Глава 27
Где здесь прятаться? Палуба, каюта, лодка – три места, находясь в которых, ты надеешься на то, что он не найдёт, и эта надежда ещё ни разу себя не оправдала.
- Ты потускнела. - Лиля чистила чеснок, помогая Ивану, что поражало. Поварёнок готовил нам праздничный ужин по случаю рассеивания тумана и выздоровления Ромки.
Я только подняла глаза на Лилю и посмотрела ей переносицу; это был лучший способ, чтобы не смотреть ей в глаза, но она бы считала иначе.
- Да и Тюльпан какой-то странный. Молчит. Пропадает в своей каюте, зато носит такой красивый камень на шее, мне такой же захотелось.
Я скривилась при упоминании о подвеске.
- Всё же хорошо, правда, Вань? Столько приключений!
Иван смотрел на меня сочувственно, но пытался подбадривающе улыбнуться. Я умудрилась три дня крайне редко видеться с Тюльпаном, ни разу не заговорив с ним. А сейчас я уже слышала его шаги по лестнице, ведущей с палубы.
- Ну что? – спросил в глубине Боцман.
- Да, хорошо…пятнадцать градусов тепла. Радар?
- Глухо. Вообще пропала связь с землёй. Думаю, это у нас что-то не в порядке с техникой.
Тюльпан показался в кают-компании и тут же бросил на меня свой мрачный потускневший взгляд. Я вздрогнула.
- Когда мы причалим? – весело спросила Лиля, сметая душисто пахнущую чесночную шелуху.
- Не знаю. – Бросил он, она же посмотрела на меня и пожала плечами.
- Опять не в духе! И почему ты не в духе! Сколько можно? Туман сошёл, Рома выздоровел, уже играет в дартс с Эрнстом! Одни вы хмурые.
- Лиля, помоги, пожалуйста! - Иван позвал Лилю собой.
Лиля вскочила и побежала за поварёнком. Тюльпан, полный решимости, метнулся к столу и сел напротив меня, оказавшись слишком близко. А у меня внутри всё задрожало. Сердце колотилось так, что я чувствовала его стук во рту. Он уже хотел что-то сказать, а я взмолилась, чтобы в каюту вошли, и внезапно появился довольный румяный Ромка.
- Сердце красавицы склонно к измене…. – пел мальчуган, и я вдруг, смотря на него, увидела глаза Зазы, яркие, смелые цыганские глаза и вспомнила, как она сказала мне тогда, на танцах, в дождливую ночь в Тамани: «Им поможет твоё сердце…». Я вздрогнула и медленно перевела взгляд на Тюльпана. Его глаза, тёмные, как горячая смола обжигали всё нутро.
- Ты боишься? - спросил он.
Ромка, маленький предатель, попятился назад.
- Ну, хочешь, я постараюсь объяснить тебе всё. Связь и вправду просто барахлит, такое бывает. То судно – это, это… я знал, что мы их встретим, мы их должны были встретить. Всё идёт хорошо.
А я молчала. Страх постепенно угасал. Тюльпан был взволнован, на шее появились мелкие капли пота. Я медленно поднялась, в нос ударил резкий запах чеснока. Прошла к порогу, оставляя его сконфуженного и ужасно опечаленного.
- Но так нельзя! – крикнул он громко, и там, у ребят что-то рухнуло и со звоном упало. Лиля появилась в кают-компании с бледным лицом и огромными горящими глазами.
– Что ты делаешь? Что происходит? - Я ничего не понимаю… - стала бормотать Лиля с дрожью в голосе, Иван не появлялся. Сейчас он был единственным человеком на судне, который знал причину.
- Продолжай, продолжай так делать! Пугай меня окончательно, изведи меня! Что с тобой происходит? Ты ненормальная? – отчаянно кричал Тюльпан.
Я испуганно смотрела на него.
- Дина, что у вас стряслось? – спросила Лиля.
А я молчала и искала слова.
- Ты же… обманываешь меня. – Наконец, произнесла я.
Стало тихо. Тюльпан поднял голову и уже спокойно произнёс:
- Я просто недоговариваю.
Я только покачала головой, при этом лицо моё исказилось в подобие горестной натянутой улыбки. Люди так делают, чтобы не заплакать. Но слёзы предательски побежали по щекам.
Лиля подбежала ко мне, обняла, а я легонько оттолкнула её.
-Не нужно, пожалуйста, не нужно.
Я обернулась, а в проёме уже стояли Эрнст, Боцман и маленький Ромка. Когда я, растолкав их, прорвалась на палубу, то услышала маленькие тихие и быстрые детские шажки за спиной. Вместе мы перепрыгнули борт и оказались в лодке.
Нас никто не тревожил. Только раз пришёл Эрнст, позвал к столу, но Ромка категорически отказался меня покидать. Мы молчали. Спокойно гнало по волнам корабль Чёрное море. Небо, застланное почти жёлтыми отчего-то облаками, ожидало солнца, тогда бы стало жарко и радостно. Почему-то я подумала, что будь сейчас жарко, мы бы верно все искупались. Рома, обхватив худенькие избитые колени, следил за бесконечным потоком небольших волн, не сводя от воды взгляда. Он был какой-то для себя не привычный – спокойный, даже взгляд не то чтобы потухший, а томный, не резкий и не тревожный, как у многих мальчишек в его возрасте. Чёрные волосы отрасли, и он их, как папа зачёсывал аккуратно назад, смачивая водой. Я почему-то представила, как они вдвоём по утрам укладывают себе волосы перед осколочком запятнанного и забрызганного зеркала. Я улыбнулась, и Ромка оживился, краем глаза, увидев мою улыбку.
-Что? – голос его получился какой-то грубоватый.
Я покачала головой и тоже уставилась в воду.
- Что тебе приснилось? – спросила я у мальчишки, и он, выдохнув, рассказал:
- Мне снилось, что у него много таких бутылок и посланий. Мы с ним сидели на песочном берегу, рядом с ящиком из-под вина. Он доставал оттуда бутылки, показывал мне послания в них, но я не мог прочесть – бумажки были белые. Это Тюльпан возомнил себе, что там что-то написано. Он говорил мне «Плохо», причём говорил он это, улыбаясь, и выпускал в воду эти бутылки, одну за другой. Ну, что я мог ещё подумать? Сны меня редко обманывали.
Я представила перед глазами весь сон Ромки, к горлу снова подобрался комок, но мальчишка вдруг восторженно крикнул:
- Смотри! - и ткнул пальцем в морскую гладь.
Под слоем синей воды показались блестящие серые спины. Мы на секунду замерли, и вдруг три красавца дельфина грациозно вынырнули и снова скрылись в морской пучине. В привычный шум воды врезался радостный и тонкий сигнал этого серого волшебного существа. Дельфины мчались параллельно нашему кораблю, и столько радости было в их существовании сейчас, что эта радость заставила на некоторое время забыть о том, что творилось у нас на судне.
- Здорово, правда… - произнёс Ромка, и вдруг над нами раздался голос Тюльпана.
- Редко их можно увидеть.
Я посмотрела на него. В зубах почти догорела сигарета, в глазах – загадочность и спокойствие. Он мельком взглянул на меня и снова уставился на дельфинов.
- Ром, сходи, погуляй.
Ромка, молча вылез из лодки, и побежал к правому борту, чтобы ещё раз взглянуть на редких морских обитателей. Тюльпан тщательно потушил сигарету и прыгнул на место Ромки.
- Дин, твоё молчание ни к чему не приведёт. Я должен понять, что тебя тревожит.
Он сказал про молчание. Где-то там, на дне моей души, уставшей и испуганной, сдавлен крик.
- Чай! Пить чай! – кричал Иван, выскочив на палубу, а Тюльпан смотрел мне прямо в глаза, и я уже слабо верила в увиденное в его каюте. Может, приснилось?
Иван наклонился за борт, увидел нас.
-Скажи ему, Дин! Я тебя всё равно в обиду не дам!
Тюльпан недоумённо взглянул на Ивана.
- Извини, капитан… - саркастически произнёс поваренок, - но из-за своей слабости мне пришлось полазить в твоей каюте и…
Тюльпан расширил глаза, но в одну секунду, кажется, всё понял, море с силой ударилось о борт и корабль немного качнуло.
- Бутылки? – спросил он.
Я кивнула, и сердце наполнилось надеждой, что у него есть разумное объяснение.
- Ваня, оставь нас!
- Да сейчас прямо, разбежался! Нет уж, вдруг нам сегодня ловить послание «Смерть Дины»!
Вдруг сквозь облака наконец-то прорезалось, словно вырвалось из плена, солнце. Тюльпан сощурился, вскочил, перепрыгнул борт и куда-то помчался.
- Иди, Вань, я хочу побыть одна.
Итальянец грустно вздохнул, и можно было услышать его медленные шаги. Вдруг на палубе послышался звон бутылок.
- Дина! – закричал Тюльпан.
Оказавшись на палубе, я вгляделась в его потемневшее лицо.
- Смотри!
Я подошла к злосчастному ящику с посланиями, только что выплывшее из-за маленькой тучки солнце отражалось в бутылках и их горлышки сияли.
- На самом деле, получая послание, не обязательно бить бутылку, можно вот так.
Он свернул бумажку и отправил её на дно, достал из кармана тоненькую отвёртку и аккуратно, зацепившись за послание, снова вынул его.
- Ну, мог бы посоветовать.
Он в этот не очень весёлый момент заставил себя улыбнуться.
- Зачем ты мне это показываешь? - мой серьезный тон сразу согнал с его лица лёгкую улыбку.
Тюльпан пожал плечами.
- На самом деле, - прикуривая, начал он, - эти послания я также находил за бортом. Вот это – он взял какое-то письмо и прочёл вслух: - «Не честная любовь». Это первое. Когда твоя мама была на борту, у нас такие страсти кипели. Это про камни, из-за которых продают друзей, в общем, тоже есть у меня история.
- Неужели? Ты меня, правда, радуешь! – воскликнула я.
- А вот это, он показал бумажку с посланием «Смерть Дины», я получил незадолго до того, как причалить к вашему порту, в июне этого года.
- Поэтому ты не удивился тогда, узнав, что моя мама умерла?
Он кивнул.
- Хотя, знаешь, может, напротив был ошарашен, но ещё более я был удивлён, когда ты стала получать подобную… - Тюльпан развёл руками, в невозможности подобрать слово к ящику с бутылками из-под посланий. Пепел с его сигареты, про которую он забыл, упал на деревянный пол палубы, - но если ты думаешь, что я как-то поменял своё мнение о части происхождения посланий, то нет… это кто-то на борту. Кто-то из двух – либо Эрнст, либо Боцман.
- Да что ты говоришь? Тюльпан! Перестань! Перестань прикрываться за их спинами. Это ты! Ты…
- Я? Я шлю себе послание – «ссора с отцом» накануне его гибели, да?
Но я уже не хотела его слушать. Ощущая злобу, я поспешила вниз, к себе в каюту.
Глава 28
Я слышу дыхание. Ровное, чистое, над головой. Похоже на дыхание морского дна, шум ракушки, а перед глазами играют самоцветы, мамины камни.
- Мама… - шепчу я, и голос мой детский, тонкий и, кажется, я вот-вот расплачусь.
Мама гладит меня по голове.
- Надо верить, Ундина, тем, кто смотрит на тебя с любовью.
Я слышу её голос и боюсь открыть глаза. Мама водит тёплой ладонью по моим волосам и тихо дышит и от неё пахнет солью. Я хочу тебя увидеть, мама. Я так хочу тебя увидеть.
Открываю глаза и вижу белый сарафан, испачканный в краске. Явственней ощущаю, как меня гладят по голове.
- Дина? – Лилины щёки пылали, и рыжие локоны её непослушно вились по плечам, - ты так плакала во сне. Я тут всю ночь с тобой просидела.
- Лиличка, - прошептала я и почувствовала слабость.
Она усадила меня на подушки. Было раннее утро. Солнце ещё не выплыло из воды, совсем темно.
- Четыре утра. – Улыбнувшись, ответила Лиля.
- Почему ты не спишь? Ложись, пожалуйста…
- Нет – нет… - Лиля привстала и достала новое полотно. – Смотри! Я всю ночь рисовала.
А там была я. На полотне. Синие волны сливались с моими пепельными волосами, глаза закрыты. Я словно сплю на волнах, по плечам бежит выбившийся серый локон, губы розовые, а щеки немного с румянцем. Я выдохнула.
- Лиля…
- Это моя лучшая работа… однозначно.
Почему-то сейчас я услышала тон Эльвиры, её матери и стало так по-домашнему тепло.
А я продолжала смотреть на себя спящую, где Лиля высказала своей душой, своими руками, тонкими кончиками пальцев свою любовь.
Я даже не расплакалась, а так, пустила искреннюю сладкую слезу и обняла подругу. От её волос пахло солью.
«Прости меня, прости меня, Лиля» - подумала я, и в этом моём мысленном «прости» было что-то лёгкое, нет, с этим «прости» пришла лёгкость.
- Я не понимаю, Тюльпан. Я уже ничего не понимаю. Я даже не знаю – хочу я наконец-то причалить или нет.
Тюльпан вытащил карты на солнечную палубу и делал красным карандашом какие-то отметки, ровно выводил пунктир - точку, как обстоятельства в предложении. Когда-то я очень трудно запоминала с папой эти обстоятельства и слово мне не нравилось. Сейчас я вспомнила те вечера над засаленной тетрадкой в тонкую линию с предложением про лес. И обстоятельства вспомнила, но только я думала, что почему-то в нашей семье они очень не хорошо складываются.
- Почему ты молчишь? – я посмотрела ему в глаза.
- Ты не веришь мне, Дина. Знаешь, я заметил, что люди, которые не могут поверить ну хотя бы во что-то – плохо живут. Не комфортно, всё их не устраивает, им страшно. А им мешает ни то, что происходит вокруг, они просто не верят, бояться поверить.
Я посмотрела на чистое небо, глубоко вздохнула. Море о чём-то спокойно шептало и наслаждалось жарой после затянувшегося холода.
- Я очень хочу тебе поверить, Тюльпан. И, наверняка смогу это сделать, если…
- Эй! Ээээй! – из лодки за бортом послышался крик Ромки, и мы помчались туда.
- Ты что? – Тюльпан беспокойно взглянул на взволнованного мальчугана.
- Бутылка! Вон! – он ткнул пальцем в морскую гладь.
- Спускай! Спускай лодку, Ромка! Давай… - Тюльпан прыгнул к мальчишке, оставив меня на палубе. Я только успела прочитать в его глазах смятение, но он смог натянуть грустную улыбку.
Лодка отплывала от корабля, и вот, Ромка потянулся через край, чуть не упал, но схватился за стеклянное горлышко.
Тюльпан отдал мне бутылку. Холодное мокрое стекло в руках словно дрожало, словно было живым. Он протянул мне маленькую отвёртку, не вылезая из лодки. Ромка тяжело дышал и шмыгал носом.
Я откупорила крышку и, зацепив записку, потянула, но остановилась, когда её пожелтевший кончик уже высунулся из бутылки.
- Может, не стоит?
- Может, и не стоит, но записка есть, неужели нет причин её прочесть? – возмутился Тюльпан.
- Ну да… - я вздохнула и вытащила желтый клочок бумаги. Осторожно её развернула.
Обычно, когда человек боится на что-то взглянуть, долго не решается, а потом впивается глазами, словно ускользнут от него его слова, в моем случае и он старается их быстрее прочесть, пока они совсем не исчезли. Так я впилась глазами в короткую написанную знакомым подчерком фразу.
- Что там? – спросил Рома.
- Тюльпан, здесь…
- Что?
- Не понятно. Совсем не понятно. – Я развела руками.
- Прочти уже наконец-то! – раздраженно крикнул Тюльпан.
- Да, да, конечно… «Золотой песок Самуеля, где ты?» Это вопрос. – Пояснила я, - Золотой песок – в кавычках.
Тюльпан застыл.
- Что? – переспросил он.
Я протянула ему записку.
Тюльпан посмотрел в море, запрыгнул на палубу, пока мы с Ромкой подымали лодку.
- Боцман! – крикнул Тюльпан, всматриваясь в слова – Боцман!
- Чего? – заспанное лицо Боцмана показалось из каютки с дартсем.
- Ветер давно не менялся?
- Дней семь северо-восточный.
- Пойдём против ветра!
- Что? – такой поворот явно не входил в планы моряка.
- Пойдём на северо-восток!
Тюльпан подскочил к картам и стал их жадно рассматривать.
Боцман отправился в машинное отделение, недовольно почесывая своё пузо, Ромка помчался за ним.
Тихая палуба, которая до этого на минуту наполнилась шумом, стала ещё более солнечной. Лучи тянулись к воде, к парусам, задевали даже самые маленькие детали корабля. Я присела рядом с Тюльпаном. Он положил новую записку напротив себя и отмечал какую-то точку на карте, достал старую такую же карту и сверил с новой. Я заметила, как точки совпали.
- Ещё три дня и три ночи, Дина, и… - прошептал он, скрывая восторг.
- Тюльпан… - он посмотрел на меня с надеждой, в ожидании услышать что-то важное - я верю… просто, я, сам понимаешь, я не знаю, прости, я верю… - стала я бессвязно оправдываться.
Тюльпан кивнул, и его плечи немного вздрогнули. Он потянулся к моим волосам и снял заколку, волосы рассыпались по плечам. Обнявшись, мы смотрели на красную точку, только что им отмеченную. Мы стали немного покачиваться и чувствовать, как по волнам несёт корабль.
- Прости. - Тюльпан приложил палец к губам.
- Слышишь, слышишь, как тихо. И внутри у меня также. – Он поцеловал меня в лоб, и мне захотелось спать.
Я не помню, как заснула, только снилось море, с белой-белой пеной, и она билась о борт нашего корабля. И я лежала в лодке, смотрела как на корму, блестящую от солнца присела чайка. И было название у судна, большими красивыми наклоненными буквами было написано «Ballux harena».
- Что это значит? – спросила я у отца, который сматывал рядом со мной в лодке сети цвета моих волос.
- Это? – а он молодой и красивый как с фотографии Тюльпана, смотрел на меня и улыбался. - Газве ты не помнишь сказку пго принцессу, за котогой пгиплыл пгинц?
- Я помню «Алые Паруса»…
- Нет, вспомни ту, самую твою нелюбимую, несмотгя на то что она ггустно заканчивается, пго сказку твоего папы.
- На радарах нас нет до сих пор! – Боцман разбудил нас с Тюльпаном.
Он стоял на прогретой палубе, солнце палило так, что ещё чуть-чуть, и мы бы с Тюльпаном схлопотали солнечный удар.
-Вы так мило спали здесь, что долго не хотелось будить, думал позвать всех, полюбоваться на столь милый сон-час.
- Спасибо, Боцман! – сонно отозвалась я, потирая глаза.
- Гляди! – он протянул мне свой бинокль.
- Что там?
- Там ничего…я его пришил!
- Ах! - я улыбнулась.
Не аккуратные грубые стежки на кожаном ремешке бинокля говорили о том, что Боцман не сильно старался.
Тюльпан протер глаза и стал смотреть вокруг себя, ища карандаш и подтягивая ближе разлетевшиеся карты.
- Боцман, смотри: бутылка плыла по волнам, так?
- Так.
- Значит, по ветру, и мы плывем по ветру, а сейчас будем плыть на северо-восток. Кажется, карта верна…
- Подожди, Тюльпан! – вскрикнула я, - ты считаешь, что послания с того острова, куда мы плывем?
- Я в этом не сомневаюсь, и, кажется, я знаю, кто их автор!
Он загадочно улыбнулся и поспешил вниз.
- Опять загадки… - прошептала я и смирилась, проводив в темноту кают его широкую спину.
- Золотой песок… - почему-то сказал Боцман и странно хрюкнул.
И вдруг я вспомнила сказку отца. Да, принцесса в этой сказке умерла от счастья, как мама, и всю жизнь она плавала на очень красивой лодке с белоснежными парусами, которые сливались с облаками и напоминали другой небесный, воздушный мир, и корабль принцессы назывался «Золотой Песок».
Я постучалась в каюту Тюльпана и не произвольно поправила волосы, почему – то улыбнулась, уличив себя в этом беспокойстве за свой внешний вид. И когда я услышала его голос, немного заволновалась и отворила не смело дверь.
- Заходи. - Прошептал он, склонившись над книгой.
Я вошла и осталась стоять на пороге, пригвожденная его странным взглядом.
- Красиво...– сказал он, и у него в уголках рта появились морщинки.
- Тюльпан…
- Ты садись.
Я выдохнула и села. Мой чужой, родной человек продолжал смотреть на меня умиротворенно и с улыбкой.
- Ммм…. – замялась я, отправляя прядку волос в рот, - а что ты делал?
Он освободил мою прядку и словно случайно задел тыльной стороной ладони щеку.
- Думал…
- О чем?
- Думал про то, что все в мире больше чем кажется, и что все меньше, чем кажется.
- Я не понимаю… - в каюту, в круглое маленькое окошечко, словно не заглянуло, а вошло солнце, от его лучей мы с Тюльпаном сощурились.
- Ну как же! Вот когда человек теряет, предположим, уйму денег – для него это так много, такая большая проблема, а вот когда обидел случайного встречного или попутчика, то как-то это не глобально, мало, мол, ну и подумаешь.
Я промолчала. Пауза заполнилась его прикуриванием сигареты, его поисками чего-то на столе, под кипами сложенных атласов, контурных карт и книг про рыболовство и чудеса планеты. Позже оказалось, он искал пепельницу.
- Пересядь, - попросил он меня сесть с ним рядом, потому что дым сигареты отравлял меня целенаправленно.
Я села с ним рядом и уткнулась виском в его плечо. Перед ним лежало письмо.
- Что это?
- Письмо отца. Там экземпляр газеты про меня и его душещипательные комментарии.
Я вздохнула, а Тюльпан, всунув сигарету в рот, достал пожелтевшую страницу газеты, где на незнакомом мне языке, кажется, на французском, была написана статья про Тюльпана. Именно здесь, на этой странице я увидела его впервые, кажется, тогда я разглядела доброту в глазах.
- Отец однажды сказал мне, что когда-то я побываю на его родине, и на своей получается тоже. Он сказал мне «Храни ее», имея ввиду землю, а я…
Тюльпан задумался.
- Я, я просто ужасный человек, Дина, говорить тебе, что было дальше… боюсь, не хватит сил.
Я взяла его за руку. Он потушил недокуренную сигарету, выпил со стакана уже теплой, нагретой от солнца воды и отдал мне страницу газеты.
-Я не понимаю, Тюльпан…
- Здесь про то, как я хотел продать эту землю.
- Что?
- Я хотел продать территорию, на которой родился и жил мой отец, на которой жила твоя мать, ту землю, куда мы сейчас плывем. Я не думал о том, что она, она…
- Что?
- В общем, - только после недолгой паузы продолжил Тюльпан, - я нашел хороших покупателей. За крупную сумму они согласились приобрести остров, и мы назначили экспедицию к нему. Тогда вы преспокойно жили в далекой Таманьской глубинке с отцом, я не знал, что Ундины нет. Я искал счастья уже не в семье и детях, и любви, я хотел славы и богатства.
- Что? Что дальше, Тюльпан?
- Дальше? А я не нашел её! – его глаза расширились, голос стал громким. - Я не нашел землю, остров твоей мамы словно исчез. Я колесил с этими французами по Черному Морю восемь месяцев, и ничего! И на этом месте я был, Понимаешь! – он ткнул пальцем в красную точку, которую он при мне недавно поставил. А там была вода, кругом вода! Никакого намека на землю. В этой статье про то, что вроде как я первооткрыватель, что-то вроде Колумба или ещё кого, - он ткнул пальцем в пожелтевший лист. – И здесь же про мой вековой позор. Мол, мошенник – первооткрыватель продаёт земли .которых нет.
Я посмотрела на его добрые глаза, на взъерошенные волосы. Старая фотография дорогого мне человека занимала не так много места, как текст. Я вспомнила тот день, в домике у Смотрителя, его банки под кроватью, стучащий флигель и шелестящий целлофан. Было сыро и плохо от этих воспоминаний, словно там была уже не моя жизнь.
Сейчас человек, который на этой фотографии из газеты, одиноко лежащей на столике у Смотрителя в его темной каморке, сидел напротив меня, и его заливало веселое морское солнце. Он хмурый и виноватый, а когда он такой, то молодеет на лет пятнадцать. Опустив голову, Тюльпан карандашом рисовал какие-то узоры на уголке старой карты и не ждал от меня никакого ответа или действия. Но я отложила газету и обхватила его широкие плечи руками. Почувствовала как он тяжело и тихо выдохнул.
- Отец, узнав о моем поступке, крепко на меня обиделся. А я, амбициозный дурак, совершенно обезумел. Позже, он все же мне написал. Вот, здесь. В письме он рассказывает об этой земле такие вещи, что меня стало коробить моё положение. Мне стало стыдно перед отцом. Там, на той земле этих камней, дорогущих, невероятно много! И послание из бутылки про камни .помнишь? Оно как раз мне досталось, когда я колесил с покупателями по Черному морю.
- Почему Смотритель не поплыл с нами? – вдруг спросила я, переставая перебив рассказ про его нехорошее прошлое.
-Думаешь? – Тюльпан улыбнулся и посмотрел прямо мне в глаза, я вздрогнула.
- Тюльпан он утопился, ты же знаешь, а мог бы поплыть с нами.
Но он покачал головой.
- Нет, Дина, он просто шагнул в море. Море позвало его. И ты тоже слышишь море, просто чего-то ещё не понимаешь. И… отец не поплыл с нами, потому что чувствовал, что скоро за ним придёт смерть.
- Но… - я уже чуть ли не плакала, а Тюльпан продолжал говорить.
- Всё разговаривает с нами и что-то пытается нам сообщить, и мы услышим, если в нас будет…
- Что? – я замерла.
- Вера, Дина. Мой отец верил, и твоя мать верила и твой отец. Породнившись с Ундиной, он стал таким же жителем этого острова. Там люди верят в то, что после лета может снова наступит лето, и оно наступает!
Дверь в каюту распахнулась, и тишина мгновенно рассеялась. Сразу стало шумно и тревожно. Боцман стоял в дверях огромный, сильный крепкий моряк с испугом в глазах.
- Я думаю, шторм…сильный. Приборы странно себя ведут.
Тюльпан вскочил с места, уронил кипы бумаг на пол и помчался вслед за Боцманом наверх. Мне за ними было не поспеть, и не хотелось. Манящим и запретным лежал на столе Тюльпана конверт. Я уже была готова стянуть его, сунуть его хотя бы в то место, куда его прячут цыганки с порта Тамань, но вдруг корабль немного качнуло. Словно это не море, а невидимая огромная рука шатает, хватаясь за высокую мачту. За дверью послышался острый стук каблуков. Это может быть только Лиля. Она тоненькая, в синем платье по колено и с распущенными рыжими волосами показалась в дверном проёме. Глаза ее горели огнём, пламенели от изумления и злости.
-Вот значит как? – прозвенела она своим не менее острым голосом, как и стук ее каблуков, - Значит, у вас с ним роман?
Голос ее дрогнул.
- Я же видела вас, спящих на палубе! Вы не похожи на друзей, или, все же, будешь отрицать?
Она вознамерилась ещё что-то бросить мне в лицо, но я просто отрицательно покачала головой.
-Я не буду оправдываться, Лиля…
Она всхлипнула, опустила голову, и волосы ее копной упали на плечи, коснулись лица.
- Но так нельзя! - в отчаянии прошептала она, протянув ко мне руки.
- Нельзя заставить его полюбить другую… - ответила я. Чувствовала, что внутри меня просыпается животное, готовое защитить себя, своё счастье. Это животное было недобрым. Слёзы Лили не трогали его. «Ты не права…» - шептала я ей, плачущей, но она меня не слышала.
- Нет… - сказала она, закрыв дверь каюты, - я согласна, что нельзя заставить человека полюбить насильно, но можно не отвечать на его чувства. Можно отступить, зная, что у меня, к нему, здесь! – она положила ладонь на то место, где у людей солнечное сплетение. - Дина….
Я опустила глаза, и корабль снова качнуло, Лиля схватилась за дверную ручку, чтобы не упасть.
- Я же спрашивала тебя, помнишь? В Тамани? У Таиски с Аркашей? Тот вечер, перед танцами, ты же сказала, что… - она не договорила.
Вышла из каюты, оставив меня одну. Животное стало затихать. Откуда оно во мне? Становилось противно. Я только сейчас заметила, что солнце давно скрылось, от него осталось лишь тепло в стакане с остатками горячей воды, и тепло в каюте.