Глава 23
В нашей кают-компании почти всегда было безлюдно. Все разбредались по своим каютам: спали, читали, Лиля рисовала. На море начались дни небольшой скуки. Хорошей обороной от грусти держались мы вчетвером: Я, Тюльпан, Эрнст и Ромка, но очень часто к нам присоединялся Боцман. Оказалось, что Боцман среди нас всех был более впечатлен от всякого рода событий происходящих на судне и в море. Морской фейерверк не выходил у него из головы. Бедный Боцман не спал всю ночь, выпил все свои запасы спиртного и теперь ходил и мучился от головной боли. Когда мы вчетвером возили ложками в тарелках с невкусным супом (видимо у Ивана был неудачный день), Боцман медведем, переливаясь с ноги на ногу, вошёл в каюту и рухнул на стул напротив Ромки. Мальчишку сначала даже было не заметно, из-под стола выглядывали только взъерошенные чёрные волосы. Вот и Боцман сначала дёрнулся, не понимая, что за хохолок такой торчит, но потом пришёл в себя и вздохнул.
- Может, там судно было? – предположил он.
- Ну, на радарах судна не было! – воскликнул Ромка, который до этого наслушался вдоволь разговоров про фейерверк от отца и Ивана вчера вечером и теперь умничал.
- Я знаю, малыш, но на таком расстоянии от берега атомный взрыв увидишь только с биноклем, а тут фейерверк!
- Ну, может он был такой большой – большой! – развёл руками Ромка.
- Ешь, давай, руками не размахивай! – по-отцовски сделал замечание Эрнст.
Ромка присмирел, и снова схватился за ложку.
- Тюльпан, ты ещё ни слова не сказал по этому поводу? – я посмотрела ему в глаза, он отвёл их.
Его молчаливость не давала мне покоя, и я уже просто хотела услышать его голос.
Все посмотрели на хмурого, помятого с посеревшим лицом капитана. И вдруг я пожалела, что спросила у него. Надо было в одиночестве спросить, а сейчас эти взгляды, выпытывают, словно он может дать вразумительное объяснение феномену. Ему не до этого вовсе.
- Я… - Тюльпан хотел что-то сказать, но в каюте появилась Лиля, и он отчего-то передумал. Её сияющее счастливое лицо, прямая осанка и невозмутимый взгляд вышибли из обычного состояния всех. Как бы сейчас не время для веселий. Но она манерно, и что-то напевая, прошла к супнице, открыла её, не одобрила каким-то междометием, и окинула всех задорным взглядом. Вдруг глаза её остановились на Тюльпане, он снова смотрел в суп, бесшумно водя в нём ложкой.
- Ивану снова плохо, весь день его рвёт.
-Приятного, ёлки палки, аппетита! – возмутился Эрнст и отбросил ложку.
- Ну, простите… раз вы такие впечатлительные. - Съязвила Лиля.
Я обратила внимание на то, как маленький Ромка сжался на стуле. Эрнст стал нервничать, и Лиля покинула каюту, взлетев рыжей жар-птицей на палубу.
Я виновато взглянула на Тюльпана, но вдруг его взгляд стал мягче, уголки губ приподнялись, и немного посветлело лицо.
- Всё хорошо, ребят, просто я не успел, понимаете. Я не успел попросить у него прощения.
- За что? – спросил сообразительный Ромка.
- Эдгар был не в обиде на тебя. Он никогда не обижался. - Сказал Боцман.
- Я не слушал его. Я всё тогда сделал наоборот. Я думал только о себе, о своём авторитете, статусе…ужас! – Тюльпан схватился за голову.
Эрнст взял Ромку на руки и пообещал партию в дартс, но мальчишка запротестовал. Пришлось и мне пойти наверх, оставив Боцмана и Тюльпана одних. Когда Ромка после неоконченной партии засыпал в лодке на отцовских руках, я снова спустилась в кают-компанию. Тюльпан и Боцман продолжали сидеть над остывшим супом в огромных тарелках и молчать.
- Можно спросить? – не смело и тихо сказала я, и они с любопытством на меня посмотрели. – Зачем Смотритель собирал в банки морскую воду?
Тюльпан усмехнулся, но как-то не зло, словно просто что-то вспомнил, и от этого воспоминания ему стало хорошо. Боцман улыбнулся, почти не заметно, и при этом закряхтел и откашлялся.
- Я думаю, чтобы объяснить даже эту мелочь, Диночка… - стал говорить Боцман, - нужно рассказывать всю историю сначала.
- Расскажите!
Я испытующе взглянула на Тюльпана. Он продолжал улыбаться, только теперь насторожился. В его тёмных глазах промелькнуло смятение.
- Хорошо, ты слышала от отца про…
- Тюльпан! Тюльпан! Сюда скорее! – вдруг закричал Ваня и внёсся в кают-компанию.
- Что там? – испугался Тюльпан и машинально схватил меня за руку.
- Там Лиля, она упала за борт!
Тюльпан выскочил на палубу, мы с Боцманом ринулись за ним.
- Она упала сама или случайно? – спрашивал на ходу Боцман у испуганного воришки-поварёнка.
- Она выбросилась. Я был в каюте, пошёл искать её, выхожу на ют, а она возьми, да и рухни. Сама упала, она сама хотела. А я вспомнил, что она не умеет плавать.
Тюльпан уже был в воде, когда мы подскочили к борту. Эрнст и Ромка подбежали последними. Мальчишка ухватился за растянутый свитер отца и жалобно повторял:
- Папа, папа! Я видел, я…
- Отстань! – крикнул Эрнст и посмотрел в воду, Тюльпан нырнул уже во второй раз.
Ромка оторвался от отца и обнял мои колени, я взяла мальчика на руки и все притихли, когда Тюльпан нырнул в третий раз, он появился на поверхности, потянув за собой бледную девушку.
Боцман помог Тюльпану поднять её на палубу. Она без сознания. Но Тюльпан быстро привёл её в чувства. Всё что происходило с нами было похоже на сон. Лиля откашлялась, увидела лицо Тюльпана и немного застонала.
- Ты что наделала? – ласково спросил Тюльпан, убирая мокрые волосы с её лица.
С ворота его рубашки стекала вода на Лилину тяжело вздымающуюся и опускающуюся грудь. Она стонала и плакала. Эрнст посмотрел на меня странным взглядом, подошёл ко мне, взял напуганного Ромку и отправился вниз, в каюту.
- Папа, я видел…
- Что? – спросил дрожащим голосом Эрнст.
- Дину в красном платье…
Я посмотрела на Ромку, услышав своё имя, а он продолжал говорить отцу. Правда, слова стали плохо различимы из-за того, что Эрнст уносил малыша всё дальше от меня. Я хотела пойти за ними, но Боцман остановил меня:
- Принеси плед, Дина.
Корабль стих. Стихло море. В посеревшем сумеречном небе тоже было тихо. Я лежала между двух мачт с раскрытыми спокойными парусами. Прохладно. Тюльпан не выходил из нашей каюты уже около двух часов. Ни за что бы не стала делиться своими чувствами. Они ужасны. Они ужасны по отношению к Лиле, к Тюльпану, к Эрнсту. Лиля сошла с ума, а Тюльпан, к Тюльпану тяжесть, не понятное скукоженное и сутулое чувство. Оно там, внутри меня в образе старой скрюченной старухи, сидит и то смеётся, то плачет, то ехидно улыбается. Но я так хотела, чтобы Тюльпан сейчас вышел из нашей каюты, оставил Лилю и пришёл ко мне, он бы прогнал эту старуху, точно бы прогнал.
Кто-то ступил на палубу, скрипнул деревянный пол. Я огляделась, ко мне крался Ромка. Он увидел меня, улыбнулся и уселся рядом.
- Что ты рассказывал отцу?
- Он мне не верит. Вот, расскажу тебе. Когда я сегодня засыпал в лодке после дартса, я видел, как ты стоишь на морской глади, рядом с необычным берегом.
- Необычным берегом?
- Да! он весь белый! Ты стоишь и у тебя такое пышное лёгкое красное-красное платье, его развевает ветер, но оно не мокнет от воды. Ты красивая… улыбаешься и зовёшь меня смотреть на белые-белые паруса. Потом ты наклонилась и достала со дна моря, с самого дна. Я это не видел, но знал, что с самого дна. Ты достала разноцветные камушки и протянула мне. Я хотел за ними побежать, но только ступил в море и провалился, стал захлёбываться. Тут проснулся от криков Ивана.
Ромка улёгся рядом, и я обняла его, он положил свою голову мне на плечо и тоже посмотрел вверх.
- Смотри! – воскликнул Рома, - мачты то соединяются, то расходятся. Здорово!
- Да… - ответила я, думая про другое.
Мы продолжали с Ромкой смотреть вверх. Он спокойно лежал рядышком и вместе со мной прислушался к корабельной тяжёлой тишине. Только иногда Боцман выругается в маленькой каюте с дартсем и успокоиться. Он чинил сеть, намереваясь через денька два устроить рыбалку.
Что-то менялось между всеми нами, мы начинали жить иначе, только пока не могу понять как. Снова в моей голове начинает всё сбиваться в один неразборчивый не хороший комок, и я становлюсь пленницей своей мнительности и паники.
Вдруг на одну из мачт села моя чайка. Я так привыкла видеть её, что уже не удивлялась. Моя чайка была красивее все остальных, она молчаливая и совершенно другая. Не бывает таких характеров у чаек. Ромка заснул, я осторожно выбралась из уютного местечка, бесшумно прошла по палубе, улыбнувшись Боцману, он только кивнул и снова склонился над сетью. Спустилась к каютам и подошла к нашей. Я подумала, что это и моя каюта, и я могу смело в неё войти. Приоткрыла дверь. И сразу услышала голос Тюльпана.
- И я всё равно не понимаю такого сумасшедшего поступка, Лиля… - звучал размеренно его голос.
- Ну, ты же любишь сумасшедших… - так же спокойно ответила она, и я распахнула дверь, не желая скрывать своего присутствия.
Я оглядела их, стараясь придать взгляду как можно больше равнодушия, но на Лилю без беспокойства и страха нельзя было взглянуть. Губы синие, как строчки и даже похожи на рот папиной мамы. Глаза нездоровые. У них сменился разрез и цвет, некогда огромные зелёные изумруды стали тусклыми и устрашающими. Волосы её высохли сосульками и некрасиво, не живыми змеями растрепались по подушке. Я взобралась на свою полку и уставилась глазами в спину Тюльпана, в шов его необычной кофты, пропахшей морской солью.
- Дина… - слабо произнесла Лиля.
- Мне выйти? – перебила её я и вскочила с полки.
-да… - резко ответил Тюльпан и, обернувшись, через плечо взглянул на меня. Я почувствовала, как сердце рухнуло в пятки, переваливаясь, оставаясь в животе чувством страха, а в ногах слабостью и еле слышным стуком в запястье.
- Мы выйдем! – вдруг добавил он и, раскрыв дверь, схватил меня за руку и чуть ли не вытолкнул в коридор.
- Что ты делаешь? – только успела сказать я, но он не ответил, просто посмотрел в глаза, пристально и отчаянно.
В узком проёме корабельного коридора стало тихо. Он взял мою руку и поднёс к своей щеке. Я одёрнула её и встретила его вопросительный взгляд. Мне стало страшно, вдруг, вдруг я представила, как Лиля падает за борт, как Лиля узнает про его чувство ко мне, я вздрогнула, словно кто-то маленький пробежался у меня по спине. Я вспомнила, как я одними губами шепнула Лиле «нет» на её вопрос «нравиться ли мне Тюльпан?», я вспомнила, как она в слезах выбежала из его каюты.
- Ей даже некуда деться… - прошептала я.
- Что?
Но я молчала и хотела плакать. Исчезло у меня к ней соперническое чувство. Исчезло. Я ещё раз посмотрела на Тюльпана, и открыла дверь каюты. Лиля уткнулась мне в глаза и кажется, взмолилась. Я бросилась к ней, обняла так крепко, как уже давно не обнимала. Лиля заплакала, всхлипывая и что-то твердя под нос, но было не разобрать.
Она поняла этот мой поступок по-своему. Она верила в то «нет», в Тамани. Она верила, а я?
Глава 24
Я смотрела в тёмный низкий потолок каюты. Спокойная была ночь, тихая и моря не слышно. Даже двигатели не нарушали этой тишины, бубнили, шумели…
Рядом Лиля, окутанная слабым медовым светом свечи, рисовала. Руки, испачканные в краске, преимущественно в жёлтой, уже уделали всю её постель и сорочку, а ей всё равно. Краска капельками застыла на тыльной стороне ладоней, словно вот-вот сорвётся, но держалась. Она уверенная, что я сплю, подымала свою непонятную абстракцию над головой и подолгу разглядывала. Я видела скалы, смешные кучерявые облака, почему-то жёлтого цвета и синюю далёкую полоску, может, вода или что-то иное. Она никогда не показывала работы до того, как они станут готовы, а здесь я становилась их невольным зрителем.
Помню однажды тот же Тюльпан сказал ей, что эта «мазня» похожа на рисунки третьеклассников, но Лиля даже не обиделась. «Ну и что! – отвечала она, - значит, я рисую как ребёнок».
На корабле изменилась жизнь – стала сырой, холодной и казалось, что здесь друг от друга все что-то скрывают. Я надеялась на завтрашний день: Боцман устраивает рыбалку, а значит, все будут вместе, радоваться и смеяться, как раньше. Я привыкла к этой общей радости, и теперь без неё утрачивало смысл наше путешествие, оставался какой-то сухой азарт, любопытство, и ещё не отпускало чувство…. Сильное, тревожное, похожее на сердцебиение во всём теле – чувство к Тюльпану. Вспомнив о нём, о его всё время усталых глазах, с необычным разрезом. У Тюльпана необычный разрез глаз, немного припущены веки, что делает его взгляд загадочным, скулы – ровные, всегда недвижимые, видимые очерченные морщинки в уголках рта, когда он улыбается, горячие правильные губы, смуглая сильная шея с выступающей веной – я вспоминала его лицо, а закрыв глаза, увидела! Увидела, как ветер треплет его волосы, как он немного небрит, как серьёзно смотрит на меня, а в глазах играет огонёк. Вот-вот улыбнётся, но его образ рассеялся, и возник другой – яркий, странный образ.
Смотритель сидел в лодке, он был счастливый и широко улыбался. Я шла к нему. Не смело и медленно. Вокруг ни души, позади его лодки спокойно играло волной молчаливое море. Идти было неудобно, я путалась в подоле лёгкого алого платья, неся в руках красные туфли, схватившись за их высокие каблуки. Утопала в горячем песке, и чувствовала, как стопы тонут в этом сыпучем тепле. Я подошла к старику.
- Здравствуй, Эдгар… - сказала я, - и протянула ему руку.
Он посмотрел мне в глаза, но ладонь мою не пожал. Я осмотрела всё вокруг и восторженно выдохнула. Берег вокруг него был усыпан разноцветными камнями, а в лодке блестела вода. Смотритель сгребал её руками и выплескивал на берег. Она просачивалась сквозь блестящие камни, и они блестели от этого ещё ярче, а воды в лодке не уменьшалось.
- Вода хранит память… - сказал он мне – смотри! – сказал таким знакомым голосом, голосом Тюльпана. Я вдруг захотела проснуться, но не смогла.
Откуда ни возьмись в его руках возникла испачканная в песке банка с прозрачной морской водой.
- Что это?
- Это твоя.
Я открыла глаза. В каюте никого не было. Корабль немного качало. Светало, синий утренний цвет заползал в пустую каюту. Я сквозь этот сине- серебряный туман вижу, как на Лилиной полке стоит законченная картина, жёлто-синяя, но красивая неразбериха, крепкий запах краски и раскрытая дверь каюты. Я снова заснула. Спокойно и безмятежно, храня на ладони знакомое тепло. Да, кто-то держал мою руку.
Утром я уже и не вспомнила, приснилось ли мне то, что Тюльпан заходил к нам в каюту, садился на краешек моей постели и долго смотрел на меня, держась за мою ладонь, или всё же так было. Но точно был Смотритель. Я села на тёплой постели, поджала под себя ноги и вдруг обратила внимание на то, какими длинными стали мои волосы, даже немного удивилась, но больше обрадовалась. В каюту постучался Тюльпан. Раздался просто стук, но я знала, что это он. Дверь распахнулась. Он вошёл. Даже приоделся. Белая рубашка, белые брюки и уложенные назад темные волосы. Вошёл осторожно, пытаясь не уронить на серебряном, неизвестно откуда добытом подносике такой же симпатичный серебряный чайничек и маленькую чашку.
- Что это? – я расхохоталась, в это время он, изловчившись, ногой закрыл дверь, но ничего не ответил. Налил в чашку терпкого только что заваренного чая и подал мне. Тюльпан сел со мной рядом.
- Спасибо… - я была растрогана и не могла прекратить улыбаться.
- А у меня день рождения… – тихо сказал Тюльпан.
Я от удивления расширила глаза.
- И ты молчал?
- Сюрприз! – вдруг он резко изменился в лице, - а что с твоими волосами?
- Что? Ты тоже заметил, что они длинные?
- Ну, признаться. Есть немного!
- Ничего себе немного! - подумала я, и снова взглянула на свои волосы.
- Ты это… - Тюльпан прищурил глаз, - жуй их реже!
Я снова засмеялась и, отставив чашку, потянулась к полочке на стене.
Нащупала свою коробку из-под рыбацких крючков, которую еле выпросила у Боцмана ещё в начале плавания и положила её перед Тюльпаном. Он внимательно следил за моими действиями. Я открыла её и осторожно взяла подвеску с алым маминым камнем.
- Это тебе! - сказала я и одела ему на шею свой подарок, чмокнув в лоб.
Он взялся за камень.
- Можешь не носить. Не совсем это по-мужски, но всё же, я хочу, чтобы у тебя была она.
- Ты знаешь что это? – он вертел камушек в своих огрубевших пальцах и смотрел на меня.
- Мамин камень. – Ответила я.
- Это рубин, Дина… настоящий рубин. Сколько их у тебя?
- Рубин! – я выдохнула и высыпала перед ним всю коробочку.
Тюльпан даже онемел.
- Значит, мамины? Ну, это объяснимо.
- Что? Вы нашли остров сокровищ тогда? – я улыбнулась, Тюльпан тоже и взялся за зелёный камень.
- А это оливин… - луч солнца задел его, и он стал краше, - лазурит… - показал он мне синий, сквозь который солнце вообще не просматривалось, - циркон! – воскликнул Тюльпан, показывая тёмный жёлтый, сквозь который я вообще не любила смотреть на солнце.
- Не знаю, как для тебя… - вздохнула я, а для меня это до сих пор просто мамины камни! - я собрала их и со звоном высыпала в коробочку.
Он взял меня за руку, а я снова стала обращать внимание на его мелочи. На не разглаженную складку ворота рубашки, на выбившуюся короткую прядь, на небольшую ранку у шеи и ниточку от подвески. Спокойствие, которое я обретала рядом с Тюльпаном, было даже сладким, тем спокойствием, которого мне всегда не хватает. Но вдруг когда я только об этом подумала, я поймала себя на том, что это спокойствие очень хрупко и оно внутри разломилось, оборвалось как хлипкий мост над болотом, я вздрогнула и крепче сжала руку Тюльпана.
- Ты что? – спросил он.
- Я боюсь, Тюльпан. Где мы? Что с нами происходит? - почему-то спросила я, давая страху бороть себя. Внезапно и не понятно для себя же.
Он опустил голову.
- Знаешь, почему я не могу тебе сказать? Где мы? Как мы? Что мы? Может, я и сам до конца не понимаю! Когда твоя мама смело взошла на борт, уверенная в том, что не найдёт земли счастливей, чем та, на которой она жила, но пошла за любимым, я пообещал, что верну её, понимаешь? Я дал слово! Та земля она для меня как дым, она может раствориться. – Тюльпан говорил сбивчиво и непонятно. Мое беспокойство передалось и ему. - Я могу её не достичь и даже боюсь говорить о ней. Ещё я не хочу говорить тебе, хотя уверен, ты поверишь, потому что ты, ты – житель той земли, как твоя мама, как мой отец.
Я вздрогнула, вспомнив сон.
- Вода хранит память. - Прошептала я, но себе.
Тюльпан услышал меня и загадочно спросил:
- Тебе говорил отец?
Но я промолчала.
- Да, мой папа… – Тюльпан так ласково назвал его, что даже стало немного грустно и не ловко, - даже не знаю как сказать «собирал море» что ли, и вода в его банках – это память о людях, о событиях, связанных с ними. Знаешь, это трудно объяснить. Но там, куда мы плывём – это обычай.
- Да, я, кажется, поняла.
Я помню, что было в тот жаркий день. Отец тащил с порта котлы для ракушек, Корсар, ещё щенок, бегал вокруг бочки, стянув мою сандаль. Смотрителю принесли газету. Наверное, ту, в которой статья о Тюльпане. Он сидел на берегу и вода мочила ему ноги, читал статью. Я долго за ним наблюдала. Потом он пошёл в свой маленький домик и вынес банку, но необычную. Я её запомнила, потому что банка была странной формы, ещё какого-то зелёного цвета. Зашёл по колено в море, которое тут же отчего-то разбушевалось, и набрал воды. Снова прихрамывая, отправился к себе и по своему обыкновению не стал ставить под кровать банку, а выставил на окно, словно ей было не место там, вместе со всеми. Смотритель больше не показывался.
Но уже на следующий день, он вернул эту воду морю. Я это тоже видела и помнила очень хорошо, просто тогда совсем не придала этому значения. Тогда Смотритель ещё долго стоял в воде по колено, словно впитывая в себя то воспоминание или же напротив, пытаясь, освободиться от него.
Я рассказала Тюльпану об этом детском, далёком дне, а он грустно улыбнулся.
- Значит, в банку можно закупорить всё? – вдруг услышали мы голос Ромки, который молча, шпионом пробрался в каюту и теперь сидел на полу и слушал нас.
Тюльпан тихо рассмеялся.
- Ах, ты маленький партизан! Не знаю, всё или не всё, но я думаю, тогда отец не смог долго держать на меня обиду.
Тюльпан задумался, взглянул на меня, бережно взял ладонь, и я уже точно знала, что он был ночью в каюте, что долго смотрел на меня. А ещё я знала, что он мне…спящей говорил про мамину Родину, .много говорил, просто я ничего не помню.