Глава 29
Одинокая палуба осталась сегодня невымытой. К восьми часам пошел дождь. Небо было тёмно-серым с воздушными, невероятно красивыми и ужасными одновременно разводами. Сквозь тучи, как тонкие дымчатые тряпицы, проникал синий, тяжелый цвет. Я стояла, укутавшись в плед, босая в носовой части корабля, и под скрипы стареющей мачты, шептала бессвязно слова: «Помоги, прости…», и впервые я разговаривала не с морем. Есть что-то большее. И я почувствовала это, ступив сюда, в одинокую холодную пустоту. Есть что-то, что заставляет море бунтовать и есть что-то, что может остановить его. И у этой невероятной силы мне хотелось просить прощения.
На бледное заплаканное лицо упали холодные, безумно холодные крупные капли дождя. Деревянная палуба покрылась в серую крапинку, а позже полностью потемнела.
И на мои просьбы сила ответила разразившейся грозой. Гром затронул всё внутри, я вздрогнула и упала, хватаясь за борт, больно ударилась, но было уже не важно. Корабль потянуло вниз, он плавно, но быстро опустился, глотнул морской воды всей палубой и снова взметнулся вверх. Я закричала. Кажется, судно развернуло, и теперь его стало кренить правым бортом, но всё же устояло.
Я, укутавшись ещё сильнее, в ставший тяжелым мокрый плед, помчалась в каюту. Оказавшись внизу, я на мгновение подумала, что нахожусь здесь одна, что корабль пустой.
Но вдруг из кают-компании высунулось полное беспокойное лицо Вани-Итальянца.
- Дина, сюда скорее! Где ты была? Мы уже во везде заглянули.
В общей каюте были все. Маленький Ромка сидел между отцом и грустной равнодушной Лилей. Боцман пытался раскурить папиросу, но намочил весь табак и часто чертыхался. Итальянец сидел на пороге, сжимая голову меж коленей.
- Тюльпан? Где Тюльпан? – закричала я, не обнаружив его среди всех.
- Я здесь... – он вышел со стаканом чая из камбуза, - а что с тобой, почему ты вся мокрая, Дина!?
Он быстро всучил чай маленькому Ромке и подскочил ко мне. Снял с меня плед, отбросил его в сторону, и, согнав, с дивана Эрнста, Лилю и Ромку, стащил с него пуховое одеяло. Накрыл меня.
- Там, там что-то страшное, корабль кренит, мы можем перевернуться.
- Аха… - странно отреагировал Боцман, - этот Красавец и не такое терпел! Вы главное сами, сидите и не шляйтесь, а то, как в прошлый раз, кто-то может разбить голову или свернуть себе шею.
И как в подтверждение его слов корабль снова со скрипом наклонило в правый бок. Я вцепилась в Тюльпана, а маленький Ромка кубарем скатился под стол, разлив на отца и Лилю весь горячий чай.
- Тут хоть шляйся, хоть не шляйся… - взбираясь на диван, пробурчал Ромка.
Все тихонько рассмеялись.
Всё, что нужно сделать, мы уже сделали. Двигатели выключили, паруса сложили. Боцман никого не пускал наверх и даже в машинное отделение. Он, наконец, умудрился скрутить папиросу и закурить. Дым быстро распространился по всей каюте, но все смиренно терпели курящего Боцмана.
Первым укачало Ромку, и он заснул, развалившись на полдивана. Эрнст не мог себе позволить заснуть, он держал сына, чтобы тот при качке, не свалился на пол и не набил себе за вечер вторую шишку.
Лиля уснула, обняв племянника, позже…
Я не решалась смотреть на нее, даже спящую.
А Боцман не сводил с нас взгляда, с меня и Тюльпана, всё смотрел и иногда улыбался. И это последнее, что я помню… улыбку боцмана, а потом я заснула. Я всё время чувствовала, как Тюльпан заботливо поправляет моё одеяло, а потом прошло много времени. И я увидела…
- Заходи… - Смотритель провел меня в свою избу и накинул на плечи тряпицу, в которую когда-то он заботливо заворачивал чайку, которую я ему принесла, - что? – он взглянул на меня странным взглядом, даже каким-то злым. В его избе гулял холодный ветер.
- С таким сердцем плывешь… нельзя! – бурчал Смотритель, а я пыталась укутаться в эту маленькую тряпицу, ужасно мёрзла. Ещё волосы отчего-то были мокрые.
Дверь в избушку Смотрителя отворилась, и я увидела силуэт женщины, она что-то несла в руках. Эдгар замер и ждал, когда женщина ступит на свет от окна, и он разглядит ее. Я тоже. Не отрываясь, смотрела на тонкий, темный стан таинственной гостьи. Вдруг белый свет коснулся ее, и я выдохнула. Это была мама. В руках она несла банку с морской водой.
-Я принесла тебе весточку обо мне, Эдгар… - прошептала она, и голос ее был как у русалки.
Она посмотрела на меня, и ее взгляд оживился, губы вздрогнули, и в распахнувшееся от сильного ветра окно влетела чайка.
- Моя чайка… - сказали мы с мамой в один голос.
- С таким сердцем не идут домой, Дина… - прошептала она, поставив на пол банку с морской водой. – Освободи его.
Она ушла, а я осталась одна в сером доме Смотрителя, в котором по-прежнему пахло солью и старой газетной бумагой, отчего-то.
Я проснулась в своей каюте, с болью в горле. Было около полудня, светло и ясно. На тумбочке стояла странная микстура, стакан с водой. Подняв голову с подушки, я снова рухнула на нее без сил. Ужасно ломило тело. Дверь в каюту приоткрылось и ко мне, ступая на цыпочках, зашел Ромка. В руках он нес корзинку с морскими камнями и ракушками.
- Проснулась? Смотри, а я тебе сделал такой подарок, чтобы ты выздоровела скорее.
- Спасибо, а который час?
- Эмм, Дина, в твоём положении будет правильно спросить который день. Ты уже два дня в лихорадке, вчера вечером температура спала. А сейчас 11 утра.
Я взяла несколько камней, которые мне принёс Ромка, и снова высыпала их в корзинку. Они здорово и радостно заиграли. Рома, черноглазый и серьёзный мальчуган, загоревший и похудевший, был очень похож на свою мать. Он, почувствовав, что я думаю о нём, подошел ближе и склонился всем торсом надо мной, обнял и удивительно, расплакался.
-Я так боялся, что ты не выздоровеешь. Мы сидели по очереди с Тюльпаном у твоей постели. Дина, никогда больше так не делай…
- Хорошо, хорошо, Рома, не буду… - я погладила его по голове.
В каюту влетел Тюльпан, увидел меня в сознании и розовощекую, лицо его просветлело.
Мы пили чай на теплой, залитой вечерним розовым солнцем палубе. Паруса тоже были насыщенного, кораллового цвета от огромного светила, ныряющего в Черное море. Ромка весь день пробегал с картами Тюльпана. Мальчишка так радовался, что научился в них разбираться, и этим гордился Эрнст. Они с сыном сидели подолгу в лодке и раскрашивали и подписывали контурные карты, рисовали пути пунктиром, если бы ехали на машине, пунктир-точкой, если бы плыли на корабле. У них были свои отметки. Лиля с Ваней Итальянцем пили вдвоем вино, сидя за столом, громко смеялись. Ваня был повзрослевший, правда, ни капельки не похудел. Он что-то увлеченно рассказывал Лиле, про то, как однажды застрял в форточке богатого дома, та громко хохотала, румяная от вина, почти как наши паруса от солнца.
Я весь день провела с Боцманом. Тюльпан занят, что-то пишет и рисует в каюте. Только иногда выходил наверх, проверить направление ветра, ощутить на себе. На меня смотрел с улыбкой, а я боролась с грустью. Вспоминала мамины слова и слова Смотрителя. И я была согласна. Какое у меня сейчас сердце? На меня в обиде лучшая подруга, и, наверное, она вправе обижаться? Кто знает, но я должна с ней поговорить.
Боцман стал мне тоже очень хорошим другом. Он показал свой ваучер с гравировкой какого-то генерала, и при этом кряхтел и высовывал язык, как большой ребёнок, проделывая с ним всякие штучки. Но когда она брался за бинокль и устремлялся взглядом в линию, соединяющую синее небо, и более синее и холодное море, спина моряка выпрямлялась, лицо становилось серьёзным и каменным, даже полосатое пузо от матроски, было почти не заметно.
- Знаешь, Дина, - говорил Смотритель, аккуратно складывая свою папиросу, - всю жизнь думал, что пузо у мужчины от ума.
Я засмеялась.
- А я, я считала своего папу не очень умным.
Боцман задумался.
- А это уже серьёзно.
- Угу.
- А почему?
- Я считала глупым вырезание ракушек.
- О, ракушки вырезал? – Боцман развел руками, и просыпал немного табака, - это же одно из любимых занятий на острове твоей мамы, оно требует большой ловкости рук. Ты представляешь вырезать ракушку из дерева, такую малюсенькую, со всеми изгибами, острыми кончиками. Это не так-то просто.
- Но ведь есть морские ракушки, целое море!
- Тююю… подумаешь, настоящие, они, конечно, может и чудесней. Но в чем труд? Пошел, искупался, нагрёб со дна и вот они в руках, а ведь ещё можно с жителем ракушку стащить. Уже не весело. Убьёшь Божью тварь. А тут работаешь сам. На острове твоей мамы такую ракушку можно купить за два циркона.
- За что? - я расширила глаза.
- Земля! Земля! – закричала Лиля, - смотрите, вон там!
Мы с Боцманом соскочили с деревянного пола и поспешили к левому борту. Вдалеке, сквозь завесу быстро рассеющегося тумана виднелись холмистые очертания. Рома подскочил к борту и схватил свои карты. Он стал рыться в них, а Эрнст хохотал.
- Да, ты пока плохо разбираешься в них, сынок.
- Ты не понимаешь, папа!
- Да что ты?
Ромка уже не слушал его, схватился за огромную карту, с отметками Тюльпана и снова посмотрел на приближающуюся землю.
Позади раздались глухие шаги. Это поднялся Тюльпан, он был спокоен и улыбался. Я посмотрела ему в глаза, он кивнул мне. Значит, мы скоро будем на месте.
- Её нет на карте! – вдруг закричал Ромка.
Все замерли.
- Это значит, мы причалим к нужным берегам, малыш. – Сказал Тюльпан и похлопал Боцмана по плечу.
- Вот так-то, Дмитрий Сергеевич!
Боцман посмотрел в бинокль и, поджав, губы, добавил.
- Она! Та самая.
Глава 30
Я собрала вещи. У меня это заняло не более десяти минут. Через полчаса планировался сбор на палубе и спуск лодок. Якорь уже скинули сегодня ночью. Лиля не шла собираться. Вероятно, ждала, когда это сделаю я и выйду из каюты. Я упаковывала корзинку, подаренную мне Ромкой в плотную папиросную бумагу Боцмана. За дверью было шумно. Ромка хохотал, убегая от моряка. Снова играли в догонялки, начинающиеся в машинном отделении и закончившиеся в лодке, которую все полюбили за близость к воде, наверное, и за уединение.
Лиля осторожно открыла дверь и вошла, молча стала собирать картины и краски. Я также, молча стала ей помогать.
- Не надо… - пробурчала она.
- Лиля, я не понимаю, как так вышло, но…
- Я всё знаю. Не трогай. Я сама соберусь.
Она была грубой и недовольной.
- Мне очень стыдно, Лиля. Но я не смогла тогда, в Тамани определить отношения с Тюльпаном, как нечто большее. Мы были близкие друзья.
Она сверкнула своими зелеными глазами, но промолчала.
- А потом я не могла тебе сказать. Но я просто не успела…
- Не успела? Не успела сообщить мне радостную весть? Я думала, ты как подруга, первой мне всё расскажешь.
- Но я…
Я задумалась. Я не стала ей говорить, ничего не сказала.
- Что?
- Прости меня, Лиля! Прости, если сможешь. Боль – она пройдёт.
- Да, пройдёт, Дина.
В каюту постучали. Мы посмотрели на дверь.
-Войдите! – резко отозвалась Лиля, и в проеме оказался Тюльпан.
Он посмотрел на меня и если бы он знал, как неуместно улыбался.
Я замялась, покраснела ещё больше и вышла из каюты под обжигающим взглядом Лили.
- Что происходит? – спросил Тюльпан, продолжая улыбаться и видя моё смятение.
- Лиля всё знает. Про нас.
- Ну и что?
- Она знает, что у нас с тобой…
- Я понял, ну и что? Пусть знает, пусть все знают, и я везу тебя на этот волшебный остров, Дина! Везу! – закричал он и подхватил меня.
- Тюльпан, она влюблена в тебя… - прошептала я, когда приземлилась на пол.
Он опустил глаза. Его полные губы сжались. А глаза стали матовыми, спокойными. Он пристально смотрел на меня. Его взгляд скользил по моим волосам, по губам, он находился в смятении.
Он схватил меня за руку и повел наверх. Там бегали Ромка и Боцман под улюлюканья Итальянца и Эрнста. Поэтому Тюльпан снова повел меня вниз. И там мы снова столкнулись с Лилей. Она несла два стакана с грязной от краски водой.
Мы вошли в каюту Тюльпана. Он уже собрал все свои вещи, кроме карт и подвески, которую он получил от меня в подарок.
- Дело – то вот в чем, Дина…я говорил с ней. В тот день, когда мы отошли от берегов Тамани. Помнишь, Тая, Аркашка, потом ещё Ромка оказался на борту.
- Да, я помню.
И ещё я вспомнила, как Лиля выскочила из каюты Тюльпана в слезах.
- Я видел, что у нее ко мне чувства, и честно ей признался, что испытываю симпатию к другой…
Я подозрительно на него посмотрела.
- Ну да, я тогда уже чего-то там надумывал себе, старый дурак… - Тюльпан покраснел, - но я е называл твоего имени.
- Она просто не ожидала от меня такого, не ожидала, что я ей не расскажу про тебя.
- Дина! – Тюльпан развел руками и усмехнулся, - это всё женские преувеличения. Дружба не заключается в том, что нужно обязательно рассказывать своим друзьям во всех подробностях о своей личной жизни. Это - твоё дело. Да, и, я тебя, например, прекрасно понимаю, как человек всю жизнь проживший без друзей. Тебе некому было рассказать ещё маленькой про смерть Корсара, например. Ты не привыкла делиться, ты привыкла всё нести в себе.
- Но благодаря Лиле, я на этом судне! Я познакомилась с ней, а потом с тобой.
Он улыбнулся.
- Да, ситуация, но случилось так, как случилось. - Ты знаешь, Дина, я сейчас, может, это и плохо, но думаю, совершенно о другом.
- О чём?
- О счастье… - ответил Тюльпан.
Земля приближалась медленно, но стремительно. Мы видели порт, но не видели кораблей. Тюльпан говорил мне про то, что их может быть так много, что этот белый дым над островом впоследствии окажется облаком парусов. Наша лодка с Тюльпаном и маленьким Ромкой плыла первая, чуть поодаль Боцман и Эрнст. А Лиля с Иваном покинули корабль последними.
У меня беспокойно стучало сердце, сбивалось с ритма, болело, потом становилось душе невероятно светло и страшно одновременно.
Чем ближе мы становились к берегу, тем отчетливей виднелись малахитовые холмы.
- Это коралловый остров… - наконец, сказал Тюльпан, нарушив долгое пятнадцатиминутное молчание.
- Знаешь, мне кажется, сейчас земля станет прозрачной и исчезнет… - дрожащим голосом произнесла я.
- Вот, и у меня всегда так.
- Тюльпан! Тюльпан! Смотри! Бутылка, по правому борту. Лови! - закричала я так громко, что все на нас обратили внимание. Лиля и Иван приложили ладонь ко лбу, чтобы солнце не мешало им нас разглядеть. Ромка, который сидел в середине лодки, примкнул к правому борту, чуть не опрокинув нас в море.
Тюльпан потянулся за бутылкой и с огромным трудом достал ее. Вынул записку и прочел, не показывая нам с Ромкой.
- Что там? – крикнул Боцман.
- «Приветствуем вас, чужеземцы!» Нас ждут, Дина! Нас дождались! – громче сказал Тюльпан последнюю фразу.
- Мы здешние! Здешние! – стал кричать Тюльпан земле, которая стала совсем близко.
Слепил белый песок, слепил белый плотный дым, и только зеленые холмы землёй-великаном охраняли эту белоснежную красоту, охраняли голубое море у берегов. И всё на этом острове словно дрожало. Растительность далеко-далеко, белый песок. Словно это морская колыбель, которую вода качает и день и ночь, убаюкивая, успокаивая усталые души.
- Мы здешние! – в последний раз крикнул Тюльпан.
Я смотрела на него и плакала. Он не видел. Слёзы текли по щекам, падали на белый подол сарафана, мокрый от морской воды. Текли по шее и щекотали ее, и я от этого дрожала. Какой он был счастливый. Как ребенок, темноволосый и кудрявый, с яркими добрыми глазами, махал руками и кричал жителям острова. Он взглянул на меня, и мгновенно осунулись его плечи, исчез задор в глазах, осталась только маленькая искорка. По его загоревшему лицу стекали капельки пота, а влажные волосы прилипли к вискам.
- В чем дело? – он взял моё лицо за подбородок. Ладонь Тюльпана была горячая. А я видела, как в его зрачках отражается моё невероятно светлое, залитое солнцем лицо.
Маленький Ромка не проронил ни слова. Он был шокирован. Может быть, даже немного смущён. Мы смотрели друг другу в глаза долгое время, пока мальчишка не произнёс:
- Да, это облако из парусов. Дина, это те белые паруса! Ты звала меня во сне любоваться ими!
Сотни кораблей заполняли пристань, и у каждого корабля были белые, сливающиеся с облаками паруса. Я ахнула, и вдруг над ними вспорхнула стая чаек, раздался их веселый смех. Такого смеха у чаек там, в Таманьской глубинке не услышишь. Верно, здесь живут счастливые чайки.