ПОЧЕМУ Я НЕ СТАЛ ГЕНЕРАЛОМ
(Отрывки)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Итак, сентябрь 1951г. После окончания Львовского пехотного училища был направлен для
прохождения службы в Киевский военный округ. Получив назначение, из Киева еду в Ровно,
в воинскую часть Внутренней Охраны МГБ. В штабе части получаю новое назначение на учебный пункт г.Кастополя. Во время оккупации немецкими захватчиками Украины в здании штаба Ровно располагалась резиденция гауляйтера Украины Эриха Коха, которого здесь пытался уничтожить известный разведчик Николай Кузнецов. Кастополь находился от Ровно в полутора – двух часах езды местным поездом. В вагоне я один. Томит ожидание и неизвестность. Под стук колес дергающегося вагона пытаюсь представить себе место первого назначения воинской службы, людей, род занятий. Еще в Ровно мне кратко сообщили, что подразделение, куда я должен ехать, имеет славную боевую историю, что велась и ведется ожесточенная борьба с украинскими националистами – оуновцами (ОУН – организация украинских националистов). К подобной работе я совершенно не подготовлен, и меня мучают всякого рода мысли. Дело в том, что я в числе семнадцати выпускников пехотного училища был определен в ВО МГБ по каким-то неизвестным мне причинам: да, я был отличником боевой подготовки, да, по стрельбе получал отличные оценки, но и был хулиганом. Командир взвода ст.лейтенант Барлет то и дело напоминал мне, что я - его головная боль.
Наконец, поезд остановился в лесочке у маленькой станции. Рядом небольшая деревянная избушка - забегаловка, где торговали пивом и водкой на розлив. На юнца – офицера в пехотной форме никто не обращает внимания. Но я не решаюсь утолить жажду и направляюсь к штабу. Часть расположена на окраине городка у опушки леса. Начальства нет, выехали на операцию. Неожиданно сталкиваюсь с Макаровым, с которым вместе учились во Львове. Лейтенант Макаров бывший «кадет», окончил Тульское СВУ. До суворовского училища был сыном полка, партизанил в Брянских лесах. Богатырского телосложения, он любил промышлять случайными знакомствами. Оказывается, кроме нас сюда прибывают еще десять молодых пехотных офицеров. Всех назначают командирами взводов на учебном пункте для подготовки новобранцев. Время на учебу отпускается три месяца, после чего их направляют в действующие части.
Наша обязанность научить их пользованию топографическими картами, стрельбе из различных видов оружия и т.д. По методике и тактике борьбы с бендеровцами занятия будут вести боевые офицеры. Так в действительности и случилось. Наступили напряженные дни. Очень трудно было научить ребят хорошей стрельбе, помогали сержанты – «старички», которые одновременно были и нашими учителями по специальным вопросам. Почему их называли «старичками»? В связи со сложной боевой обстановкой при пограничных территориях срок службы их увеличивался, поскольку они имели хороший боевой опыт. При мне некоторые из них уже служили по семь – восемь лет.
Сложно было и с воинской дисциплиной. То и дело приходилось сталкиваться с неподчинением, увиливанием от выполнеиия своих обязанностей. Но сама атмосфера, навеянная рассказами «старичков» о своей службе, способствовала постепенной нормализации учебы. Нас молодых офицеров тоже понемногу вводили в курс событий, происходивших и происходящих в те времена на внутреннем фронте запада нашей страны.
Националистическое движение на Западной Украине и Прибалтийских республиках резко
обострилось в годы оккупации, а также в первые годы после освобождения этих территорий частями Советской Армии. Оуновцы имели целые воинские подразделения, оснащенные,
кроме обычного стрелкового оружия, танками и артиллерией. Боролись они за «Самостийную Украину».
На освобожденных от фашистов территориях вспыхивали кровопролитные сражения, т.е.
практически вслед за армейским фронтом к западу двигался второй внутренний фронт. Постепенно оуновские воинские подразделения стали рассыпаться в отдельные банды, общее руководство которыми осуществлялось через связных из западного Берлина Степаном Бендерой. Через границу поступала пропагандистская литература, оружие и приказы. Каждая
банда контролировала свою территорию и терроризировала местное население. Устанавливала в селах и хуторах воинскую повинность, колхозы и население облагалось налогами. При нехватке продовольствия и одежды грабили магазины. Награбленное прятали в схронах (бункерах), которые одновременно служили убежищем.
В селах убивали активистов, председателей колхозов, в проходящих поездах ничего не подозревающих солдат и офицеров, возвращающихся домой после окончания войны. Известен случай, когда таким образом вырезали целый состав женщин - бывших военнослужащих.
Уничтожить такую банду было очень сложно. Местное население, боясь мести, почти никогда никого не выдавало. Помнится один рассказ из секретного сборника о том, как националисты жестоко расправились с девушкой – связником, узнав, что она работала и на нас. Ее живую закопали в землю, оставив на поверхности только голову. «И пушистые хлопья первого снега падали на ее поседевшие пряди волос». Практически в каждом жителе сел и хуторов можно было подозревать члена банды. При таком остром накале борьбы были перегибы и со стороны войск МГБ. Мятежные села и хутора окружались войсками, жителям давали один час на сборы, затем их отправляли прямиком в Сибирь. Непокорных, независимо от возраста и пола, расстреливали на месте. Поселения сжигали.
Постепенно была выработана тактика борьбы с оуновцами. В населенные пункты направлялись оперативники под видом рабочих, крестьян или служащих. Они селились там, проводили политическую и разведывательную работу среди местного населения. Свои
данные они передавали командирам соответствующих подразделений. В них обычно указывались места встреч либо главарей банд, либо главаря со своими связными, описание внешности членов банды, местоположение схронов и т.д. По этим данным войска проводили соответствующее операции: устраивали засады, облавы, прочесывали лесные массивы.
Засады устраивали в самых неожиданных местах, например, даже на чердаке дома, и даже хозяева не знали об этом.
Или такой случай. В канун нового 1952 года весь наш учебный пункт был поднят по тревоге. Солдатам выдали патроны, гранаты и щупы - металлические пруты длиной 1,5 метра, офицерам - автоматы и пистолеты. На машинах мчались несколько часов. Под утро мы очутились у опушки небольшого леса 5 – 7 км. длины и 3 – 5 км. ширины. Было прохладно, но снег еще не выпал. Лесок немедленно был оцеплен, и мы цепью с интервалом в 3 – 5 метров неторопливо двинулись на прочесывание. С помощью щупов обследовалась каждая подозрительная кочка, куст, на деревьях осматривали даже кору: нет ли каких-либо следов, ведь дупло старого дерева могло быть отдушиной схрона. С короткими отдыхами таким образом мы двигались целый день. В одном месте солдаты соседнего взвода наткнулись на старый разгромленный бункер. Я осмотрел его, кругом повсюду валялись стреляные гильзы, на срубе деревянного лаза виднелись следы пуль и осколков. Земля вокруг слегка вспахана взрывами гранат. Спуститься и осмотреть внутри не разрешили.
К вечеру, незадолго до окончания прочесывания, мы услышали далекие выстрелы. Было приказано двигаться дальше. Наконец, вышли из леса на пашню, рядом находилось небольшое село. Стали снимать оцепление, группа офицеров окликнула меня, и мы направились к окраине селения. В наступающей темноте заливались собаки. У одного из домов нас остановили, уже была приготовлена квартира. В доме коптила керосиновая лампа, хозяева - старик со старухой страшно суетились, предлагая нам хлеб и молоко. После небольшого ужина устроились прямо на полу на раскиданной соломе.
Во время непродолжительных разговоров я поинтересовался результатами операции. Мне
сказали, что взяли троих человек, один убит.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Уничтожить действующую банду было сложно также и потому, что при возникновении угрозы главарь банды обычно уходил, жертвуя сообщниками, которые прикрывали его отход. Именно при подобных обстоятельствах, по рассказу Анатолия Преснякова, погиб лейтенант Вайнер, когда он бросился преследовать уходящего главаря «лесных братьев». Автоматная очередь прикрывающего прервала жизнь нашего отважного товарища. Это был один из московских «кадетов», который вместе с Анатолием основали в нашем училище литературный кружок.
Ускользнувший главарь, как правило, быстро набирал людей среди местного населения, и
банда вновь начинала свою подрывную деятельность.
Обнаруженные ОУНовцы в большинстве случаев оказывали отчаянное сопротивление. Из
секретного сборника я запомнил рассказ и о том, как бендеровец, засевший в кирпичном сарае, отбивался в течение трех суток. Но здесь следует иметь ввиду то обстоятельство, что
в наших войсках в то время существовал строжайший приказ: брать бандитов только живыми, даже с риском для жизни. Каждый бой или стычка анализировались, и горе тому офицеру, который не попытался выполнить этот приказ.
Мой друг лейтенант Скворцов был отправлен в г.Ленинабад в охранные войска (нужно заметить, что я очутился там на полгода раньше) за то, что проявил недостаточное внимание к одной из операций. Началось это с того, что он получил данные о предстоящей встрече районного главаря со своим связником. Дата не была известна, да и возможность встречи была под сомнением. Скворцов, тем не менее, в первое время вел тщательное наблюдение за указанным районом, на ночь выставлял засаду. Но постепенно внимание его ослабло. Последнюю ночь он решил посидеть в засаде сам с двумя солдатами, да на этом и покончить. Расположились они в кустарнике между опушкой леса и небольшой речкой. Первым заметил какое-то неясное движение солдат. Занервничав, он зацепил ногой сухую веточку. Скворцов был вынужден организовать немедленное преследование. Один из солдат непрерывным огнем отсекал убегающего от леса, второй - от речки, Скворцов стрелял вверх. После непродолжительной гонки преследуемый бросился в лес и был убит наповал. Убитый оказался главарем. Тело его возили на телеге по хуторам и селам района. Только после этого население стало оказывать содействие нашим войскам.
Много интересного о боях и различных происшествиях во время службы в армии поведали нам «старички». Демобилизация их постоянно откладывалась из-за сложной обстановки на Западной Украине. Сержант Зубанов (москвич) говорил нам, что смерть ходила все время рядом с ним. В первые годы службы, когда они были новичками, по вине часового (уснул на посту) вырезали почти весь состав караула. После этого солдаты сами проверяли часовых, уснувших или избивали, или, засунув в мешок, скатывали с горки. Впоследствии через несколько лет я был проездом через Москву и заглянул к Зубанову. Он был изумлен и польщен, что я не забыл его.
В начале 1952г. наша работа на учебном пункте закончилась. Многие «старички» демобилизовались, нашего брата - выпускников пехотных училищ разогнали по охранным войскам, но человека три или четыре оставили в оперативных войсках, в числе которых был и Скворцов. Вскоре после стычки с пьяными танкистами меня вызвали в штаб и предложили два места для прохождения дальнейшей службы: г.Ленинабад и еще какой-то город в Сибири, сейчас не помню. Мне сразу представилась Ферганская долина, горы арбузов и виноград (в те годы все это видели только в кино) и я немедля выбрал южную сторону, хотя командир части советовал не торопиться и дал сутки на размышление. Я мнение не изменил. Гораздо позднее стало ясно, что надо было прислушаться к совету командира.
Новое место оказалось отвратительным, служба заключалась в охране комбинатов по
обогащению радиоактивных руд, добываемых недалеко от пос. Табошар Ленинабадской области. Таких комбинатов было несколько, разбросанных по Ферганской долине. Под нашей охраной находился также и склад взрывчатых веществ.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
На протяжении тех двух лет, которые я провел в Лениабадской области, мой взвод находился в караульном помещении ровно год (сутки в карауле, сутки в казармах). Впереди ничего не маячило, светлые перспективы растаяли как дым. Это подтвердилось после ознакомлением с контингентом старших офицеров, служивших в этом воинском подразделении. Жара и безделье, царившее среди офицерского состава, порождали с одной стороны карьеризм, зависть, с другой - элементы тирании и садизма. Например, комбат майор Усанов, очень важный с виду, мог часами тихим голосом читать лекцию о важности дисциплины в армии, о недопустимости езды офицеров на велосипеде. При этом, любое слово, вставленное слушателем не вовремя, вызывало у него вспышку ярости, лицо краснело и он начинал брызгать слюной.
В ужасном состоянии находилась техника безопасности при проведении работ с радиоактивными материалами как на комбинатах, так и в местах несения караульной службы нашими солдатами. О существовании счетчиков Гейгера-Мюллера я знал только из школьной программы.
Урановый концентрат, получаемый на обогатительных комбинатах, грузили вручную в товарные вагоны. Сопровождающие секретный груз солдаты размещались на огороженном тамбуре. Я спросил у них, что представляет собою концентрат?
- Да ничего особенного, крупа желто-зеленого цвета. Я брал в руки, не пахнет, не мажется. Так себе… - объяснил один из них.
Только спустя десятилетия я знаю, что они были обречены на инвалидность и медленную
смерть, и вина в это целиком лежит на совести советских генералов.
Помню, мой товарищ по учебе в Ташкенте Юрий Попов, будучи начальником геофизической партии в Казахстане, в шестидесятых годах заблудился на охоте в степи в ночное время. Почти всю ночь бродил среди куч различного мусора. Утром его подобрали солдаты-охранники, располагавшиеся в оцеплении радиоактивного могильника. Через год он умер в Ташкентской больнице. Перед смертью о случившемся и причине болезни признался только отцу, так как у него взяли подписку о неразглашении государственной тайны. Об этом его отец - Алексей Иванович рассказал мне по большому секрету.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В начале 50-х я не представлял действия этих опасных излучений. Ходил по «звенящим»
отвалам - «хвостам», т.е. отходам переработки урановых руд обогатительных комбинатов. При этом абсолютно никто из руководства предприятий или воинской части нас не предупреждал или не информировал об опасности радиоактивных излучений.
Поселок Табошар в свое время строили пленные немцы, используя камень из радиоактивных карьеров. Спустя годы из некоторых особо «звенящих» домов стали выселять жителей, т.к. среди них «обнаружились» лучевые болезни. У громадного отвала обогатительного комбината на окраине пос. Гафуров в Ленинабадской
области была устроена резервация для крымских татар, репрессированных после войны по
приказу Сталина. Их привезли сюда и оградили от внешнего мира колючей проволокой. К
тому времени, когда я приехал в Соцгород (Чкаловск) на службу, вход в резервацию был свободный через открытые калитки. Однако нам, офицерам было строго запрещено общаться с ними. Иначе грозил суд чести и увольнение в запас или еще что-либо суровее. Эта резервация примыкала вплотную к зоне радиоактивного излучения, создаваемая громадным холмом из песчанистой массы - отходами после извлечения концентрированной урановой руды.
В какой степени воздействовала радиация на жителей небольшого поселка, я не знаю. Но
она несомненно повлияла на здоровье живущих там людей. Холм имел форму усеченной пирамиды и примыкал двумя углами к дороге Ленинабад – Гафуров, на которых размещались
охранные посты, куда я часто ходил напрямик через холм для проверки несения караульной
службы нашими солдатами.
Спустя, примерно, двенадцать лет, когда я жил уже во Фрунзе, с моей головы клочьями
полезли волосы, и я частично облысел. Иных признаков заболевания не было.
В 70-х годах в Ленинабад приезжала японская делегация по каким-то научным делам.
Когда они проезжали мимо описываемого отвала, уже покрытого метровым чехлом гравийной насыпи, у них запищали нагрудные счетчики. Их точно ветром сдуло прямо на свои родные острова.
1975 г.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Когда я писал этот рассказ для стенгазеты, ожидал, что бдительный партийный секретарь отдела, где я работал конструктором второй категории, при цензурном прочтении выявит «клеветнический материал на доблестных работников МГБ», где упоминалось об их карательных действиях по отношению к мирному населению - расстрел или депортация в Сибирь целых населенных пунктов на Западной Украине вблизи государственной границы, в чем я убедился будучи курсантом Львовского военного училища во время плановых общевойсковых учений на Яворовском военном полигоне. Мы там закислялись яблоками в заброшенных фруктовых садах. А прецедент вмешательства партийной цензуры уже был - мою статью о гигиене ротовой полости и носоглотки йоговскими методами печатать запретили. Ведь наша доблестная коммунистическая партия боролась за коллективизм, а вот йоги - наши идейные враги: они пропагандируют индивидуализм. Вот так доходчиво объяснил мне партийный секретарь товарищ Трескин.
У меня еще были воспоминания по военной тематике, которые печатались для стенгазеты родного отдела, но они со временем затерялись, но восстанавливать уже руки не доходят. Цикл этих рассказов я так и не завершил в связи с переходом на другое место работы, но ребята приставали ко мне с вопросом, почему же я не стал генералом? Я отшучивался, мол, допишу и пришлю в отдел письмом. Мне вот так, в лоб, ответить было сложно. Это связано с тем, как я рос, что читал до Суворовского училища, с чем столкнулся на службе в армии. И потом мои личные качества не способствовали развитию военной карьеры: не проявлял находчивость в сложной ситуации, не любил командовать, не любил проводить идиотские воспитательные политические беседы о коммунистической морали с личным составом, и так далее.
Меня больше интересовало изготовление электронных устройств, начинал с детекторного приемника, затем трехлампового супергетеродинного приемника в Казани, затем многолампового во Львове. И все это при страшном дефиците радиодеталей. В общем, военная карьера у меня не сложилась.