша!» - как то весело отвечает она. Голос ее уверенный, выглядит она лучше, чем в прошлом году. Другой причесон, по другому подкрашены волосы, да и вообще что-то изменилось в ее облике в лучшую сторону.
В прошлом году у нее было много проблем и перемен в жизни. «Бросила я в прошлом году свою работу в школе, - рассказывает она. – Надоело все… Эти дебильные украинские учебные программы. Непонятно какую историю детям преподавали… А программы по математике так вообще примитивные, как будто специально для дебилов. Причем, когда русские школы чем-то еще отличались от украинских, так для этих русских школ программы составлялись еще более примитивные. Как будто специально заранее закладывались различия и дискриминация русскоязычного населения на будущее. Правда, со временем русские школы почти перестали отличаться от украинских. На русский стали отводить по три часа в неделю. Остальное все давалось на мове. И это в русскоязычном Крыму! И это в Севастополе, где украинский язык до «незалэжности» вообще не преподавался в школе, так как этот город имел федеральный статус в Союзе, в нем всегда жило много военных, а они народ перелетный, с семьями часто перемещались по всему Союзу, и посему детям военных, да, впрочем, и всем севастопольским детям не заморачивали головы украинским языком.
Но с приходом «незалэжности» даже в детских садах детям навязывали заучивание каких-то стишков на мове и родители этих деток с вытаращенными и удивленными глазами выслушивали незамысловатые вирши, продекламированные их чадами.
Я с любопытством выслушивал откровения Кати, потому что она была учительницей украинского языка. Правда, предмет этот стала преподавать не от хорошей жизни. Как, впрочем, не от хорошей жизни, наверное, преподаватели учили украинским виршам детей в детском саду.
Все дело в том, что преподаватели более чем на 90% - все коренные крымчане. А все они, независимо от своих корней считают себя русскоязычными, русскими, причастными, скажем так, к русскому миру … И здесь не играет роли какого они роду, племени: русского, украинского, греческого, армянского, немецкого, болгарского, караимского… Все они говорят, что они русские, все они любят Россию. Поэтому не удивительны цифры, проценты, показанные на референдуме весной 2014 года о независимости и о присоединении Крыма и Севастополя к России.
Может быть, какой-то мизерный процент преподавателей были действительно настоящими украиноязычными людьми, появившимися в Крыму уже после 1991 года. Но это, действительно, мизерный процент.
ххх
В советский период, после дарения Крыма Украине, сделанного Никитой Хрущевым, украинизация проходила очень мягко, руководящие кадры носили всякие фамилии, на которые, кстати, никто серьезного внимания не обращал… Потому что господствовала, говоря языком того времени, интернационалистская идеология. А говоря современными словами, господствовала космополитическая, коммунистическая идеология советского разлива. И в этом контексте, когда не проповедовался нацистский приоритет какого-либо этноса, «мягкие» формы навязывания чужой культуры не воспринимались в штыки. И даже у многих русских могли возникать какие-то симпатии к фольклорному песнопению малороссов, их вышиванкам, горшкам и кухне. Потому что это все-таки почти не навязывалось и не было еще высокомерия и хамства «свидомитов».
Другое дело эпоха после 1991 года. Здесь уже пошла агрессивная политика центральных украинских властей, проводивших активную политику украинизации Крыма. Вплоть до того, что украинофилы стали создавать условия для переселения на полуостров украиноязычных малороссов и, особенно, галичан.
ххх
Ну, в общем, тогда, за год до Крымской весны, Кате все надоело, и она ушла из школы, пошла работать в какое-то фотоателье, где зарабатывала, как могла…
Тогда она мне рассказывала, что в прошлом, где-то во второй половине 90-х, после окончания ялтинского педучилища, где она получила диплом учителя начальной школы, местные начальники из городского Отдела народного образования ей вдруг предложили за государственный счет поехать в Тернопольский педагогический институт, чтобы в течение года переквалифицироваться и получить еще один диплом, диплом учителя украинского языка.
Это было время, когда чиновники, поставленные на должности киевскими властями во многих ведомствах в Крыму, всеми правдами и неправдами, тихой сапой проводили украинизаторскую линию на полуострове. И вот, когда это необычное, этнократическое государство, называемое Украиной, ее правящая русофобская элита выдвинула лозунг «Одно государство, один народ, один язык», в этот период на русскоязычных территориях украинские власти стали пытаться сформировать кадры из местного населения. Параллельно с этим стали завозить людей на постоянное место жительства с украиноязычной Украины, преимущественно из Галичины.
Наверное, выбор выпал на Катю еще и потому, что ее девичья фамилия по отцу была не русской. Не украинской, но и не русской. Ее отец был выходцем из Николаевской области, куда дед-молдованин переселился когда-то из бессарабских земель. Фамилия молдавская – Жуматий. В детстве отца Кати, Павла в школе обучали украинскому. Но, когда он после службы в советском военно-морском флоте остался в Севастополе, больше об украинском языке ему ничто не напоминало. И только, когда он бывал у родни в Николаеве или в Одессе, там он общался с родственниками на суржике, но больше все-таки на русском.
«Свидомые» не скупились. В то время как в украинском парламенте из года в год в то десятилетие обсуждался вопрос о снабжении украинской армии продовольствием, потому что у воровской власти не хватало средств «на коштування», «свидомые» находили средства, чтобы посылать не «свидомых» на обучение украинскому языку за государственный счет.
И вот Катя оказалась в обители «украинства». Ее поселили в общежитии, платили какую-то стипендию. И тут же начались украинские закидоны… Какая-то тетка, которая была вроде куратора учебной группы, постоянно ее, Катю «гнобила» за то, что она не настоящая украинка. Тетка, типа современной Фарион из Львова. Вот таким образом тупые нацисты стремились найти сторонников среди русского населения в Крыму, да и во всей Юго-восточной Украине. Полные идиоты!
Тут, кстати, еще одну деталь вспоминала Катя. В эти годы вообще было нелегко с продуктами, снабжением и прочим. То ли местные власти, то ли руководство института наладили удешевленное снабжение продуктами студентов. Но это касалось только местных галичан, но не приезжих вроде Кати. Еще одно доказательство идиотизма «свидомых и щирых» украинцев!
ххх
Вернусь к разговору, начатому с Катей во дворе моего отчего дома. «Как дела, Катя?» - спрашиваю я, как только она с дочерью переступила порог моего дома… «Все чудненько, дядя Саша!» - как то весело отвечает она.
- «Все прошло.. Ты помнишь твой рассказ о твоей учебе в Тернополе?».
- «Да, помню. Но, в принципе, и вспоминать не хочется…»
-«Чем сейчас занимаешься? Какие планы?»
- «Учу историю, прохожу переквалификацию, хочу стать преподавателем истории. Это даст перспективу. Ведь история уже пошла другая, по российским учебным программам. Сейчас многие переучиваются».
- «А что с украинским? Ведь пишут, что в Крыму остаются как бы три основных языка: русский, украинский, крымско-татарский.
- «Ну, что касается крымско-татарских школ, крымско-татарского языка, все как было, так и остается… Что касается русского языка, то ему вернули подабающее ему место. Ну а с украинским языком все значительно сложнее… В школе часы украинского, как правило, назначают на 5-6 урок, а дети, вы сами знаете какие они… На последние часы не любят записываться, да и не любят ходить… Мне кажется, пространство для украинского значительно сузится. Даже в хороший украинский лицей в Симферополе уже почти никто не записывает своих детей. Нет перспективы с этим языком.
Раньше некоторые родители устраивали своих детей в этот лицей просто ради того, чтобы их дети в будущем не подвергались дискриминации, чтобы у них было какое-то будущее… Сейчас же ситуация изменилась… Мы живем в другой стране.»
- «Катя, а ты сама-то не забыла украинский?» - спрашиваю ее я. – Нет, дядя Саша, даже скажу так, что я за эти годы этот язык даже полюбила, в нем есть своя красота, своя мелодика, очень яркая художественная литература и фольклор. И может быть все было совсем хорошо, если бы не воспоминания об украинских ограниченных и тупых людях, которые силой хотели всех сделать «свидомыми» украинцами, забыв о том, что на одной территории с ними проживает помимо украиноязычных множество русских, русинов, болгар, греков, румын, венгров. Кстати, моя Анюта, выучила украинский лучше меня и знает его лучше меня… Вообще, за эти годы, когда Крым был под юрисдикцией независимой Украины, севастопольские школьники несколько раз удивляли всю Украину, потому что выигрывали олимпиады по знанию украинского языка».
- «Я знаю, почему происходило так, - добавил я свое слово. – Потому что украинский язык не сложился как один, единый язык. Он как бы состоит из нескольких языков, диалектов… Язык центральной Украины считается нормативным, но малороссы, ее жители почти не понимают западэнцев из Галиции, а жители Юго-Востока говорят либо на русском, либо на так называемом суржике (языковое образование, включающее элементы украинского языка в соединении с русским, распространённое на части территории Украины), своеобразный говор с малороссийскими лексическими взаимствованиями и украинской певучей интонацией. В такой ситуации никто толком не владеет нормативом, у каждого свои перекосы. Им трудно усвоить норматив. И только пассионарные русские школьники из Севастополя могли, начиная с чистого листа, вложить в свою память нормативный вариант мовы.
Кстати, в русском языке нет диалектов, есть только говоры, которые не отделяют русских так, чтобы, например, дальневосточники или архангелогородцы не понимали рязанцев, либо дончан».
- «Вот такие, брат, дела, оказывается», - подумал я. И тут неожиданно в конце разговора, Катя, чтобы позабавить меня, рассказала анекдот-байку про неньку-Украину:
«Украина, зима, холод, избушка-хата.
Сидит дед с бабой. Холодно, голодно.
Баба говорит: «Дед, сходи в лес, найди че поесть».
Дед пошел. Приходит в лес, видит - сидит замерзший заяц.
Взял его, принес домой. Говорит бабе: «Приготовь ужин».
Баба отвечает: «Так нет смальца на чем жарить!»
- «Так хоть на масле».
- «Масла тоже нет».
- «Так свари!»
.- «Газа нет».
- «Тогда выкинь его».
- «Выкинь! – говорит бабка.
Вышел дед, выкинул зайца. Заяц встрепенулся и говорит: - «Слава Украине!»
И ускакал.
Июль, 2014 г.