Глава 19
Лиля выбежала из каюты Тюльпана заплаканная. Я бы не желала напороться на неё, но просто Иван попросил меня помочь ему прибраться в машинном отсеке, и я направлялась туда. Она что-то недовольно буркнула, оттолкнула меня, и я осталась стоять поражённая её слезами. Пока Иван лазил под винт с мокрой тряпкой, где он в шторм получил травму, вся моя помощь ему состояла в том, что я поддакивала или издавала мычащие звуки, когда он что-то говорил. Может быть, я, конечно, хочу залезть не в своё дело, но мне было безумно интересно, что произошло в каюте, о чём они говорили. Но с другой стороны, все мы плывём на одном корабле, и если между людьми возникают недопонимания нужно стараться всячески помочь. Хотя, Лиля и Тюльпан могут быть не просто пассажирами, ну, не такими как все остальные, и вдруг я почувствовала что-то похожее с тем ощущением, когда мы на лодках плыли к кораблю, сегодня утром.
- Дина, знаешь что, мне такая твоя помощь не нужна!
- Ваня, прости, я…
Наш кок посмотрел на меня подозрительно, даже прищурил левый глаз:
- Что-то не так?
Я отрицательно покачала головой.
- Да ладно, видно же! Что случилось?
- Ничего! Совсем ничего не случилось!
В отсек зашёл Боцман. Молча оглядел нас, потом посмотрел на вымытый пол.
- Кто так моет? Ну что это а?
Иван недоумённо глядел на моряка, тот в своей промокшей от пота матроске, ходил и отплёвывался. Боцман никогда не бурчал, совсем редко. Его речь всегда ясная, краткая и понятная. Боцман из тех людей, которые становятся хорошими друзьями, мужьями и отцами, но, ещё они горазды выбирать единственный нужный и важный для них путь, у Боцмана – это море. Поэтому муж, отец и всё остальное ничто по сравнению со званием моряка.
- А мы будем рыбачить! – вдруг сказал Боцман.
- Опять? – испуганный Ваня устал от рыбалки ещё тогда, когда мы пошли на танцы.
- Что значит опять? Во-первых, не опять, а снова, а во-вторых, у всей борт-компании огромное желание чистить рыбу, а потом драить палубу! Дина, не видела Лилю? – обратился ко мне Боцман, и я вдруг заметила, что он немного поседел, может быть, я раньше не замечала, но сейчас седина даже на ресницах, а волосы как посыпаны пеплом. Хотя мы и без этой седины отчего-то привыкли порой называть Боцмана – Старик. Так, по-дружески, с теплом.
- Я поищу.
Я вышла из душного тёмного отсека и бегом вбежала на палубу. Солнце ярко ударило в глаза, я посмотрела в сторону берега, точнее, в сторону, где берег ещё полтора часа назад было видно, сейчас и вовсе исчезла та буро-зелёная полоска, разделяющая небо и море. Вспомнила о том, как красиво стояла в воде Заза, захотелось чуть понежиться в ещё мокрой лодке за бортом, но я вспомнила про Лилю.
Море на меня действует гипнотически. Там, на земле, сидя на бочке, я просто жевала волосы и ждала корабль. Я даже по утрам не выметала веранду, что входило в мои обязанности, с пинка ходила за молоком, поливала цветы папиной мамы у крыльца, кстати, совсем не помню, чтобы они цвели. Они, кажется, не цвели никогда. Я просто бродила по нашему бережку, к маминой могилке, к холмику Корсара, к старому порту, к маяку Смотрителя, искала камни, чтобы они были похожи на мамины, цветные. А здесь, на море что-то меняется, что-то внутри становится на свои места. Я помню землю, папину маму, чувствую, что что-то с ней не так было. Что она была, конечно, не подарок, но была, она у меня и есть. Это просто наши бытовые размолвки, которые не имеют места в настоящей жизни людей, не имеют того места, которое мы отдаём этим проблемам. Слишком много мы позволяем занимать им. Это нас и губило.
Папа был не такой, папа отрекался. Он вырезал ракушки, картавил песни, любил меня очень и маму свою любил. Просто он всегда спотыкался. Как будто каждый день поднимался на пару ступенек, а дальше не мог, там было заставлено моими проблемами, склоками папиной мамы, отсутствием денег, тоской по маме. И ещё моему отцу, как оказалось, весёлому красавцу Лукасу, не хватало моря. Не хватало Тюльпана, Эрнста, Боцмана и этого путешествия и, наверное, того места, куда мы сейчас держим курс. Ну почему, почему, Тюльпан приехал так поздно? Так хочется, чтобы мы вместе с папой плыли туда, куда мы сейчас держим курс. Чтобы папа сейчас стоял со мной рядом, и мы вместе смотрели вдаль, мечтая и улыбаясь. И я бы говорила ему:
- Папа, гляди, какие в небе смешные облака!
- Да, как кгасиво, пгосто небывалая кгасота! – отвечал бы мне папа.
Но вдруг вместе с шумной волной, ударившейся о борт, я вспомнила о том, что мне нужно найти подругу.
- Лиля! – я взобралась на канаты, думая, что от этого голос мой станет громче.
Но только ветер и шум моря отозвались на мой крик, и лишь раскрытый парус попытался от ветра вывернуться в другую сторону.
- Ты чего кричишь? – через минуту из каюты с дартсем выглянуло взволнованное лицо Эрнста.
- Где Лиля?
- У себя, наверное, я не знаю.
- Хорошо… - я спрыгнула с канатов, но Эрнст снова меня окликнул:
- Дин?
Я обернулась.
- нет, нет, ничего! Просто хотел сказать, ты не заметила, как-то сонно на корабле?
Я пожала плечами и уже была готова покинуть палубу, как Эрнст снова позвал меня:
- Дина, иди сюда.
-Зачем?
- ну, иди сюда, пожалуйста! – взмолился Эрнст.
Я вошла в каюту, не сводя глаз с взволнованного мужчины.
- Что? – он кивнул мне в глубину каюты, я обернулась и словно на секунду я оказалась очень близко к солнцу, потому что моментально стало жарко, даже изнутри, я онемела. На бочке с провизией сидел черноглазый мальчишка лет семи. В белой рубашечке, худенький, и грыз яблоко.
- Кто это?
Эрнст опустил глаза.
- Это, это мой сын.
- Что? Эрнст! Ты с ума сошёл? Какой твой сын?
- Ну, я шесть лет назад как раз был тут. В Тамани и там цыганка, Заза… ну, любовь у нас произошла, и вот, сын. Мой сын! – громко и радостно объяснил мне Эрнст.
Я не знала, о чём спросить сначала. О Зазе, или о том, как мальчишка попал на борт, но вместо этого я почему то произнесла:
- Ты ненормальный, Эрнст.
- Ну, это же сын, ещё и такой чёрненький. У меня дочки и все рыженькие, роднульки мои, а тут чёрненький, смотри какой! Но нос, нос! - он стал прыгать вокруг улыбающегося мальчугана, - мой, мой нос, смотри! И ещё, Ромка, задери майку!
Я не вольно улыбнулась. Ромка показал на тёмное пятнышко под левой лопаткой, Эрнст повернулся, задрал свою рубашку и показал мне такое же.
- Вот те раз, да? – Эрнст был счастлив, и я даже засмеялась.
- Ах… - выдохнула я, - и у Ромки с Эрнстом одновременно с лица сползла улыбка, - ты украл его?
- Нет! – подал голос Ромка, - мы маму уговорили, Стёпка с ней побудет, а я поеду с папой.
- Какой Стёпка?
Эрнст улыбнулся ещё шире.
-У меня их два… - благоговейно произнёс счастливый папаша.
Странно, но сейчас меня поражала и приятно удивляла не сама нелепость ситуации, не событие, а Эрнст. Этот счастливый довольный человек, которому кажется что на корабле всё сонно, из-за того, что происходящее с ним похоже на сон. Эрнст был настоящим, добрым человеком. И мне было радостно рядом с ним, приятно, потому что я первая узнала о том, что на борту вместе с нами милый цыганский парнишка Ромка, который оказался сыном Эрнста. А ещё Ромка – это связующее звено между мной и Зазой, цыганской девушкой, которая была знакома с моей матерью. Значит, Заза не меня провожала, стоя на берегу. Она провожала своего сына, Рому, а он тем временем лежал под тёплой курткой Эрнста, пока мы переправлялись на лодках. Ну, Эрнст. Когда первые минуты радости угасли, и осталось здравое мышление о том, что делать, но это мышление осталось только у меня. Счастливые отец и сын глядели друг на друга, и, кажется, весь мир для них не существовал. Но я нарушила эту идиллию.
- Почему ты не сказал Тюльпану?
Эрнст задумался, привстал, чмокнув сына в макушку, и вывел меня на палубу. Тихо, море немного успокоилось. Он подошёл к борту и достал сигарету.
- Я боюсь, он разозлится.
- Что? Да ну, по-моему, это здорово. Мы тут не бедствуем. Ты займёшь каюту с сыном, а Тюльпан переедет в отдельную.
- Да, да, это всё так, но мне страшно ему сказать.
Вдруг на палубу вбежал Тюльпан, в ужасном настроении, это было заметно сразу. Наверняка, разговор с Лилей был не очень приятным.
- Есть сигарета? – подошёл он к Эрнсту и протянул руку.
Эрнст, поправил отросшие рыжие волосы и протянул пачку другу. Закурил и посмотрел за борт, мельком взглянув на меня. Сквозь каштановую чёлку, его глаза заблестели недавно потушенной яростью, Тюльпан злился. Об этом говорили, кажется, и его скулы, сжатые красивые губы и на шее пульсирующая вена. Может быть, я замечала из-за своего особого отношения к нему, но почему-то любила я видеть мелочи в этом человеке.
- Тюльпан, тут такое дело… - начал Эрнст.
Я подставила палец к губам, давая знак Эрнсту. Он замолчал, и ему даже полегчало, словно я сняла с него бремя.
- Что-то стряслось?
- Да, глупость, глупость кругом! – стал кричать Тюльпан, - сюрприз за сюрпризом!
Я покраснела, словно я была сама «глупость», словно это я виновата, что всё так происходит с ним. И это явное настоящее ощущение, и как в подтверждение над головой закричала чайка.
Вдруг дверь каютки скрипнула, маленький Ромка не смело вышел на палубу и закрылся ладошкой от солнца, держа в ней огрызок от яблока. Тюльпан обернулся, но, кажется, даже ничего не понял, снова посмотрел вниз, в воду, закурил, но потом снова резко обернулся и встретился глазами с Ромкой.
- Мать честная! Я один это вижу?
- Н…нет, мы тоже. – Сбивчиво произнёс Эрнст.
- Что за пацан? – спросил Тюльпан, уже автоматически ища пепельницу, в невозможности вышвырнуть окурок за борт.
- Тюльпан, понимаешь…
Но Ромка вдруг вытянулся как по струнке перед Тюльпаном и звонко речитативом произнёс:
- Товарищ капитан, разрешите доложить: на борт прибыл Роман, сын Эрнста. Пожалуйста, не ругайте папу.
Чуть качнуло корабль, заскрипела мачта, Эрнст медленно схватился за голову и вдруг в этот драматический момент неожиданно, но эффектно ворвался весёлый смех Тюльпана.
- Ну, ты брат, даёшь! – сквозь хохот закричал Тюльпан и похлопал счастливого Эрнста по плечу.
Глава 20
Весть о том, что на борту сын Эрнста сначала облетела судно, как слух. На корабле в это верили только те, кто уже увидел маленького смуглого паренька с лохматыми волосами и бегающими, стреляющими глазами. Иван примчался в кают-компанию, расширив от удивления глаза, хотел было рассказать об этом присутствующим там, но нос к носу столкнулся с испуганным мальчуганом. Боцман даже прослезился вечером, когда Эрнст рассказывал ему свою историю любви с цыганской девушкой.
Лиля была не в духе, она не могла порадоваться за брата и даже ни разу не заговорила с Ромкой, с которым кроме неё подружились уже все обитатели судна. Он охотно рассказывал про свою короткую кочевую жизнь. Причём, говорил про лягушек в пруду, про бумажных змеев, про рыбалку и очень много рассказывал о маме, о Зазе. Ромка расстроился, что Лиля так себя ведёт, но подойти и заговорить с ней не решался. От этого Эрнст ходил весь день надутый, причём дулся и обижался он теперь как ребёнок. Когда мы пили чай, а мужчины откупорили бутылку вина вечером, Эрнст стоял у борта с бокалом и рассказывал мне про то, какая Лиля в детстве была вредная. Как ни странно, но маленький Ромка больше всех, не считая своего отца, прикипел душой к Тюльпану. Тюльпан ему показал машинное отделение, его каюту, Тюльпан раскинул перед ним исписанные карты, назначил в юнги. Ромка быстро научился играть в дартс. Подвижный мальчишка за вечер изучил весь корабль, выиграл одну партию в дротики, по всем правилам морского дартса, выкинул за борт отца и успел признаться мне в любви. Долго над этим хохотал Тюльпан, а я краснела и трепала мальчишку за чёрную, всё-таки отливающую золотом чёлку.
Солнце побагровело, стало почти кровавым, когда его половина уже утонула в море. Мы сидели на деревянном полу и передавали друг другу бутылку с вином. Боцман, Эрнст и маленький Ромка уже отправились спать. А мы с Тюльпаном, перемигиваясь, всё время как по команде задирали головы вверх и видели звёзды. Лиля старалась улыбаться в ответ на улыбки Итальянца, который сидел в уже знаменитой на нашем корабле шляпе, и пытался развеселить грустную рыжеволосую девушку.
Из-за событий, произошедших сегодня на корабле я совсем забыла о том, что между Лилей и Тюльпаном днём произошла какая-то ссора. Сейчас Тюльпан был в замечательном расположении духа, хохотал и много улыбался, при этом очень мало пил и снова попытался бросить курить.
- Славный мальчуган, и мешать не будет, напротив, помощь!
- Да! – согласилась я с Тюльпаном, и он снова мне мигнул, мы, улыбнувшись, посмотрели вверх, оно было так близко и от этого казалось, что прямо перед нашим носом пронеслась звезда.
Мы снова взглянули друг на друга. Загадать желание. В голову ничего не приходило. А вот Тюльпан принял бутылку вина из рук Ивана, тусклый свет палубы освещал его лицо и проникал сквозь густую растрепанную шевелюру. Он взглянул на небо, схватился рукой за подбородок, задумался и загадал желание, закрыв глаза. Я вспомнила вчерашний вечер, дождь… и вспомнила о том, что думала, как будем встречать поздний вечер на корабле. И вот она, эта ночь. Молчаливая Лиля не сводила с меня взгляда, а в этот момент я не могла оторваться от Тюльпана. Буравила его глазами, не прилично и не привычно для себя. Он опустил голову и изучал деревянный пол палубы, но это была такая маскировка. Он думал, о чём-то размышлял, а я сидела совсем рядом и смотрела на него. На осунувшиеся плечи, на красивый профиль, на трепетные длинные ресницы. Я восхищалась им.
Море с наступлением ночи стало громче шептать, а ветер утих. Я вспомнила, как в первую ночь уставший Тюльпан говорил про то, как волна бьётся о борт. Хоть ветер и был тёплый, но иногда вгонял в дрожь. И его маленький порыв возвращал меня в реальность происходящего, изгоняя из трепетных воспоминаний. Звёзд становилось всё больше, и я подумала, что это море, вскидывая волну, вместе с ней выплёскивает на небо горсточку звёзд. Улыбнулась и почувствовала, что Тюльпан взглянул на меня.
Лиля забрала из его рук бутылку, отхлебнула, как Боцман со своей фляжки, и произнесла что-то Ивану. Слов было не разобрать из-за шёпота, но голос её дрожал. Иван тут же помог ей подняться, и они медленно побрели вниз, к каютам. Лиля, прихрамывая отчего-то.
Тюльпан продолжал сидеть на полу, а я рядом, прислушиваясь к морю. Вокруг нас была темнота, густая и вязкая, тихая, а света палубы не хватало, чтобы разглядеть лица друг друга. Сердце моё забилось, когда он посмотрел на меня снова. О чём-то подумал и снова уставился в пол.
- Похожа, да? – шёпотом произнесла я, думая о маме.
Но он не ответил. Схватился за голову и со вздохом поправил волосы, потом, словно отогнал какие-то мысли, вздрогнул и бережно взял мою руку.
- Дина, я, наверное, должен тебе сказать, куда мы плывём.
Я не знаю, что произошло, но я высвободила свою ладонь из его тёплой руки и приставила палец к его губам.
- Это может прозвучать странно, но я не хочу знать. Просто отвези меня туда.
Он коснулся рукой моей щеки, и глаза его заблестели, он весь дрожал, и мне вдруг стало страшно. Корабль качнуло. Тюльпан стал ближе, обнял меня, коснулся колючей щетиной моей щеки. Я отчётливей ощутила запах сигарет, и в голове промелькнуло, что теперь он точно не закурит. Он дышал не спокойно. Вдруг и меня затрясло или я дрожала до этого, я не помню… . Выдохнула, а Тюльпан уже дотронулся своими губами до уголка моего рта и корабль снова качнуло, или это просто закружилась голова. Я робко и не смело сжала губы и, кажется, в книжках в такие моменты, пишут, что так тоже можно ответить ан поцелуй.
Тюльпан взглянул мне в глаза, поправил кофту на плечах, и не смело улыбнулся. Я исподлобья на него посмотрела.
- Сбылось… - сказал он, и над нами снова упала звезда.
Загадывать - была моя очередь.
Лиля уже спала, когда я вошла в тёмную каюту, расправила бельё, переоделась и спряталась под одеяло. Утомлённая сегодняшним днём, насыщенными событиями, я, счастливая и задурманенная, заснула.
- Хогошо, когда кгасных много… - говорил мне папа, засыпая в ладонь алые камни мамы.
- Они красивые, - отвечала я, и на мне, несмотря на жару, висела ставшая огромной отчего-то, кожаная куртка Тюльпана.
- Жалко, - говорил он, и я обратила внимание на то, что папа сидит на ракушках, - жалко, что я тогда взял у тебя алый для подвески, синий как газ под твои глаза.
- Пап, ну как же…красный замечательный! Как звёздочка на груди.
Но папа щурился от солнца и улыбался. Вдруг взгляд его изменился, и он указал мне на куртку Тюльпана. Вот, в ней, в правом кармане…
- Что там? – я всунула руку в карман, но там оказалось пусто.
Папа недоумённо на меня посмотрел и возмутился, повысив тон, сказал:
- Ну, ты что, Дина? Ты же во сне, а когда пгоснёшься…посмотги.
Я вздрогнула, открыла глаза, было ещё темно. Подумала моментально о том, что папа был очень молод во сне и очень красив.
За дверью каюты слышно кашель Боцмана. Наверняка, его время дежурства, значит сейчас четвёртый час утра. Боцман ходил от лестницы к двери машинного отсека и кашлял, ходил, чтобы сон не так мучил его. Кажется, он называл это «старым морским способом». Лиля спокойно спала, убаюканная качкой и вином, волосы рассыпались на подушке.
Мне приснился папа. Но в темноте каюты, позже, когда весь сон я попыталась снова воспроизвести в своей голове, я вдруг потянула носом и почувствовала папин запах. Да, так пахло от папиных рук и вещей – свежим деревом. Словно он был здесь, рядышком, и совсем недавно. Меня затрясло. Страх сменялся тревогой, и снова вязкий не хороший страх. Я попыталась вспомнить поцелуй Тюльпана, но даже это трепетное воспоминание мне не помогло. Я с головой спряталась под одеяло и слушала шаги Боцмана. Вот он поднялся на палубу, сверху были слышны его ухающие о дерево ботинки, я вскочила с кровати и босиком помчалась наверх. Нашла я его в хвостовой части, он проверял на исправность пульт электричества.
- Боцман! – позвала я, он обернулся.
- Не спится?
- Нет…
- Эх, смог бы я тебе доверить вахту, но нет, пойдём тогда пить чай.
Боцман взял меня за руку, и даже не обратил внимания на то, что я в сорочке и босая. Усадил и поставил передо мной дымящийся горячий напиток с терпким запахом чабреца.
- Расскажите, Боцман…
Я не договорила, старый моряк громко закашлял, достал из кармана грязных штанов фляжку, глотнул. Нахмурился и от этого шрам над бровью, который я за время плавания перестала замечать на мужественном лице Боцмана, вдруг слился с морщинками и превратился в одну из них, острый морской взгляд уже утратил свою зоркость и ясность. Боцман устал. Минуту подождал, потом вдруг начал:
- Эдгар взял меня на это судно уже зрелым морячком. За спиной был военный флот, сражения, шторма…война, а на земле я безумно тосковал по морю. Вот, Эдгар, выкупив судно у одной из разорившихся компаний по продаже и аренде судов, предложил мне заступить на судно в качестве Боцмана. – он задумался и рассмеялся, и кажется, вдруг моментально помолодел. - Эдгар всегда говорил: «Я не стал моряком, пусть хоть сын станет». Тюльпан вырос на судах. Мальчишкой он плавал на пароходах, на яхтах, водил баркасы, но всю техническую систему так и не изучил. Всё глядел по сторонам, когда ему объясняешь технологию раскрытия парусов. Зато ему поддавались карты и маршруты, здесь он был мастак. И уже это радовало Эдгара.
Электрическая лампочка над каютой для дартса на секунду погасла и вновь загорелась, только ещё ярче. Боцман достал сигарету, закурил и продолжил:
- Было одно «но», у Тюльпана не было друзей. Два моряка, без матери воспитывали парнишку, не слезая с кораблей. Чего уж тут? Три года Тюльпан провёл на земле, познакомился с Эрнстом и его ещё маленькой сестрой, затосковал по воде, подхватил какую-то заразу, которую доктора не могли излечить. Пришлось забрать его обратно, а мы только-только вернулись с Красного Моря. Брали собой богатых туристов, чтобы хоть как-то обеспечить себя и парнишку и плавали с ними по диковинным красивым местам и перевозили посылки, грузы. В общем, Тюльпана забрали на судно и он уже на следующий день выздоровел. Так и жили, в зимнее время на земле, а всё остальное – в море. Тюльпан переписывался с Эрнстом и позже он тоже стал выходить в плавание с нами. Ребята сильно сдружились. Эрнст сам по себе человек ветреный, вот и шёл, куда ветер подует. Приехал Тюльпан, сказал: «поехали!» – он и поехал. Было и такое, что Тюльпан плавал один, и такое вытворял, отсюда и легенды про то, что он очень любвеобилен и мог дать фору всем средневековым рыцарям. Хотя, Эрнст такой же! Вон, сюрприз за сюрпризом! – Он вспомнил про Ромку. Я смутилась, но Боцман продолжал:
- Однажды наш корабль стал отходить от курса, что-то было не исправно. Хорошо, что Азовское море не так огромно, и мы без труда достигли берега. Остановились мы в маленькой лачуге приветливой, но молчаливой женщины, её сын был и того, менее разговорчив. Но, как оказалось, парнишка начитанный, смелый, а главное, возжелал отплыть с нами. Звали его Леонид, но Тюльпан прозвал Лукасом. Эдгар странно повёл себя тогда. Мы из-за неисправности корабля были вынуждены аварийно пристать к берегу, аж на целый месяц. Пока ждали оборудование, потом ремонтировали, потом ещё и Тюльпан снова заболел, ждали врача.
Мы жили у твоей бабушки. Эдгар по вечерам уходил из дома. Куда, мы не знали. Однажды мы вместе с ещё молодым Эрнстом, проследили. Эдгар ходил к старому маяку, заходил и сидел там подолгу. Так мы и оставили его там, в море он больше не бывал. А когда отчаливали, сказал, никогда не забуду: «Я опускаю руки. Надеюсь, мой сын достигнет заветного берега». Ни Тюльпан, ни я, ни Эрнст не поняли слов, сказанных тогда Эдгаром. Но он выбрал себе необычный, странный конец жизни, который длится уже около двадцати лет. Смотритель маяка из него вышел, конечно, загадочный. Теперь их было трое и я. Лукас, Эрнст и Тюльпан они бредили. Ну, ладно, Эрнст, парнишки на него просто влияли. А вот Тюльпан и Лукас как два брата. Что-то задумали изначально, что-то знали, понимали они друг друга без слов, и когда я остался с ними на судне один, просто сходил с ума. Они всё время меняли курс, мельтешили, бороздили Чёрное Море вдоль и поперёк и однажды…
Боцман замолчал. Посмотрел в проём, который ведёт к каютам. Там, в темноте стоял Тюльпан, курил и слушал. Убедившись, что Боцман его заметил и больше не собирается продолжать рассказ, он, не погасив сигарету, спустился вниз.
- Закурил… - прошептала я, - а почему Тюльпан? – так же шёпотом спросила я.
- Что, Тюльпан?
- Его так и зовут Тюльпан?
Боцман засмеялся.
- Нет, но, я признаться, и забыл, какое его настоящее имя. В такой незатейливой кличке нет никакой загадки или мистики. Это придумала твоя мама.
-Моя мама? – я приятно удивилась, - Моя мама стала называть Тюльпана Тюльпаном?
- Да. Они играли. Кажется, какая-то игра про садовника. Что-то там «я садовником родился, не на шутку рассердился» и наш Тюльпан в саду этого игрушечного сада всегда был этим цветком. Так и стали называть.
Стало тихо. Почему-то я подумала, что это сон, но не просыпалась. Был Боцман, его рассказ и Тюльпан в проёме, и ещё был страх. Я вспомнила сон, который мне снился перед приездом Тюльпана. Это мне и снилось, эта незатейливая игра. Почему-то страшно. Заза ошиблась, я сильно боюсь, и, наверное, это отличало меня от моей матери.